Погружение в мир сокровенных мыслей Амины заняло у них с Саидой чуть больше получаса. Девушка неспешно зачитывала разноцветные абзацы, спотыкаясь об угловатый почерк школьницы. Черная паста посвящалась родителям. Главным образом одному из них, принявшему на себя все матерные познания девятиклассницы. Рабият ошибалась. Дочь не винила её ни в чем, разве что в слабости, из-за которой она позволяла алкоголику отцу отравлять жизнь семье долгое время, вместо того, чтобы выгнать этого упыря после первой же бутылки.
– Так и написано – упыря?
– Там ещё несколько генитальных эпитетов, но можно я их не буду зачитывать?
Школе Амина отвела зеленую пасту. Саида раскрыла слипшиеся от подтеков шариковой ручки страницы. Их разворот представлял собой галерею из гротескных портретов «педогоблинов». Вместе с талантом карикатуриста девочка проявила задатки сатирика – рисунок был усеян текстовыми баллонами с репликами персонажей или едкими аннотациями оных. По большей части это был уголок подросткового сарказма, местами грешивший излишним натурализмом. Как, например, сидящий на корточках физрук, с коленями, возвышающимися над головой, в окружении белья в женской раздевалке. Или обжшник на четвереньках, погрузивший лицо в пятую точку директорши, чья складчатая, обвисшая физиономия в квадратных очках, с линзами размером с форточку, в недоумении оборачивалась из-за сгорбленной спины.
– Это у него хвост так торчит?
– Нет, это указка, – пригляделась Саида и перевернула страницу.
Далее следовали несколько абзацев о том, как похож трудовик на отца Амины. После чего Бахтияру доставались ещё одна доза черных размашистых пассажей. Мысли о себе, друзьях и жизни вне школы девочка облекала в синий цвет. Их было не так много. Предсказуемые для такого возраста пассажи о бренности бытия, постоянном давлении среды, ущербности города, в котором угораздило родиться, Саида зачитывала с грустной иронией. Она узнавала в этих строчках себя, когда со схожим абсолютизмом разграничивала окружающее на черное и белое. А вот мелькающие между пестрых абзацев четверостишия, которые девочка по нескольку раз обвела, несмотря на некоторую наивность метафор Саиде очень понравились.
Вы знаете ту сироту, что родом из бутылки водки?
Одета в тряпки, напоминают те, чем вытирают доски
Покоя не дают вам накладные ногти,
Впиваете в рюкзак покрытые мелом когти.
Заверни мена в волны,
Рассмеши как чайку,
Размешай в лазури мои бури
И по ложке хапай мои хайку.
На последних страницах между синих и зеленых абзацев проскакивали короткие вкрапления красной пасты. Это были воззвания и просьбы, подобные тем, что были в последнем четверостишии, обращённые к непонятному адресату.
– Зачем мне воздух, когда я вдыхаю аромат твоей бороды, – в отражении окна Саида заметила, как Адиль, кружившийся в кресле, поморщился и усмехнулся, и пожала плечами из солидарности к подростковой романтике, которая так часто расхаживает под руку с пошлостью. – Я готова быть с тобой там, где нам не нужен будет воздух. Ты уже был там. Ты говоришь, что возьмешь меня, когда будешь готов. Где нет звука, кроме стука наших сердец.
Подорвавшись с кресла Адиль, склонился над Саидой.
– Имя есть где-нибудь?
– Не вижу. Нет вроде.
– Перепечатай все фрагменты, написанные красной пастой. Сейчас уже поздно. Возьми домой, вечером сделаешь. А сейчас, послушай меня, Саида. Я сегодня снова был на этой высотке.
Девушка уже заранее понимала, о чем ей скажет Адиль. Она понимала это ещё час назад, увидев лицо своего руководителя, когда он вернулся в отдел и поманил её ежедневником в свой кабинет.