Зиму и начало весны Варлаам и Тихон провели в Перемышле. Они заняли две небольшие смежные каморы, расположенные прямо в крепостной стене, наверху рядом с заборолом. Князь Лев скупо похвалил их за вовремя добытые вести и добавил, что вскоре даст новое, более хитрое и важное, поручение. Если выполнят они его как подобает, то приблизит он их к себе и назначит на хорошие и денежные должности в своих волостях. Пока же приходилось ждать, маясь от безделья.
Тем временем Мирослав за большой выкуп отпустил из плена боярина Григория Васильевича. С требованием освободить последнего приезжали люди от Шварна. Ещё зимой в окрестностях Перемышля учинили ловы, на которые съехалась знать из соседних Польши и Венгрии. На лесных полянах и на берегу извилистого Сана раскинулись золочёные шатры, угорские бароны и польские можновладцы[115] буйно веселились, не отставали от них и многие бояре и придворные. Сам князь Лев, правда, в этой бесконечной череде охот и пиров участия почти не принимал. Вечно мрачный, нелюдимый, задумчивый, он будто каждый день и час ждал недобрых вестей. В марте в Перемышль приехала княгиня Констанция, воротившаяся от своего отца, короля Белы. Узнав Варлаама, она со смехом махнула ему рукой и задорно крикнула:
– Добрый у тебя товар, купец!
– Всегда весела, когда от отца приезжает, – тихо сказал бывший тут же Мирослав, глядя ей вослед. – Не в первый раз примечаю. Верно, хорошо ей тамо. А как посидит тут у нас, в хоромах у князя Льва, так вечно хмурая ходит, недовольная.
Седьмицы через две Лев внезапно вызвал Варлаама и Тихона к себе.
Они сидели в широкой, заставленной столами палате. Князь, в коричневого цвета суконном кафтане с узорочьем на вороте и по краям рукавов, маленькими глотками тянул из кружки свой любимый малиновый квас.
– Позвал вас для большого, важного дела. Хочу знать, что творится ныне в Литве, чем там кум мой, князь Войшелг, занят. Воюет ли с князьками и боярами, мстит ли всё за отца своего. Поедете под видом купцов, возьмёте поболе товаров из кладовых моих.
Друзья удивлённо переглянулись, но ничего не ответили князю.
– Ступайте теперь, – велел им Лев. – И держите языки за зубами. Никто ведать о вашей поездке ничего не должен. Заутре на рассвете и отправляйтесь.
Воротившись к себе, отроки стали наскоро собираться в дорогу.
– Не разумею, право слово, почто он нас в Литву гонит, – жаловался Тихон. – Что переменится, коль сведаем мы о делишках Войшелговых?
– Не знаю, друже, – вздыхал в ответ на вопросы товарища Варлаам.
Ему казалось, что Лев чего-то не договаривает.
Поздно вечером в его камору постучался княжеский гридень.
– Князь тя кличет, отроче.
«Хочет наедине, без Тихона, перетолковать. Выходит, мне больше доверяет». – Последняя мысль была и приятна Варлааму, но вместе с тем он огорчился за друга. «Верно, Мирослав наболтал ему про Тихона что нелестное», – думал он, осторожно спускаясь вниз, во двор крепости.
На сей раз князь Лев принял его в другом покое, узком и тесном, расположенном на верху каменной дворцовой башни. Здесь было холодно и сыро, на стенах горели свечи в огромных семисвечниках, между ними висела страшная медвежья морда с разверстой пастью, на стене напротив – оленьи рога и чучело рыси в узкой нише.
Князь начал издалека. Он не садился на столец, а ходил по покою, размахивая широкими рукавами кафтана.
– Тяжело теперь стало на земле нашей, Варлаам. Татары рыщут по городкам и сёлам, как волки голодные. Велика сила у них, велики рати татарские. В Залесской Руси вовсе князья на поклон в Орду ездят, выпрашивают ярлыки на княжение. У нас, слава Христу, до такого пока не дошло. Далече мы от Орды, да недалече баскак ханский, недалече и Киев, где татары полновластно хозяйничают. Отец мой пытался было от них освободиться, да что из этого вышло, сам ведаешь. Не по плечу пока нам с этакою силищей сладить. Вот и нужны нам крепкие соузники. На венгерцев и ляхов полагаться – пустое, слабы они паче нас. Иное дело – Литва. Правда, воюет она с рыцарями немецкими, но зато в руках у литвинов – Чёрная Русь, Полоцк, многие другие земли русские. Князь Миндовг, покойничек, великую власть имел. И немцев на озере Дурбе так он посёк, что те до сей поры не опамятуются. Но сын его, Войшелг – не чета отцу. Погряз он в войнах с родичами своими. Такие, как он, на великие дела неспособны. Но, знаю я, есть в Литве люди, которые продолжили бы дела Миндовга, которые помогли бы и мне с татарами. Вот потому и посылаю я вас с Тихоном в Литву под видом купцов. Повстречаешься там, Варлаам, с князем Скирмонтом, предложишь ему от имени моего помощь и дружбу. Думаю, сумею я ему и друзей подыскать среди тех же немцев. Связи там у меня от отца в наследство достались прочные. А он бы, Войшелга свергнув, мне б помог. Вот тогда, объединившись, совокупив силы Галичины и Литвы, сбросим мы татар.
Варлаам слушал, немного ошеломлённый, но в то же время понимающий, какие большие и дальние замыслы, оказывается, у князя Льва. И он невольно зауважал этого извечно мрачного, хитрого человека.
«А верно, и надо таким быть истинному правителю – лукавым, порой коварным даже. Малое надо уметь приносить в жертву великому», – подумалось Низиничу.
– Тихону ничего об истинных целях ваших не сказал, потому как боюсь – болтлив он вельми, – продолжил Лев. – И ещё. Вот скажут иные: что ж ты, княже, супротив брата своего, Шварна, ковы измышляешь? А я отвечу тогда: неразумному юнцу, в воле боярской ходящему, державные дела не по плечу. Не его место – стол галицкий. Это ты тоже понимать должен. И не против брата я иду, а против того порядка, что нынче при холмском дворе установился, против бояр, с которыми отец мой всю жизнь боролся и которые теперь у Шварна на передних местах в думе сидят. Ну, ступай, верно, Варлаам. Удачи вам обоим.