Про пощечину я ничего не рассказала маме. Я никому ничего не рассказала, решив, что, скорее всего, сама виновата. Да и мать все равно всегда была на стороне отца, она изначально предупреждала: ничем хорошим мое неповиновение не закончится.
Ненавистное вранье началось с мая, и с тех пор, кажется, я научилась врать даже самой себе.
Вите сказала, что телефон потеряла. Мне не хотелось, чтобы отец упал в его глазах… Шестаков вздыхал и негодовал, мы даже отправились на поиски и расклеили пару объявлений в районе, где я могла «потерять» телефон, но, конечно, мобильный не нашелся. Однако Витя грустил недолго – по крайней мере, мне так казалось. Потому что в июне его отправили в какой-то детский лагерь на море на целый месяц, в июле они с тетей Кристиной ездили проведать ее родителей, а что было в августе, я и сама не знала. Я просидела почти весь месяц дома, одна-одинешенька, разглядывая за окном надоедливых голубей.
Следующая наша встреча с Шестаковым состоялась только в середине сентября, когда мы уже перешли в третий класс. Я училась тогда во вторую смену, а Витя – в первую, как выяснилось. За лето он вытянулся, загорел и даже отрастил дурацкую тонкую косичку на затылке.
– Тебя не узнать, – с улыбкой сказала я, указав на нее.
– Ага, но мать записала меня в секцию по баскетболу. А там с этой штукой не вариант, придется отрезать. Кстати, это тебе, я все лето собирал, – Витя протянул мне небольшой пакетик, какие обычно дают в аптеках. Я осторожно взяла его и заглянула внутрь. Там были именные браслетики, ракушки, какие-то странные бусы – опять же, из ракушек. От пакета исходил запах моря и лета, и мои глаза стали наполняться влагой от грусти и обиды, что время пролетело так быстро, и все прошло мимо нас с Витей.
– Я… я просто не знал, какой тебе понравится, – начал оправдываться он. – У девчонок спрашивал, что нравится им. Я ж в этом не особо… если тебе не нравится, можешь выбросить, я не обижусь! Честно!
– Мне очень нравится! – вместо улыбки я потянулась к Вите и обняла его, крепко прижимаясь к его груди. – Ты, главное, не забывай меня, ладно? – шепнула смущенно я, поджимая губы и сдерживая слезы.
– Я очень скучал по тебе, вообще-то! Обещаю, когда мы вырастем, я буду всегда рядом! Даже если захочу, не смогу тебя забыть. Верь мне, хорошо? – заявил Шестаков. Его ладони легли мне на плечи, а дыхание обжигало шею. Сердце саднило от этих слов, но в то же время словно лучилось теплом. Впервые в жизни мне безумно захотелось поскорее вырасти.
– Это обещание тебе точно выйдет боком, – засмеялась я, не задумываясь о том, насколько пророческим мог оказаться наш диалог.
Той осенью мы встретились еще всего три раза. Во-первых, меня начал встречать со школы папа, потому что в нем вдруг проснулась забота, а еще ему, кажется, стало скучно сидеть сутками дома. А во-вторых, Витя из-за секции по баскетболу не всегда мог прийти повидаться. Конечно, было бы проще, будь у меня телефон, но зарплаты мамы едва хватало на продукты и оплату счетов. Иногда по выходным отец разгружал вагоны, чего я совсем не понимала. Ведь он отлично разбирался в своем деле и мог найти достойную работу, но папа намеренно не вспоминал о профессиональных навыках, словно боялся, что если сядет за компьютер, опять обожжется.
А в конце октября, в воскресенье, отец заметил Витю, который поджидал меня во дворе. Он качался на качелях, разглядывая землю под ногами. Мама тогда ушла в магазин, а я возилась с уборкой дома. Собиралась развесить постиранные вещи, но увидела Шестакова в открытое окно и только подняла руку, чтобы махнуть ему, как за спиной возник папа.
– Я ведь говорил тебе! – прошипел он.
– Па… – однако ответы мои никому не были интересны. Отец схватил меня за воротник кофты и дернул в сторону кухни, прогоняя от окна. Я думала, он просто хотел закрыть непокорную дочь в комнате, но нет…
– Я говорил! Где твои мозги, черт возьми! – закричал он. – Ты – моя дочь! Ты обязана меня слушать!
И только я открыла рот, чтобы как-то оправдаться, как рука папы хлестнула меня по лицу. Боль в щеке тут же дала о себе знать, сердце лихорадочно забилось. Я упала на пол и подтянула ноги к себе, у меня затряслись губы, грудь заходила от лихорадочного дыхания и нахлынувшего страха.
– Почему ты так себя ведешь? Почему? – мне казалось, отец говорил с кем-то другим, потому что в ответах он не нуждался, иначе не последовали бы тут же второй и третий удары. Не по лицу – по рукам, ногам. Я сжалась, как испуганный зверек, выставляя перед собой локти. Закрыла глаза и просто ждала, когда все закончится.
В памяти вспыхнули улыбка Вити, его голос и пакет с подарками, который я спрятала в почтовом ящике соседки, так и не решившись принести его домой. От него веяло летом, детством и счастьем, навсегда улетевшим из моей жизни.
– И не смей жаловаться матери, если не хочешь, чтобы и она получила! – донеслось до меня. – А увижу рядом с этим шакалом – и ему достанется. Это все ради твоего блага, Рита. Понимаешь? Потом ты мне скажешь спасибо.
Отец ушел на диван, а я на трясущихся ногах пошла к себе в комнату. Слезы градом лились по щекам, мне хотелось кричать, убежать к Вите, прижаться к нему и услышать слова поддержки. Однако я прекрасно понимала – если отец смог поднять руку на собственную дочку, то и на других сможет. Меня он ударил раза четыре, а Витю… на него у него свои планы, и неизвестно еще, чем это обернется.
Когда через полчаса вернулась мама, они с отцом позвали меня обедать, но я притворилась, что сплю. А вечером сослалась на тошноту, лишь бы никого не видеть.
На следующий день за завтраком папа не сводил с меня глаз – в них читалось сожаление, и он даже вызвался проводить меня в школу, апо пути предложил вдруг купить сок с шоколадкой. Но я лишь молча покачала головой.
– Прости, дочка. Я… я виноват, я не должен был этого делать. Просто Олег… – я не поверила извинениям отца, ведь это было не в первый раз и, вполне возможно, далеко не в последний.
– Угу.
– До вечера, будь осторожна, – довольно фальшиво прозвучало из уст папы. Я ничего не сказала. Родной человек на моих глазах медленно превращался в монстра.
Общение с Витей я решила тоже разорвать. Это был самый сложный и невероятно тяжелый шаг. Я плакала каждую ночь, закрывая ладонью рот, чтобы скрыть всхлипы. Мы и без того почти не виделись, у меня не было друзей, никого. А Шестаков… он был моим светом, единственным лучиком в этом мраке.
Но страх, что отец может покалечить его, брал вверх. Тем более, что папа настойчиво продолжал встречать меня со школы и провожать. Даже одноклассники начали подшучивать: мол, Рите уже не пять лет, а ходит как будто в садик – за ручку с родителями.
В один из дней после того, как отец, проводив меня утром, скрылся за школьным забором, я сбежала с уроков. Я чуть не заблудилась, пока искала тот элитный лицей, где учился Шестаков. Хорошо еще, что тогда он играл во дворе с мальчишками в баскетбол и никуда не ушел, а так бы мой план провалился. Но скольких усилий стоил этот план, скольких слез и моральных сил! Я до сих пор не верила, что смогу сказать вслух фразу, после которой мы никогда больше не увидимся.
– Рита! – радостно воскликнул Витя, когда заметил меня, стоящую напротив высокого забора у входа в школу. Мы не виделись почти месяц. Он тут же подошел к какому-то мужчине, – наверное, учителю, – что-то сказал и побежал ко мне с улыбкой. Мне нравилось смотреть на Витину улыбку: она согревала и напоминала о том, что в жизни есть и хорошее. Дождь не может длиться вечно.
– Привет, – произнесла я дрожащим голосом. Пришлось отвести взгляд, иначе я точно сразу расплакалась бы.
– Рита! Я… я так рад видеть тебя! – Шестаков никогда не был скромным, так что когда он кинулся ко мне, стиснув в своих объятиях, я нисколько этому не удивилась.
– Вить, я… ты так задушишь меня.
– Прости, прости! – он убрал руки, но продолжал улыбаться и разглядывать внимательно мое лицо, словно пытаясь что-то в нем найти. – Твой отец – нечто. Стоит мне здесь появиться, так он уже поджидает. Мне кажется, ни один банк не охраняют так, как тебя.
– Да, папа очень… переживает за меня, – с натянутой улыбкой произнесла я.
– Ага, как чокнутый, – с досадой в голосе отозвался Шестаков.
– Вить, я… – язык у меня потяжелел от слов, которые собиралась произнести.
– Тренер не отпустит меня, сможешь подождать полчаса? – он словно не замечал, что я часто моргала и сжимала лямки рюкзака. Рядом с Витей я словно вновь возвращалась в наше счастливое детство, ощущала тепло, мне хотелось смеяться; и от всего этого я должна была добровольно отказаться. Сердце разрывалось на части, в глазах застыли слезы.
– Вить, я…
– Подождешь?
– Не приходи больше ко мне, – на одном дыхании произнесла я, словно ощутив, как острые иглы пронзили грудную клетку. Но я прекрасно помнила слова отца, не забыла боль от его ударов и не хотела, чтобы пострадал кто-то еще. От безысходности и обиды накатывала тошнота, и слезы. Мне хотелось думать, что это дурной сон, что сейчас я открою глаза, и все плохое закончится. Однако это был не сон, ведь во сне не бывает так больно.
– Ч-что? – прошептал Витя. Он посмотрел на меня удивленно и испуганно, сделал шаг навстречу, потянулся ко мне, но я отступила. У меня затряслись руки.
«Не смотри так на меня. Пожалуйста!», – просила я мысленно.
– Не приходи больше, – произнесла как мантру.
– Ты сама будешь приходить? – не поняв спросил Витя. В ответ я покачала головой, отводя взгляд в сторону.
«Не смотри так… Ну, пожалуйста!», – молила я.
– Что это значит, Рита? – голос Вити дрогнул, от чего у меня в груди едва не случился атомный взрыв. Я любила его, наверное, как человек может любить только жизнь, воздух и первые лучи солнца.
– Мне больше не хочется с тобой дружить, – сказала я и тут же развернулась, потому что по щеке покатилась слеза. Хоть бы он не увидел ее, хоть бы не заметил, с какой болью давались мне эти слова.
– Рита! Ты что за глупости говоришь! – крикнул Витя.
– Шестаков! Я тебя на минуту отпускал, а не на всю тренировку! – тренер появился вовремя, и я побежала прочь. Сорвалась с места и устремилась вперед, поджимая губы, которые становились солеными от слез, скатывавшихся по щекам.
– Рита! Романова! Стой! – его голос с каждым шагом звучал тише, но все равно словно резал кожу, оставляя на ней шрамы, которые никогда не заживут. Я споткнулась, почти упала, но почему-то удержала равновесие. Жаль. Впервые в жизни мне хотелось ощутить физическую боль. Лучше бы отец ударил меня сейчас. Лучше бы он бил меня тысячу часов подряд, чем то, что произошло сегодня.
– Рита! – я подбежала к дороге, но не остановилась и выскочила на красный. За спиной сигналил автомобиль, мужчина высунул голову из открытого окна и ругал меня, не выбирая выражений. А я никак не могла перестать бежать и плакать. Казалось, если остановлюсь – сломаюсь. Казалось, если бы Витя догнал меня, я уже не смогла бы вычеркнуть его из своей жизни.
Но он не побежал. Не увидел моих слез. Так и не узнал, какой убийственной для меня была произнесенная ложь.