Пока Джуди не произнесла таинственные слова о капусте, ореховые глаза Пэт смотрели в маленькое круглое окошечко над лестничной площадкой. Оно казалось ей корабельным иллюминатором, поэтому, поднимаясь к Джуди, она всегда останавливалась в него заглянуть. В окошко дул ласковый ветерок – такого больше нигде не было – и открывался чудесный вид. На холме виднелись белые березы, из-за которых усадьбу называли Серебряной рощей. По ночам там хохотали совы. За холмом виднелись поля. Некоторые были огорожены колючей проволокой, которую Пэт ненавидела, некоторые – живыми изгородями из серебристо-серого кустарника, а за ними росли астры и золотарник.
Пэт обожала каждое из полей. Они с Сидом исследовали их все до единого. Ей казалось, что это не просто поля, а разумные существа. Большое поле на склоне холма весной засеивали пшеницей, и к лету оно покрывалось пышным зеленым ковром. Самую середину Поля с прудом, наверное, давным-давно проткнул пальцем какой-то великан: летом вокруг озерца цвели маргаритки и ирисы, и в знойные дни Пэт с Сидом с удовольствием погружали усталые ноги в прохладную воду. Пирожковое поле вклинивалось треугольником в еловый бор. На топком Лютиковом поле росли все лютики мира. Поле Прощания с летом покрывалось в сентябре пурпурными астрами. Тайного поля из дома было совсем не видно. Пэт с Сидом нашли его, когда однажды отважились пройти через лес. Оно открылось перед ними внезапно, в окружении кленов и елей, залитое солнечным светом, заросшее душистой травой. В ней пламенели земляничные листы, из трещин на замшелых валунах тут и там рос папоротник и тянулись длинные зеленые плети, усеянные земляникой. В тот день Пэт собрала из земляники целый букет. У края Тайного поля росли две миловидные елочки, одна на ладонь выше другой, словно брат и сестра, прямо как Пэт и Сид. Дети назвали их Лесной королевой и Папоротниковым принцем. Вернее, Пэт назвала. Она любила нарекать вещи именами, тогда они как будто оживали. Тайное поле принадлежало детям, потому что они первыми его открыли.
Этим чудесным весенним вечером сквозь круглое окошечко она смотрела на закатное небо, золотое и розовое. Ночная мгла уже спускалась вниз с Березового холма. К востоку темнел Туманный холм. На вершине его росли три тополя, похожие на бессменных суровых часовых. Пэт обожала этот холм, но до него была целая миля, и он Серебряной роще не принадлежал. Чей он был, Пэт не знала и считала его своим, потому что любила его. Каждое утро она радостно махала ему рукой из окна. Когда ей было пять лет, ее на целый день отправили к тетушкам, на ферму у залива, и она боялась, что Туманный холм исчезнет, пока ее нет дома. Но он все так же ждал ее на своем месте, и три тополя все так же тянулись к полной луне. Сейчас Пэт почти сравнялось семь лет. Умудренная годами, она уже знала, что Туманный холм никуда не денется, куда бы она ни уехала. Это успокаивало.
Пэт подозревала, что мир болен «переменами», и это разбивало ей сердце. Всего год назад ей мечталось с Туманного холма дотянуться до неба и сорвать с него сияющую звезду. Но теперь она знала, что это невозможно. Так сказал Сид, а ему она безоговорочно верила, потому что он был на целый год старше и знал уйму всяких вещей, почти столько же, сколько Джуди Плам, а та знала вообще все на свете.
На Туманном холме жили духи ветра. Ведь это был самый высокий холм в округе, а духи ветра, конечно, предпочитают жить повыше. Пэт знала, как они выглядят, хотя ей никто об этом не рассказывал. Северный ветер – ледяной и сверкающий, восточный – серый, туманный, западный ветер всегда смеется, а южный – поет.
Под окном был разбит огород. В дальнем углу росла капуста, где Джуди собиралась что-то искать, ближе виднелись ровные грядки лука, гороха и бобов. Старомодный открытый колодец с ручкой, веревкой и ведром Гардинеры сохранили ради Джуди, которая и слушать не хотела о новомодных насосах, ведь вода в них совсем не такая. Колодец был живописный, каждая трещинка в нем поросла мхом и папоротниками, которые скрывали чистую глубокую воду в пятидесяти футах внизу. Если заглянуть в него, то увидишь в неподвижных глубинах клочок синего неба и свое лицо, глядящее сверху на непотревоженные глубины. Папоротники зеленели в колодце даже зимой. Рядом рос раскидистый клен, и казалось, с каждым годом он тянется ветками все ближе и ближе к дому.
В дремучем Старом саду яблони перемежались елками, а Новый сад был ухоженный, зато неинтересный. Старый сад разбил еще прадедушка Гардинер. Прошло время, и в нем без посторонней помощи выросло много деревьев, восхитительные узкие тропки пересекали сад во всех направлениях. В дальнем конце молоденькие елочки скрывали укромную полянку, где хоронили любимых кошек. Пэт ходила туда, чтобы «все обдумать». Порой это необходимо, даже если тебе еще нет семи.
В другом углу сада находилось кладбище. Да-да, настоящее семейное кладбище. Там лежал прапрапрадед Неемия Гардинер, который прибыл на остров Принца Эдуарда в 1780 году, и его жена, Мари Бонне, французская гугенотка[5]. А еще прапрадед Томас Гардинер со своей женой, маленькой квакершей Джейн Уилсон. В те времена ближайшее кладбище находилось в Шарлоттауне, и добраться туда можно было только верхом через лес. Джейн Гардинер, по рассказам, была скромной дамой, одевалась в серое и носила строгие чепцы. Один из ее чепцов до сих пор лежал в ящике на чердаке Серебряной рощи. Это она отогнала прочь огромного медведя, который лез в окно их бревенчатой хижины, плеснув ему в морду горячей кашей. Джуди подробно описывала, как медведь улепетывал, останавливаясь у каждого пня и соскребая с морды горячее варево. Как, должно быть, интересно было жить на острове Принца Эдуарда в те дни, когда в лесах еще водились медведи – приходили, клали лапы на подоконник и заглядывали в окна. Жаль, что этого никогда больше не случится, ведь медведей уже не осталось. Пэт жалела последнего медведя. Как ему, наверное, было одиноко!
На семейном кладбище лежал двоюродный дедушка Ричард, он же Бешеный Дик Гардинер, который был моряком, сражался с акулами и однажды, говорят, ел человечину. Он клялся, что никогда не ляжет в землю, но, пережив сотни морских штормов, умер от кори. Перед смертью он потребовал у брата Томаса обещания, что его тело положат в лодку и утопят в заливе, но Томас все-таки похоронил Дика на семейном кладбище. С тех пор, когда Гардинерам грозила беда, Бешеный Дик вылезал из-под земли, садился у забора и орал непристойные песни, пока богобоязненные родственники не поднимались из своих могил, чтобы его урезонить. Так утверждала Джуди Плам, но Пэт ей не верила.
Еще там находилась могила Плаксы Уилли, брата Неемии Гардинера. Говорят, он так не хотел рубить вековые деревья, когда приехал на Остров, что даже плакал. Так он получил кличку Плакса Уилли. Ни одна девушка не пожелала выйти за него замуж и стать миссис Плаксой. Восемьдесят лет он прожил одиноким холостяком. Увидеть Плаксу Уилли рыдающим на могиле считалось хорошей приметой. Так утверждала Джуди Плам, но Пэт в это тоже не верила. Вот бы Плакса Уилли сейчас посмотрел, что стало с вековым лесом и какая стала Серебряная роща.
Там была еще и «таинственная могила». На камне виднелась надпись «Моей драгоценной Эмили и нашей маленькой Лилиан». И больше ничего, даже даты. Кто такая Эмили? Было доподлинно известно, что она происходила не из Гардинеров. Может быть, кто-то из соседей попросил похоронить здесь свою дорогую покойницу, чтобы ей было неодиноко на чужой земле. А сколько лет было маленькой Лилиан? Пэт считала, что если уж в Серебряной роще водятся привидения, то пусть лучше это будет Лилиан. Ее Пэт боялась меньше всего.
Там были похоронены и дети. Никто не знал, сколько их, потому что надгробий им не ставили. Над могилами прапрадедов лежали плиты красного песчаника, принесенного с побережья. На плитах были написаны их имена и перечислены добродетели. Трава вокруг росла густая и длинная, и ее никогда не трогали. Летом плиты сильно нагревались, и Мистер Том любил на них полежать, свернувшись клубком. Кладбище окружал заборчик, который Джуди Плам остервенело белила каждую весну. Если за него падали садовые яблоки, их никто никогда не ел. «Это неприлично», – объясняла Джуди. Их собирали и отдавали свиньям. Пэт не могла понять, почему тогда «прилично» кормить ими свиней.
Девочка очень гордилась кладбищем и жалела, что Гардинеров там больше не хоронят. Пэт казалось, что очень приятно быть похороненной дома, каждый день слышать голоса своей родни и другие уютные домашние звуки, которые сейчас влетали в круглое окошечко. Жужжал точильный камень – папа точил топор, расположившись под яблоней. Где-то лаяла собака. По листве тополей шуршал западный ветер, ухали сычи в березовой роще. Джуди говорила, что так они накликают дождь. Кулдыкал огромный белый индюк. Гуси дяди Тома переругивались с гусями из Серебряной рощи, визжали свиньи. Котенок требовал, чтобы его пустили в амбар. Где-то смеялась Винни. Как же мило она смеялась! Очень красиво насвистывал Джо – он всегда безотчетно насвистывал, однажды забылся и засвистел в церкви, и эту историю тоже рассказывала во всех красках Джуди Плам.
Джо свистел где-то на Шепчущей дорожке, которая вела к дому дяди Тома мимо большого амбара. К большому амбару притулился маленький. Это был странный амбарчик – с эркерными окнами, фронтоном и башенкой. Когда в Южной долине построили новую церковь, Дедушка Гардинер выкупил небольшое здание старой церкви и приспособил его под амбар. Это был единственный поступок, который Джуди Плам не одобряла. Поэтому, когда с дедушкой случился удар в возрасте семидесяти пяти лет, Джуди всем говорила, что этого следовало ожидать. И она считала, что все свиньи в Серебряной роще болеют ревматизмом с тех пор, как свинарник перенесли в старую церковь.
Солнце село. Пэт любила смотреть, как закат отражается в окнах дяди Тома за Шепчущей дорожкой. Тополиные листья мягко шептались в сумерках, во дворе показались круглые пушистые котята. В Серебряной роще всегда было много котят. Пэт их очень любила. Когда ей было четыре года, священник разрешил ей задать ему любой вопрос, какой придет в голову. Пэт скорбно спросила, почему Мистер Том не приносит котят, и бедный пастырь попросил отставки на следующем церковном совете. Он любил посмеяться и говорил, что не может читать проповедь, когда маленькая Пэт Гардинер с уморительной торжественностью взирает на него со своего места. Во дворе показались черная Воскресенье, пятнистый Понедельник, кремовый Вторник, рыжая Среда, трехцветная Пятница и серая, как сумерки, Суббота. Только полосатый Четверг продолжал жалобно мяукать под дверью амбара. Четверг был необщительным котенком и гулял сам по себе, как кошка из сказки Киплинга.
Старый индюк, тряся кораллово-красной бородкой, уселся на садовую изгородь. В воздухе сновали летучие мыши. Джуди говорила, что на них ездят феи. На западе и востоке – у Неда Бейкера, Кеннета Робинсона, Дункана Гардинера и Джеймса Адамса – зажигались огни. Пэт представляла, что сейчас делают люди за этими окнами. И только в старом белом доме через две фермы от Серебряной рощи никогда не зажигался свет. Этот дом стоял на вершине холма среди густых елей. Пэт называла его Одиноким домиком. Там никто не жил уже много лет. Пэт его особенно жалела в сумерках, когда во всех остальных домах светились окна. Наверное, ему было одиноко и грустно. Возмутительно, что у него нет того, что есть у всех остальных.
– Джуди, дому хочется, чтобы в нем кто-то жил, – грустно говорила Пэт.
Прямо над высокой бледно-серебристой елью, которая росла в самом сердце Серебряной рощи, вспыхнула первая звезда. От этого зрелища сердце Пэт всегда сладко ныло. Вот бы вознестись туда, где самая верхушка ели раскачивается между вечерней звездой и тьмой.