10

От мелкого январского дождика волосы Рут начинают пушиться и завиваться. Она приглаживает их. Перед ней в очереди всего три человека. По ее прикидкам, поскольку Фрэн всегда опаздывает, она успевает купить для них по стакану кофе и по пирожному и прийти к реке точно к условленному времени. Рут надеется, что это поможет начать их встречу на хорошей ноте. Она знает, что Фрэн все еще дуется на нее, и хочет вернуть расположение подруги.

Двое молодых американцев перед ней тихо спорят, решая, остаться им в кафе или взять еду с собой. Стоящая у прилавка женщина спрашивает про пирожные.

– Есть что-нибудь без глютена?

– Миндально-черничные.

– И глютена в них нет?

– Да. То есть нет. Они без глютена.

– А ягоды?

– Есть. Черника.

– Нет, мне с ягодами нельзя. Я возьму круассан.

– В нем глютен.

Молодой бариста ждет, когда женщина определится с выбором; щипцы в его руке зависли над подносом с выпечкой.

– Все равно давайте.

Рут смотрит время на экране телефона. Она успевает едва-едва.



Фрэн ждет, сложив руки на груди. Ладони она засунула под мышки, пятками нетерпеливо отбивает дробь. Она стоит спиной к серо-бурой реке. Рут знает, что со своего места подруга не заметит ее приближения, и видит в этом возможность растопить между ними лед. Незаметно подкравшись к Фрэн, она шепчет ей на ухо:

– Кофе?

Фрэн от неожиданности взмахивает руками, и стаканы с кофе на десять фунтов летят на тротуар. Они смотрят на разлившуюся между ними молочную лужу. Рут протягивает подруге промасленный бумажный пакет.

– Тогда только круассан?

Они идут вдоль реки. От измороси над извилистой лентой Темзы висит мгла. Кажется, что Ковент-Гарден гораздо дальше, чем им казалось, когда они планировали прогулку.

– Как дела на работе?

– Мне только в понедельник выходить.

– Лентяйка.

Рут не поддается на провокацию. Разговор легко может перетечь в перепалку – они не раз уже ссорились из-за пренебрежительного отношения Фрэн к ее работе, – и она не хочет раскачивать лодку. Да и на самом деле нельзя сказать, что она так уж страдает на работе.

Они минуют бетонные блоки здания Национального театра, построенного в стиле брутализма, и величавый стеклянный фасад Саутбэнк-центра, затем пересекают реку по пешеходному мосту. Время от времени их разговор прерывает скрежет металла, когда на вокзале Чаринг-Кросс останавливаются или начинают движение поезда.

Это один из тех сырых лондонских дней, когда постоянно чувствуешь себя мокрым. Правда, когда они доходят до середины моста, солнце прорывается сквозь пелену облаков и на секунду ослепляет их яркими лучами. Рут клянет себя за то, что не взяла темные очки. Фрэн, конечно же, в очках – она редко выходит без них на улицу.

Сзади парочка откуда-то с севера – из Лидса или Йорка – обсуждает мост.

– Майкл, по-моему, это не тот.

– Тот самый. Пешеходный мост Миллениум.

– Нет, тот качался. Его пришлось закрыть.

– Тогда как называется этот мост, черт возьми?

Фрэн, глядя поверх очков, перехватывает взгляд Рут. Раньше они тоже не раз спорили о мостах, но теперь они настоящие лондонцы и могли бы перечислить названия всех мостов и туннелей между Кью и Вулиджем.

Они идут мимо крыши ночного клуба «Хэвен», в котором побывали еще школьницами, во время одной из первых тайных поездок в Лондон. Рут смутно припоминает, как она танцевала под арками среди дружелюбных полуобнаженных мужчин, а Фрэн общалась с девчонками, с которыми она вела переписку посредством частных объявлений, что размещались на последних страницах журнала NME [2]. С восходом солнца они первым же автобусом вернулись в родной городок и в школу прибыли с небольшим опозданием.

Теперь они проходят через вокзал Чаринг-Кросс, где пахнет горячей выпечкой и дорогими духами с ароматом сандалового дерева, который, по мнению Рут, довольно приятный, а по словам Фрэн, «примитивный». Рут вообще нравится бывать на вокзалах в выходные: когда нет гудящих толп пассажиров, которые, локтями расталкивая друг друга, спешат кто в метро, кто на поезд, можно ехать куда захочешь. У нее мелькает мысль предложить Фрэн вскочить в ближайший поезд до Гастингса. Она давно не была на море. С удовольствием посидела бы на берегу. Смотрела бы на горизонт, наблюдала бы за птицами, парящими над белыми гребнями волн, а потом вернулась бы домой с пропахшими озоном волосами.

На Трафальгарской площади демонстрация. В последнее время по субботам там всегда проходит какое-нибудь политическое мероприятие.

– Наверно, нам следовало бы быть там.

Пикетчики, теснящиеся на ступеньках Национальной галереи, держат плакаты и горящие свечи.

– Может, и следовало бы, да что толку протестовать? Если мы в заднице, так в заднице. И вообще, я жрать хочу. Пойдем лучше кафешку поищем.

Они идут по Чаринг-Кросс-роуд и затем через Сохо направляются на Оксфорд-стрит.

– Как Алекс?

На минувшей неделе, когда они с Фрэн ходили в театр, Рут рассказала подруге, как они с Алексом познакомились. Билеты купила она – сделала подарок им обеим. Выбрала спектакль по исполнителям: в постановке участвовали два актера, которые ей всегда нравились, и любимая актриса Фрэн. Как только поднялся занавес, стало ясно, что это пьеса об измене, поэтому, когда после спектакля они зашли в бар, Рут сочла, что это подходящее время для очередного признания. Ее не удивила реакция Фрэн, когда вскрылась еще одна ложь про Алекса, а вот холодность, омрачавшая их дружбу всю неделю, расстраивала. Рут хотела избежать разговора об Алексе и попытаться наладить отношения с подругой.

– Великолепно. Что ты хочешь на обед?



К тому времени, когда они доходят до Олд-Комптон-стрит, напряженности между ними почти не осталось. Фрэн берет Рут под руку.

– Хочу косметики прикупить. Не возражаешь?

Фрэн широко раскрывает глаза и выпячивает нижнюю губу, глядя на нее умоляющим щенячьим взглядом. Рут страшно не хочется тратить время на магазины, но она соглашается, понимая, насколько непрочен достигнутый ими мир.

Они бродят между полками с косметикой в старинном универмаге. Рут сильно проголодалась, и ее немного тошнит от множества запахов лаков для волос, духов и ароматизированных свечей. Фрэн чиркает разными помадами по тыльной стороне ладони, подбирая нужный тон, затем оглядывается, проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь из продавцов. Убедившись, что все они заняты покупателями, она быстро, но аккуратно красит губы и поворачивается к Рут.

– Что скажешь? Не слишком ярко для третьего свидания?

– Ты с кем-то встречаешься?

Фрэн награждает ее сардоническим взглядом.

– Ну, у нас же теперь как? Мы больше не рассказываем друг другу о своей личной жизни.



Обедают они в Сохо. Рут удалось завести подругу в один из их любимых ресторанов, где дешевле, чем в клубе Фрэн. На двоих они заказали три разных вида пасты: широкие бархатистые ленты со сливочным маслом и шалфеем; тонкие длинные спагетти, присыпанные стружкой из свежих трюфелей, которые придают блюду слегка плесневелый привкус; толстые перченые пичи с тающим пармезаном. В бокалах с «Негрони» звякают кубики льда.

– С Дженни. Она забавная, у нас с ней много общего. Давно одна. Немного ворчлива, ругается на жизнь, но в постели великолепна.

Хорошо, что Фрэн рассказывает ей о новом увлечении. Все нормально. Как будто Рут уже прощена.

– Она хочет детей?

– На втором свидании мы не обсуждали цвет детской, но, в принципе, да, она хочет семью.

– Так это же здорово! Куда ты пригласишь ее на ваше третье свидание?

– Это она меня приглашает.

– Удачи, Дженни!

– Я очень стараюсь спокойно относиться к сюрпризам.

Рут опускает взгляд в свой коктейль. Выуживает из бокала ломтик апельсина и съедает мякоть.

– Прости. Сама не знаю, почему сразу не рассказала тебе про Алекса. – Она наматывает апельсиновую кожуру на палец. – Наверно…

– Продолжай, – ободряюще кивает ей Фрэн, но Рут качает головой.

На этот раз она ничего не скрывает – просто не может выразить свои чувства словами. Ей стыдно? Стыдно, что она находит привлекательным такого человека, как Алекс? Его зычный голос, аристократичный выговор с проглатыванием гласных, красивое лицо… Какая же она банальная, неоригинальная. Стыдно, что ее тянет к чему-то столь предсказуемо желанному.

– Наверно, отчасти потому, что я знала, какой будет твоя реакция.

– В самом деле? И какой же?

Хочет ли она посеять еще больше сомнений во Фрэн?

– Ты бы спросила, не познакомилась ли я с ним через Камиллу.

Заинтересованность на лице Фрэн медленно сменяется улыбкой.

– И где же ты с ним познакомилась?

– Заткнись.

Обе хохочут, и Фрэн разрезает надвое последнюю ленту макарон – по половинке для каждой из них.

– И как Камилла относится к тому, что ты разрушила чужую семью?

– Мы сейчас не общаемся.

– Выходит, быть блудницей тоже по-своему выгодно. Надеюсь, она точит на тебя зуб.



Остаток дня они наматывают круги вокруг Оксфорд-Серкус, навешивая на себя пакет за пакетом, пока руки не начинают ныть от тяжести. Фрэн покупает главным образом модную одежду, на которую скидки не распространяются, – потакает собственному сумасбродству, по мнению Рут. Сама она с ума не сходила: купила только несколько вещей, что ей приглянулись. Даже Алекс не стал бы упрекать ее в том, что она немного пополнила свой практичный гардероб для работы.

Снова моросит дождь. Они направляются к метро. Перед входом на станцию «Оксфорд-Серкус» столпотворение. Люди выстраиваются в очередь, чтобы спуститься под землю. Рут и Фрэн терпеливо ждут, когда им удастся подобраться к лестнице. Будут знать, как таскаться в Вест-Энд по субботам, когда везде распродажи.

Когда они приближаются к лестнице, становится ясно, почему возник затор. Женщина примерно их возраста, с обвешанной пакетами коляской, в которой сидит ребенок, нагнувшись, тихо увещевает маленькую девочку в синем макинтоше. Кудряшки на голове малышки спутались, по щекам текут слезы.

– Давайте мы вам поможем, – предлагает Фрэн.

Рут цепенеет.

Она узнала детей.

Маленькая девочка с кудряшками, щурясь, вопросительно смотрит на нее.

– Привет!

Писклявый голосок малышки взмывает над окружающим их шумом: гомоном недовольных пассажиров, гудками автомобилей, голосом мужчины с мегафоном, предвещающего скорый конец света. Дальнейшее похоже на кадры в режиме замедленного воспроизведения, женщина постепенно поворачивается, выпрямляется и оказывается лицом к лицу с Рут, стискивает ладошку дочери, хватает за ручку коляску с маленьким сыном.

– Ты?!

Фрэн, ничего не замечая, спускается на несколько ступенек и приподнимает коляску за подножку.

– Рут, ты берись сверху. Женщина пусть дочку несет.

Пользуясь возможностью уклониться от взгляда Сары, Рут с готовностью берет коляску за ручку.

– Не надо! Не смей прикасаться к моему сыну.

Рут мгновенно отступает на шаг. Дождь усиливается. Волосы липнут к ее лбу.

– Дождик-дождик, уходи, – напевно произносит малышка в синем строчку из детского стишка. Глядя на пасмурное небо, она щурится, чтобы в глаза не попали быстро падающие капли. А глаза у нее как у Алекса. И хмурится она так же, как он.

Лили, вспоминает Рут ее имя. Лили и Джек.

– Мы поможем вам спуститься, – говорит Фрэн. – Пойдемте, а то все промокнем.

Но Сара не двигается с места. Стоит как вкопанная, крепко держа дочь за руку, и смотрит.

Рут остро сознает, что дождь превращает копну ее вьющихся пушащихся волос в мокрый шлем, плотно облегающий голову.

– Мам, больно!

Лили выдергивает свою руку из ладони матери, поворачивается, хватается обеими ручками за грязный поручень над головой и с упрямой решимостью начинает ступенька за ступенькой спускаться по лестнице. В тот момент, когда дочь высвобождает руку, Сара переводит взгляд с Рут на Фрэн.

– Спасибо.

Медленно, в том же темпе, что и Лили, они идут вниз. Сара держится рядом с дочерью. Фрэн изо всех сил пытается удержать двухместную коляску со спящим Джеком, пакетами с подгузниками и купленной на распродаже детской одеждой. Рут спускается следом. На нее все еще льет дождь. Ладони болят: она впивается в них ногтями, стискивая кулаки.

Добравшись до подножия лестницы, Лили опять закатывает истерику, потому что ступенек больше не осталось. Сара снова пытается угомонить ее. Едва девочка успокаивается, она выпрямляется и смотрит на Рут и Фрэн. Качает головой, улыбается.

– А знаешь что? – Она подхватывает Лили на руки. – Удачи. Она тебе понадобится.

Толкая перед собой коляску, Сара направляется к турникетам. Спокойно проходит через один, разговаривая с Лили, сидящей у нее на руках. Малышка не сводит с Рут любопытного взгляда, пока не исчезает из виду на эскалаторе, который увозит ее к поездам Центральной линии.

– Ты ее знаешь?

– Это жена Алекса, – кивает Рут.

Фрэн рядом с ней замирает. В ярком свете флуоресцентных ламп видно, как блестят дождевые капли на ее темных очках, сдвинутых на макушку. Рут догадывается, что подруга считает в уме.

– Вы начали встречаться, когда его жена была беременна?

– Между ними уже все было кончено. Все не так ужасно, как кажется.

На самом деле ужасно, и она это понимает.

Рут знала, что Алекс женат, когда он сел рядом с ней на ужине в доме Камиллы. В конце концов, вместе с его женой они были подружками невесты на ее свадьбе. Знала она, почему Сары не было на этом ужине: в ее возрасте риск выкидыша во время второй беременности был более высок. Рут догадывалась, что без жены на вечеринке Алексу должно быть немного одиноко. Она судила по себе: на ужинах Камиллы и Чарли ей тоже всегда было одиноко, потому что из всех гостей только она не имела своей семьи. А Алекс, замечала Рут, всегда смеялся над ее шутками чуть дольше, чем это было необходимо. На вечеринках он всегда находил повод, чтобы пообщаться с ней. Всегда делал комплименты ее нарядам, спрашивал про работу. Она прекрасно понимала все это, когда во время шумного застолья наклонилась к нему и попросила научить ее разбираться в винах. Улыбнувшись, Алекс велел ей закрыть глаза и попробовать уловить запахи черники и навоза.

– О, Рут, – произнесла Фрэн, – неудивительно, что ты не рассказывала.

Загрузка...