Денис Дронин, по прозвищу Дроня, попал как-то в спасатели на Эльбрус.
В тот сезон счастливо совпали даты образования бывших советских республик Кавказа. Все до одной республики решили в честь такой замечательного события организовать массовое восхождение на Эльбрус. Кто из альпинистов попался под руку, тот и был направлен на обеспечение безопасности мероприятий. Так Дроня и влип в это дело.
Кому торжественно справлять пятидесятилетие, а Дроне со товарищи топтать гору вверх и вниз, маркировать маршрут, цеплять ленточки на палки у особо опасных трещин, налаживать связь. В общем, хлопот по самые уши. Рухнули все планы Дрони на лето. Правда, кое-где намекнули, что работа на Эльбрусе поможет досрочно повысить инструкторскую категорию.
Живет Дроня за занавеской, на высоте трех с половиной тысяч метров. Место называется «105-й пикет». Когда-то тут был биостационар, где проводили опыты над собаками. Теперь остался один длинный барак и при нем выносное строение – кухонька, не считая выносного же туалета. В бараке никакой мебели для туристов, кроме двух длиннющих рядов железных коек с матрацами. А в самом торце – брезентовая занавеска из автомобильного тента. За тентом только две скромных коечки-раскладушки, спас-фонд, радиостанция. С этого командного пункта Дроня руководит бригадой спасателей. А его люди ютятся кто где выше: на «бочках», на «Приюте 11-и». В первое время Дроня часто покидал свой КП, носился по горе, организовывал четкую работу спасателей. Потом, когда стали прибывать первые делегации, вынужден был больше просиживать у радиостанции.
На «105-й пикет» в те времена профсоюзы «закачивали» в день по две плановых туристских группы. Это человек под шестьдесят. Замученные пятичасовым подъемом из Терскола туристы без сил валились на койки. Они были сейчас способны лишь на то, чтобы мысленно попросить маму забрать их отсюда. Неумолимые инструкторы чуть ли не пинками заставляли дежурных готовить еду и доходчиво объясняли полную безвыходность положения туристов: на следующий день они должны будут подняться к «Приюту 11-и» и там переночевать. При этом не упускали возможности напомнить, что «Приют» находится на высоте 4200 метров над уровнем моря. Впереди еще семьсот метров набора высоты. Значит, надо есть. Хочешь-не хочешь!
Чтобы чрезмерно не раздражать разозленных туристов своим бодрым видом, инструкторы удалялись в загодя поставленные поодаль палатки и там продолжали персональную тайную жизнь.
Бедолаги-туристы с кружащимися от высокогорья головами бродили тенями по бараку, бессмысленно перетаскивая из угла в угол макароны, тушенку и прочие консервированные деликатесы, которые им насовали в дорогу заботливые профсоюзы и родители. Доступных способов превратить эти предметы во что-то съедобное, как правило, никто не знал. Дроню за его занавесочкой постоянно осаждали голодные люди, засыпая неожиданными вопросами. Сколько, например, нужно сыпать соли в сорокалитровую кастрюлю, если в ней будут вариться макароны на двадцать шесть человек? Или такой вопрос: можно ли использовать консервы, у которых пузырями вздулись крышки? Второй вопрос был на порядок серьезнее первого, так как предполагал некоторую долю ответственности. Ушлый Дроня моментально оценил уникальность ситуации. С видом университетского профессора он рассматривал этикетки на банках и клейма на крышках. Если в руки Дроне попадалась банка «Килька в томатном соусе», он величественным жестом разрешал пускать продукт в оборот. Но если невесть откуда забредала банка «Лосось натуральный в собственном соку», или, того интереснее, – «Фарш сосисочный. Высший сорт. Произведено в Испании», то Дроня не колебался ни секунды. Он брезгливо морщился и указывал несчастному владельцу банки на дальний угол своего закутка, куда следовало немедленно бросить заразу на предмет ее дальнейшей утилизации. Решая судьбу консервов, Дроня употреблял слово загадочное, не дающего полного представления о дальнейшей участи продукта: то ли уничтожения, то ли поедания.
Сначала дальний угол заполнялся вяло. Потом, по мере того, как слава научного консультанта Дрони ширилась, куча банок разрасталась и скоро стала напоминать небольшую горку, особо не выделяющуюся среди гордых вершин Кавказа. К сроку окончания общественно-альпинистских мероприятий гора консервов вполне могла конкурировать по объему с Эльбрусом и значительно превосходила Эльбрус по содержанию.
Через некоторое время комнатный Эльбрус пришлось накрыть развернутой палаткой, так как он стал выглядеть чересчур вызывающе и вызывать сомнения в добросовестности Дрони как эксперта. Дроня незаметно для себя стал превращаться в Кощея, ревностно оберегая кучу не только от прикосновений, но и от нескромных взглядов.
Кроме того, сердобольный Дроня, имея в день пару-тройку часов честного безделья, нашел себе развлечение. Из тех туристских особей, которых восхождение на сто пятый пикет укатало окончательно, и которые не видели резона класть живот ради взгляда на Эльбрус в упор, Дроня комплектовал маленькие группы и водил на открытый им же кругозор. До кругозора Дрони было всего двадцать минут подъема, а вид на Эльбрус был по качеству практически таким же, как и с «Приюта 11-и».
Всякие болезные и хилые в немыслимом числе моментально набросились на Дроню. Если в первые дни благотворительности на кругозор с Дроней взбирались исключительно изнеженные и, как правило, красивые девочки, то в дальнейшем в туристских группах вспыхивали саботаж и форменная пугачевщина. Подавляющая часть личного состава прикидывалась хворой, лишь бы не тащиться на ужасные 4200! Инструкторы не особенно протестовали, добровольно перекладывая часть собственных хлопот на могучие плечи Дрони. Гуманитарная в своей основе акция создала заметную напряженность с койко-местами на «105-м пикете», так как у Дрони не было никаких возможностей перекрыть неиссякаемый поток туристов из долины!
Тут уж сам Дроня начал терпеть неудобства. Если до того его кроватка иногда давала интимный приют заблудшей туристке, то теперь и соседнюю коечку в закутке приходилось безвозмездно сдавать в эксплуатацию. Исключительно из сострадания. Но лишаясь при этом уединения и конфиденциальности. На регулярности же пополнения дальнего угла трудности туристского ночлега сказывались самым положительным образом.
Закончились массовые восхождения. Патриоты-делегаты разъехались по своим республикам. Последними покидали гору спасатели. Похудевшие, сожженные солнцем, они вваливались в закуток Дрони, где на ящике от переносной радиостанции, приспособленной под письменный стол, наемный клерк ставил печати на командировочные удостоверения. После завершения обязательной бюрократической процедуры Дроня подводил очередного отощавшего товарища к заветному дальнему углу, откидывал полог маскировочной палатки и величественным жестом раскаявшегося Кощея предлагал загрузиться харчами по принципу «сколько сможешь унести».
Те годы были не очень сытными, поэтому спасатели по достоинству оценили благородство Дрони. Правда, прозвище Кощей тут же прилипло к нему как банный лист.
Последний аккорд великой консервной эпопеи выпал на долю самого Дрони. В полном отчаянии он смотрел на упорно не желающую таять гору снеди. Утилизация не предполагала незавершенности.
Предпоследним уходил с Эльбруса Юра Мурадов. Парень крепкий и выносливый. Дроня запихивал в рюкзак Юры консервы с понятным упорством – чтоб не достались врагу! Неулыбчивый Юра сопел, но не противился натиску Кощея, так как у Юры было трое детей, а в магазинах более ничего не было, чем было. Заботливо поддерживая Юру, готового упасть под тяжестью рюкзака, Дроня проводил его к выходу. И даже показал наиболее рациональное направление спуска в долину.
Пробил и его час: Дроня принялся упаковывать свой личный рюкзак. Оказалось, что он не успел подготовиться к этой процедуре морально, заботясь в первую очередь о друзьях. Сейчас он сидел на полу и мучительно сортировал банки, стараясь найти верное решение, что брать, а что оставить.
Жил-был давненько некий осел у мудреца Буридана. О заслугах Буридана современному человечеству почти ничего не известно. Но буриданов осел прославился во веки веков: он сдох с голоду, разрываясь между двумя равноценными охапками сена. Аминь!
Судьба буриданова осла нависла над Кощеем, да и солнце начинало заваливаться к западу. Нужно было торопиться. Дроня, как кирпичики, вставлял банки в рюкзак, стараясь, чтобы между банками, как в кладке египетских пирамид, не пролезло даже лезвие ножа. Покончив с основным объемом рюкзака, Дроня принялся за клапан. Туда пошли плоские банки итальянских сардин и эстонских шпротов. В завершение процесса для поперечной устойчивости Дроня распихал некоторое количество банок во все имеющиеся в наличии собственные карманы брюк и куртки. Не исключая накладные на рубашке. Далее процесс эвакуации рюкзака принял совершенно экзотическую форму: Дроня лег на пол и подполз под рюкзак, заранее установленный в нужную позицию. Затем он затянул пряжки лямок и, опираясь о предусмотрительно подставленный стул, со стоном встал на колени. Понятно, что самым трудоемким моментом как для Дрони, так и для любого угнетенного индивидуума, был подъем с колен. Это было уже не усилие мышц и воли, вернее всего, это была политическая акция.
Кощей встал на дрожащие ноги, как штангист, поднявший рекордный вес. Слава знатным хлопкоробам, текстильщикам и швеям: «Абалаковский» рюкзак, к счастью, выдержал запредельные нагрузки! Из дверей «Пикета» Дроня не вышел, а вырвался. Те, кто проектировали и строили барак, не рассчитывали на габариты африканского слона, груженного рюкзаком с консервами.
Прерывисто дыша, широко расставив ноги, Дроня развернулся лицом к долине реки Баксан. Река блестела в такой неимоверной дали, что Дроня едва не заплакал. Больше месяца он по триста раз на день смотрел вниз, в долину. И только сейчас осознал ее гибельную глубину.
Механической походкой робота Дроня передвигался по склону. Каждый шаг требовал концентрации мысли, полной мобилизации вестибулярного аппарата и нечеловеческих усилий. Но Дроня не был бы Кощеем Бессмертным, если бы не одолел склон и умер. Через час на расстоянии голосовой связи обозначился Юра Мурадов. Юра уже достиг ближайших корявых сосенок и передвигался хитроумным способом – от дерева к дереву. Кощей, уловив выгоду такой методики, стал повторять маневры Мурадова. Когда утомленный Юра излишне долго зависал на очередной сосне, Дроня жалобно кричал:
– Юра, освободи дерево, я иду!
В долине и Юру и Дроню-Кощея встретили с сочувствием и пониманием. Помогли загрузить неподъемные рюкзаки в автобус, где тяжеловозы тут же заснули мертвым сном.
В Нальчик автобус приехал в четвертом часу ночи. Из чувства социальной справедливости товарищи довезли Дроню до самого подъезда, помогли выгрузить рюкзак из автобуса и возложить его Дроне на плечи. Дроня покачнулся, но устоял. Автобус уехал. Гордый Дроня не унизился до того, чтобы попросить ребят помочь донести рюкзак до квартиры. Жил Кощей на третьем этаже и на третий этаж восходил ровно сорок минут, отдыхая вцепившись в перила, будто бы он шел на Эверест. Перед своими дверями Дроне пришлось сесть на пол, выбраться из-под рюкзака и со вкусом отдохнуть еще минут двадцать на резиновом коврике. В открытую дверь квартиры Дроня втащил рюкзак волоком, шепотом ругая того, кто придумал в дверном проеме порожек высотой в три сантиметра. Кое-как затащив рюкзак внутрь, Дроня справедливо почувствовал себя достойным добытчиком и главой семейства. Запер дверь, безуспешно попытался вытащить из клапана рюкзака банку со шпротами, чтобы утолить голод. Но не сумел ни того, ни другого. Стараясь не потревожить жену и детей, Дроня проник в комнату, собрался было разуться, но неожиданно для самого себя уснул на полу. Благо там был постелен туркестанский ковер – гордость и нетленный капитал семьи.
Через час Дроню-Кощея разбудила жена. Она собралась идти на работу, но сама не смогла сдвинуть рюкзак, который не позволял открыть дверь. Вдвоем они с трудом отпихнули рюкзак на нужные семь сантиметров, и Дроня прочел в глазах жены то, о чем мечтал, пакуя консервы на «105-м пикете» – любовь и благодарность.