Снова наступил сентябрь. Прошел год со дня этой свадьбы, и Пэт уже казалось, что тетя Хейзел всегда была замужем. Она часто приезжала в гости, и Пэт очень полюбила дядю Роба смирившись с его лопоухостью. В последний раз тетя Хейзел привезла очаровательного младенца с такими же янтарными глазами, как у самой Пэт. Крошка Рейчел больше не была младенцем. Она ковыляла по всему дому на нетвердых ножках и стала настоящей сестрой, которой можно было гордиться. К одиннадцати месяцам у нее уже выросли все зубы. Все любовались тем, как она просыпается, и с улыбкой склонялись над ней спящей. Она, кажется, чувствовала, что на нее смотрят, и восхитительно улыбалась. Впрочем, характер у нее был не сахар. В восемь месяцев она укусила дядю Тома, когда тот сунул ей палец в рот – проверить, как растут зубы. Что ж, ответ на свой вопрос он получил.
Пэт пригласили провести субботу на Ферме у залива. Там жили тетушка Френсис Селби, тетушка Онория Аткинс, «кузен» Дэн Гоуди и совсем старенькая двоюродная бабушка. Когда Пэт думала о родственных связях с ними, голова у нее шла кругом, как сказала бы Джуди.
Пэт очень нравилась фраза «провести день». Только очень щедрый человек может «проводить» целый день, позволяя минутам просачиваться сквозь пальцы, как золотым бусинам. Однако идея провести день на ферме у залива совсем не радовала Пэт. В детстве они с Сидом между собой называли эту ферму «Дом-не-тронь». Все там были такие старые! Она помнила, как нахмурилась тетушка Френсис два года назад, когда Пэт, приехав в гости с матерью, сорвала с ветки красивую сочную сливу с гнущегося от тяжести плодов дерева. А тетушка Онория, высокая леди со снежно-белыми волосами и черными глазами под цвет платья, просила ее читать стихи из Библии наизусть и холодно удивлялась, когда Пэт делала ошибки. Тетушек ничто, кроме Библии, не интересовало. Часто гостившие у них Винни и Джо это подтверждали. И, главное, было неизвестно, что ты получишь в награду – монетку, булочку или едкое замечание.
А теперь ей предстояло поехать на ферму у залива одной! Сида тоже приглашали, но у дяди Брайана болели зубы, так что Сиду пришлось уехать к нему. Возможно, он просто сбежал к дяде Брайану, потому что не любил ездить на ферму. В последний раз, будучи там, он уснул за ужином, позорно свалился со стула с фамильным бокалом в руке и, конечно, его разбил.
Пэт обсудила это с Джуди вечером в пятницу, когда делала уроки на понедельник, устроившись на каменных ступеньках кухни. Пэт стала на год старше и на дюйм[13] выше. Об этом свидетельствовала новая отметка на дверном косяке, которую Джуди аккуратно наносила в день рождения каждого из детей. Пэт научилась складывать и вычитать, и Джуди ей помогала. Джуди умела вычитать и складывать. В хорошие дни она могла даже умножать, а вот делить никогда не пыталась.
В кухне стоял пряный запах – Джуди готовила маринад. Мистер Том восседал на краю колодца, пристально наблюдая на Шалуном, который делал вид, что дремлет на дверце погреба, а сам следил за Мистером Томом. В углу двора высилась аккуратная поленница, которую Пэт и Сид складывали летними вечерами после школы. Пэт ею гордилась. Так приятно было думать об уютных зимних вечерах, когда ветер будет завывать снаружи и не проберется в Серебряную рощу. Пэт была бы совершенно счастлива, если бы не завтрашний визит.
– Тетушки такие гордые, – жаловалась она Джуди. Она бы никогда не рискнула критиковать их при своей матери, которая происходила из семьи Селби и очень этим гордилась.
– Их бабка была урожденной Чидлоу, – объявила Джуди, как будто это все объясняло. – Ничего не хочу сказать, но на этой ферме все время кого-то хоронят. Вот они и ходят все мрачные. Твоя тетка Френсис потеряла жениха еще до свадьбы, а тетка Онория – сразу после. Так оно и пошло. Ну да ладно, зато денег у них куры не клюют. Они добрые, и всех вас любят.
– Я не боюсь тетушку Френсис или тетушку Онорию, но вот старенькая бабушка Ханна и кузен Дэн… – призналась Пэт.
– Да ты не бойся! Может, ты вообще старуху не увидишь! Она шестнадцать лет с постели не встает, ей уж девяносто три! А старого Дэнни чего бояться, он же безобидный. В детстве он заснул, скатился с лестницы и с тех пор прежним уже не стал. Кое-кто говорит, что он видит призраков.
– Ой, Джуди, а в том доме есть призраки?
– Сейчас нет. Раньше были. И все на ферме этого стыдились.
– Почему?
– Одни думают, что призрак в доме – это позор. А другие считают это честью. Призрак с фермы много хлопот не доставлял. Хороший такой, дружелюбный призрак, никому не докучал. Одиноко ему было: сядет, бывало, в изножье кровати и так тоскливо на них глядит. И хоть бы слово промолвил, а? Зато как съедутся гости, сядут за стол, тут он возьми и начни завывать. Когда умер твой прапрадед и тетка Онория взяла дом в свои руки, призрак тут же исчез. Сдается мне, она немножко тронутая, с ней никакой призрак не уживется. Так что не бойся, призраков там уже нет. Только ты особо не глазей на вазу с рожами.
– С какими рожами?
– А с такими. Ваза стоит на каминной полке. У них как-то служила одна девушка, Сара Дженкинс, так вот она божилась, что, когда протирала с этой полки пыль, ваза ей скорчила рожу. Ясно, что она и близко больше к вазе не подходила.
Перспективы были восхитительными. Но Пэт показалось, что Джуди не слишком жалует обитателей фермы.
– Мебель у них очень богатая, Джуди.
– П-ф, богатая! – Джуди сразу почувствовала, что Пэт пытается ее поддеть. – Мы в богатстве кое-что понимаем. Я девчонкой работала в замке Макдемотт! Вот у них одеяла были из кружева и атласа, а лестницы из белого мрамора, с золотыми перилами. Еду подавали на чистом золоте, а шампанское – в вазах со льдом. И слуг было человек тридцать. Да у них были даже слуги для слуг! На Рождество старый лорд дарил каждому по золотому соверену – уж будьте любезны! И что по сравнению с этим твоя ферма? Если тетка Онория попросит, не забудь, прочти ей то, что выучила в прошлое воскресенье.
– Джуди, я не смогу ей прочесть стихи без ошибок.
– А ты, золотко, закрой глаза и представь, что у нее вместо головы кочан капусты. Хотя старому Джеду Кеттермолу это не помогло.
– А что с ним случилось, Джуди?
– Он считал себя умнее всех и в Бога не верил. Пошел однажды на молитвенное собрание в Южной долине. Его проводил старый мистер Кэмпбелл, когда там служил. И вот туда принесло Джеда Кеттермола, специально, чтобы всем досадить. После общей молитвы он встал и сказал: «Я не верю, что есть Бог. А если и есть, то он старый и жестокий тиран. Пусть поразит меня молнией за мои слова, если он есть». Раздулся, значит, как индюк, и уселся, довольный собой. Все так и застыли – услышишь, как иголка упадет. Тут встала твоя тетка Онория и говорит: «С чего ты взял, Джедедайя Кеттермол, что Господу есть до тебя дело?» И все засмеялись. Джед сразу сдулся, как спущенный шарик, и с тех пор помалкивал. Ну вот, и уроки твои готовы, и мой маринад. Теперь испечем яблоки с гвоздикой для вкуса.
– Жаль, что Сида нет, – вздохнула Пэт. – Он любит яблоки с гвоздикой. Как ты думаешь, он вернется в воскресенье? Еще одну неделю без него я не переживу.
– Не привыкай к Сиду, золотко. Вырастешь, и разойдутся у вас дорожки.
– Этого никогда не случится, Джуди! Мы с Сидом всегда будем жить в Серебряной роще и никогда ни на ком не женимся. Мы давно все решили.
Джуди вздохнула.
– Лучше бы тебе с ним не водиться. Найди себе в школе подружек. Винни же нашла.
– Мне никто не нужен, кроме Сида. Девочки в школе хорошие, но я никого из них не люблю. Не хочу любить никого и ничего, кроме семьи и Серебряной рощи.
Раз уж Пэт все равно пришлось отправляться на Ферму у залива, она радовалась, что визит назначили на эту субботу. Папа собирался заменить забор вокруг сада, а Пэт не хотелось смотреть, как разбирают старый забор. Он весь порос чудесными лишайниками, по столбам вился виноград, а вдоль всего забора стояла стена тминных кустов по пояс высотой.
У Джуди тоже были причины радоваться. Старый тополь в углу двора весь прогнил и угрожал при первом урагане свалиться на курятник. Джуди сговорилась с Длинным Алеком, что он срубит дерево, когда Пэт уедет. Она понимала, что каждый удар топора будет наносить девочке глубокую рану в сердце.
Джо довез Пэт до фермы на автомобиле. Когда они выехали на дорожку, Пэт высунулась помахать Серебряной роще на прощание. На веревке сохли три костюмчика Крошки, и казалось, что они танцуют с ветром. Пэт вздохнула и решила получить максимум удовольствия. День был хорош. Стоял сладкий голубоватый осенний туман. Они ехали к ферме под горку, через еловую рощу. По краям дороги росли папоротники с лилово-алыми пятнами ирги. Впереди девочку ждало море и старый каменный дом, серевший на фоне неба. Он стоял так близко к набегающим волнам, что в шторм они порой окатывали крыльцо. Это был старый, мудрый дом, который знал много тайн. Пэт всегда это чувствовала. Мама выросла в этом доме, а значит, он заслуживал любви, кто бы сейчас в нем ни жил.
На Ферму у залива нечасто приезжали автомобили, так что появление Пэт произвело впечатление. Тетушки вышли и чопорно поздоровались, а кузен Дэн помахал рукой с близлежащего поля, которое он распахивал красными бороздами, очень ровными и красивыми. Кузен Дэн гордился своим умением пахать.
Джо умчался, оставив Пэт терпеть муки гостеприимства. Лица у тетушек были такими же жесткими, как их старомодные накрахмаленные нижние юбки. Обе они не представляли, о чем говорить с этим длинноногим загорелым ребенком, но считали семейным долгом пригласить Пэт к себе. Ее повели поздороваться с пратетушкой Ханной. Крошечная сморщенная старушка пристально разглядывала девочку из-под вороха одеял.
– Что же это, малышка Мэри? – произнес тонкий голосок.
– Нет. Я Патрисия Гардинер, – сказала Пэт, которая терпеть не могла, когда ее звали чьей-то малышкой, пусть даже маминой.
Пратетушка Ханна положила ей на плечо высохшую лапку и притянула девочку к себе, всматриваясь старыми голубыми глазами. Такими старыми, что к ним возвратилось зрение.
– Не красавица, – пробормотала она.
– Она может еще похорошеть, – вставила тетя Френсис, которая всегда пыталась найти во всем хорошее, – сейчас она, конечно, ужасно загорела.
Коричневое от загара, атласно гладкое личико Пэт негодующе вспыхнуло. Пусть она не красавица, но какое право они имеют ее критиковать подобным образом. Джуди сказала бы, что это невежливо. А когда они спустились вниз, тетушка Онория всплеснула руками:
– Дитя мое, у тебя платье порвано.
Пэт не понравилось, что ее так называют. Ей захотелось показать тетушке Онории язык, но это было бы невежливо. Она стояла очень ровно, пока тетушка не нашла иголку с ниткой и не зашила прореху.
– Конечно, Мэри за всем присмотреть не успевает, а Джуди Плам нет никакого дела, пусть хоть в лохмотьях ходят, – примирительно сказала тетушка Френсис.
– Джуди есть дело! – воскликнула Пэт. – Она заботится о нашей одежде и наших манерах! Платье порвалось по дороге!
Несмотря на такое неблагополучное начало, день прошел неплохо. Пэт прочитала свои стихи без ошибок, тетушка Онория одарила ее печеньем и смотрела, как она ест. Пэт умирала от жажды, но стеснялась попросить стакан воды. Когда пришло время обеда, на столе оказалось молоко, которое Джуди назвала бы «снятым»[14]. Но зато оно было подано в красивом старом кувшине зеленого стекла, в котором самое жалкое молоко показалось бы хорошими сливками. Обед был весьма скудный по меркам Серебряной рощи. Пэт досталась маленькая порция, зато ее подали на фарфоровой тарелке с бордюром из осенних листьев – на знаменитой тарелке Селби, которой сравнялось уже сто лет. Пэт чувствовала себя польщенной, скрывая голод. На десерт она получила три драгоценных сливы.
После обеда тетушка Френсис сказала, что у нее мигрень и она приляжет. Кузен Дэн предложил аспирин, но тетушка уничтожила его взглядом.
– Разве Господу угодно, чтобы мы избавлялись от посланной Им боли? – вопросила она и ушла, прижимая к носу флакончик из красного стекла с серебром.
Тетушка Онория отправила Пэт в гостиную и велела развлекаться самостоятельно. Этим Пэт и занялась. Ей все было интересно, она умела повеселиться в одиночестве и не представляла, как бы провела вечер в компании обитателей фермы с залива. Они с тетушкой Онорией были очень рады избавиться друг от друга.
Мебель в гостиной действительно была великолепна. Массивная дверная ручка была отполирована до блеска, так что Пэт видела в ней свое искаженное отражение. Фарфоровая табличка на двери была расписана розами. Занавески задвинули, и комнату наполнял прохладный зеленый свет. Пэт чувствовала себя русалкой в мерцающем море. Ей очень нравились шесть костяных слоников, стоявших на каминной полке. Большие пятнистые раковины шумели как море, когда она прикладывала их к уху. И тут же стояла знаменитая ваза с павлиньими перьями – та самая, которая скорчила рожу Саре Дженкинс. Ваза была белого стекла, на боку у нее виднелись странные царапины, действительно похожие на лицо. Никаких рожиц ваза не строила, хотя девочке очень этого хотелось. На горке в углу сидела пленительная красно-желтая фарфоровая курица в золотистом гнезде. А занавески на окнах украшали ажурные баттенбергские кружева. Конечно, такая роскошь сокрушила бы величие замка Макдемотт.
Пэт очень хотелось увидеть все тайные сокровища дома, – не только мебель и ковры, но и письма в старых ящиках наверху и одежду в старых чемоданах. Но это было невозможно. Она бы никогда не осмелилась покинуть гостиную, а тетушки сразу умрут от возмущения, если ее застигнут.
Внимательно изучив всю комнату, Пэт свернулась клубочком на диване и целый час изучала фотографии в старых альбомах. Синие и красные плюшевые обложки давно выцвели, кожаные переплеты с металлическими застежками открывались, как книги. Какими смешными были эти старые фотографии! Все эти кринолины, пышные рукава и огромные шляпы! Взять хотя бы тетушку Френсис, наряженную по моде восьмидесятых годов, в наглухо закрытом платье с воротничком под горло и оборочками, с гофрированным зонтиком от солнца. Ах, как она держала свой зонтик, как она им гордилась! Неужели тетушка Френсис была когда-то девушкой с кокетливым зонтиком?
Была там фотография папы – молодого мужчины без усов. Пэт похихикала. И мамы – круглое мягкое лицо, локоны и целая клумба лент в волосах. И старого дяди Бертона, который пропал и о котором больше никто не слышал. Какое очарование таилось в этой фразе! Его больше не было среди живых и не было среди мертвых.
А еще там была фотография тети Онории в детстве. Она походила на Крошку. Неужели Крошка потом станет похожа на тетю Онорию? Не может быть! Как жутко меняются люди! Пэт вздохнула.