3
Рут сидит, привалившись спиной к киту. Каждая косточка в ее теле ноет от изнеможения. Закрывая глаза, она чувствует, как проваливается в сон, но потом – толчок, и она вспоминает: вряд ли теперь она когда-нибудь сможет заснуть.
Жаль. Она всегда любила поспать.
Она поднимает усталые веки и понимает, что не одна. У своих ног на песке она видит ботинки мужчины. Она и забыла, что он рядом. Глаза все еще жжет от слез. Она обращает на него взгляд. Высокий, плечистый, широкоскулый, с бритой головой. Грудь и руки в татуировках, выглядывающих из-под футболки.
Ник смотрит на женщину. Груда конечностей на песке. На верхней губе – слизь. Она вытирает рот краем футболки, обнажая мягкий округлый живот. На пупке отметина от пирсинга.
Он отводит глаза, подходит к киту и кладет на него руки. Кожа под его ладонями еще теплая – напоминание о том, что эта жизнь только-только угасла. Ему становится грустно.
– Кит лежит здесь несколько дней. – Он убирает руки с животного и вытирает их о джинсы. – Мучительная смерть. Им предназначено жить в воде.
– Я просто пыталась сделать хоть что-нибудь, – вздыхает Рут. – Чувствую себя совершенно беспомощной.
– Не вы одна.
Рут охватывает гнев.
– Почему ему позволили умереть? Почему сюда не сбежался народ, чтобы помочь? Я думала, здесь все любят китов. Думала, их считают священными животными!
Мужчина фыркает. Его фырканье можно было бы принять за смех, если бы не выражение его лица.
– Ну-ну. Н-да. Полагаю, народ посмотрел новости, посоветовался с предками и решил, что надвигающийся апокалипсис важнее.
Рут краснеет от смущения. Она его оскорбила.
– Простите, – извиняется она, глядя прямо в глаза мужчине.
Тот кивает и отводит взгляд.
– Давно вы в Новой Зеландии?
– Со Дня подарков [1].
– А-а. – Он потирает рукой бритую голову. – Сочувствую.
Рут смотрит на своего случайного знакомца. Он не намного старше нее – ему, должно быть, едва за сорок. И он тоже выглядит усталым и печальным.
– Что передают в новостях? Вы упомянули новости.
– Вопрос времени, говорят.
Ник садится на песок рядом с женщиной. К запаху, исходящему от кита, примешивается запах ее пота. Не неприятный.
Он достает мешочек с табаком, бумагу, сморщенный комок марихуаны и принимается скручивать сигарету.
– Не возражаете? – Он приподнимает мешочек с табаком.
– Да пожалуйста, – улыбается Рут. Раньше она такого не делала. И ее это устраивает. – Можете и меня угостить. Почему бы и нет. Почему бы не отключиться под кайфом?
Из двух листиков бумаги Ник аккуратно скручивает сигарету в форме буквы «Т», сделав фильтр из боковины картонной пачки.
Они сидят в молчании, наблюдая, как небо приобретает все более насыщенный розовый цвет.
– Это было бы красиво, – она показывает на алеющее небо, – если бы это был не… сами знаете… конец.
Он прикуривает сигарету.
– Да, жуть.
– Не то слово.
Он протягивает ей сигарету, она берет ее, глубоко затягивается, задерживает во рту дым и затем выдыхает.
– В Англии есть поговорка: «Если небо красно к вечеру, моряку бояться нечего». – Она прыскает.
Ник забирает у нее сигарету.
– Ну, моряки, по крайней мере, счастливы.
Ее смех перерастает в гортанный хохот, и Ник, сам того не желая, невольно подхватывает его.
Рут расслабилась, горе притупилось. Последние дни боль она носила как мантию. Сигарета с марихуаной несколько уняла ее, теперь воздействие земного притяжения ощущалось чуть меньше.
Сейчас, когда все силы не уходят на то, чтобы не поддаваться отчаянию, она позволяет себе пойти на поводу у любопытства.
– Вы не хотите быть со своей семьей?
Ник проводит ладонью по щетине на голове и сквозь сомкнутые губы выпускает ровную струю дыма.
– У меня никого из родных не осталось. Впрочем, в этом я не одинок, так ведь?
– Пожалуй.
Он предлагает ей сделать последнюю затяжку, но Рут отказывается. Они сидят и слушают плеск волн.
– Кстати, меня зовут Ник.
– Рут.
Она смотрит на тушу кита, которая лежит рядом с ними. Та похожа на огромный камень, словно выросший из песка на берегу во время давнего землетрясения, изменившего рельеф планеты. Или на метеор, врезавшийся в песок при падении, – на один из многих, что некогда дождем сыпались на землю, заставляя динозавров искать укрытия.
– Думаете, кит понимал, что он умирает?
– Да кто ж его знает.
Ник зарывает окурок в песке и смотрит на небо.
– Вам страшно?
– Конечно. А вам разве нет?
– Как будто не осознаю полностью. Кажется, сюр какой-то. Думал, люди придут спасать кита. Хотел сделать снимки. Потом продать их кому-нибудь. А тут никого. Тогда-то до меня и дошло. Это конец. Думал, буду тут один с китом.
– А тут еще я нарисовалась.
– Выходит, что так.
Он начинает пофыркивать: снова смеется.
– Вы чего?
– Да вспомнил, как вы со своим контейнером бегали туда-сюда, расплескивая воду. Сам не знаю, зачем с вами заговорил… Другой не стал бы.
Рут со стоном закрывает лицо руками. Если б кто-то сказал ей, что при таких обстоятельствах можно испытывать стыд или смущение, она рассмеялась бы этому человеку в лицо. Но, увы, никуда не денешься: она сгорает от стыда.
– Нет, вы правы. Я понимаю. Просто смешно было.
Ник встает и кладет ладони на кита.
– Теплый еще.
Он обходит Рут и идет к голове животного. Бережно обеими руками опускает веко на его глазу.
– Величественный зверь.
– Больше, чем пара двухэтажных автобусов.
Ник поворачивается и идет к своему пикапу. Открывает дверцу, достает что-то из него. Когда он захлопывает дверцу, Рут видит, что на шее у него висит фотоаппарат. Он подносит его к лицу и нацеливает объектив прямо на Рут. Она чувствует на себе его взгляд. В животе у нее екает, хотя она уверена, что это фото вряд ли кто-то увидит. До нее доносится щелчок затвора. Щеки вспыхивают румянцем.
– Вы меня фотографируете?
Ник опускает камеру, показывая глаза.
– Да. Вас вместе с китом. Это…
Ему никогда не удавалось внятно объяснить, почему он делает те или иные снимки. Просто знает, что должен это сфотографировать. Свои объекты он выбирает не глазами. Это происходит на уровне чувств, ощущений. Бывает, воздух какой-то особенный, или свет, или атмосфера беседы. Случается, он чем-нибудь занимается, чем-то абсолютно обыденным, и вдруг хватается за фотокамеру. На этом и была построена вся его карьера фотографа.
Ник подходит к Рут и, присев на корточки, показывает ей дисплей своего цифрового фотоаппарата.
– Вот, смотрите.
Рут моргает, стараясь сосредоточить взгляд на экране.
В кадре четко видна только голова кита. Вся остальная туша утопает в розовом сиянии. Сама Рут там же, где сейчас, рядом с гигантским плавником кита, смотрит прямо в объектив. Выглядит она изнуренной, но, как ни странно, производит интересное впечатление.
Фотография восхитительна.
– Вы отличный фотограф.
– Более или менее.
Он снова подносит камеру к лицу. Щелкает затвор, запечатлевая ее лицо крупным планом. Ник встает и идет к рылу кита, ритмично щелкая фотоаппаратом, потом фотографирует темнеющее небо.
Рут замечает, что дрожит. Солнце почти полностью скрылось, холодает. Она поднимается с песка. Спина и ноги ноют от усталости. Кожа на плечах натянулась и горит, хотя сама она мерзнет. Рут достает из рюкзака тонкий свитер, надевает его. Протащив голову через горловину, она замечает, что Ник снова держит ее в объективе, и вскидывает руки, заслоняя лицо.
– Извините, но у вас очень интересное лицо. – Он опускает фотоаппарат.
– У меня очень усталое лицо.
Он грузно садится на песок рядом с ней. Рут перекладывает рюкзак.
– Потому и интересное. Спать будете?
– Вряд ли. А вы?
– Нет. Лучше еще один косячок выкурю. Составите компанию?
Рут улыбается ему, и он достает из кармана мешочек с табаком. Поджимает ноги по-турецки и смотрит на кита, на море справа от них.
Она кладет руку ему на плечо, и он цепенеет.
Опираясь на него, постанывая, Рут с трудом опускается на землю.
Сворачивая сигарету, он все еще ощущает на плече отпечаток ее холодной ладони.