В общем, на заднее сиденье гелика между купившей меня тенью и еще одним крупным бетой с лицом, закрытым маской, я садился с самыми радужными надеждами. И входил в окруженный высоченным забором трехэтажный особняк, до которого мы ехали почти четыре часа, тоже достаточно спокойно.
А что еще оставалось делать, в конце концов? Начни я истерить и возмущаться, меня просто вырубили бы или избили – у каждого из бет на боку в кобуре прятался пистолет, так что иллюзий об их уважительном отношении к чужой жизни и чуткой реакции на беду ближнего своего питать не получалось.
Но сейчас я понял, что все даже лучше, чем казалось на первый взгляд. Дмитрий Олегович, альфа, к которому меня привезли, понятия не имел, кто я. Будь я действительно омегой без роду и племени, шансов бы не было вообще, а так – так у меня в рукаве прятался козырь.
От часового сидения в воде и тело наконец успокоилось, кровь перестала кипеть от желания и от напряжения. Хорошо все складывается. Это как матч, где играют сильная и слабая команды. Сильная выходит на поле расслабленно, ожидая от слабой игры на обороне, а слабая атакует во втором тайме и получает неплохие шансы если не на победу, то хотя бы на гол.
За дверями ванной меня поджидал Берримор – кажется, альфа назвал его Иваном.
– Надеюсь, вы нашли все необходимое, – церемонно кивнул он, и мой взгляд прикипел к снежно-белым манжетам его рубашки, выглядывающим из-под длинных рукавов его пиджака, похожего на ливрею. – Следуйте за мной.
Конечно, я все нашел. Камер не видно, окно открывается, обычные стеклопакеты. Участок окружен забором в два моих роста, гладким, так просто не перепрыгнешь. А вот если отыскать стремянку…
У дверей столовой я остановился.
– Дмитрий Олегович ждет вас внутри, – намекнул Иван-Берримор.
Да что ты такое говоришь. Все тело окатило жаром от одной только мысли о том, что случится со мной, когда я зайду в столовую, как мое тело отреагирует на близость этого альфы-террориста. Нет, нельзя. Тогда я буду думать не о том, как выстроить разговор, а о том, как бы половчее ноги раздвинуть.
Перед мужиком.
Тьфу ты. Гадость какая.
Нет, я никого не осуждал, конечно, но… это же неприятно. С мужиком. Жесткое волосатое тело, постоянная борьба за доминирование, да и сам способ, которым происходит секс… мерзость. То ли дело девушки!
Будь проклят мой омежий второй пол, который заставляет терять всякое соображение.
– Вы не могли бы, – обернулся я к Ивану, – оставить нас?
– Как вам будет угодно, – после небольшой заминки ответил он и добавил: – А вы отлично осваиваетесь.
Что-о-о?
Иван, сохраняя невозмутимость, отвернулся и зашагал прочь. Так, ладно.
– Дмитрий Олегович! – прокричал я, сложив ладони рупором и уперев их в дверь, – нам нужно поговорить!
В ответ – тишина.
– Дмитрий Олегович! Вы дома? – снова заорал я и осекся. Стоит ли называть на «вы» человека, который меня купил? С одной стороны, мы мало знакомы и брудершафта друг с другом не пили, как говорил один небезызвестный кот, с другой – как-то много чести, я считаю. И все-таки перейти на «ты» мне что-то мешало. Воспоминания о властности, исходящей от моего нового хозяина, наверное. Думать об этом не хотелось. – Дмитрий Олегович!
За дверью послышались шаги, створку с той стороны дернули, и я поспешил вцепиться в ручку и упереться ногами в стену, чтобы не дать двери открыться. Ага, щас. Что я, дурак с тобой с глазу на глаз разговаривать? Нет уж.
– Дмитрий Олегович! Подождите, не дергайте дверь, я поговорить хочу.
На той стороне воцарилась тишина, а затем дверь рванули так сильно, что я побоялся: ручку, которую я держал, вот-вот вырвет с мясом.
– Меня купили на том аукционе по ошибке, – затараторил я, – вернее, купили-то правильно, а вот продали по ошибке. Я не шлюха, я знаменитый футболист. Алексей Беляк, вы должны знать. Играю за «Линамо», со следующего сезона буду играть еще и за сборную. Меня похитили. Вернее, не так. Напоили в клубе и… – тут я запнулся, потому что вслух произнести то, что со мной случилось, просто не мог: это было бы как будто заново все пережить. – Меня будут искать, – уверенно припечатал я. – Уже ищут, я на поле должен выйти восемнадцатого в товарищеском матче. Против хорватов.
Да, не бог весть какая важная игра, но дареному коню в зубы не смотрят, это отличный шанс показать себя. Впрочем, спортивная карьера не самая актуальная из моих проблем.
За дверью молчали, и мне уже начало казаться, что там пусто или что Дмитрия Олеговича хватил удар. И вдруг створка двери дернулась так сильно, что я влетел в комнату и упал на четвереньки, не устояв на ногах. Ничего себе он сильный. Я вдохнул, пережидая короткий приступ боли в ушибленных коленях и тут же испуганно заскулил. Запах разъяренного альфы сдавил меня со всех сторон, окутал, как ядовитое облако, и мне не оставалось ничего, кроме как втянуть голову в шею, опустить глаза и тихо жалобно хныкать, демонстрируя готовность подчиняться и сожаление.
Крепкая рука схватила меня за волосы, а затем щеку обжег удар, нижняя челюсть заныла, дыхание сперло. Вслед за этим альфа вздернул меня вверх и ударил в солнечное сплетение – коротко, больно до белых пятен перед глазами.
– Послушай меня, – сказал он, сильнее сжимая мои волосы и глядя в глаза. Его дыхание касалось кожи, в глубине зрачков собиралось пламя. – Ты, кажется, не так все понял. Мне плевать, кто ты и откуда. Если тебя украли, если ты не смог за себя постоять – это твои проблемы. Теперь ты здесь. И будешь делать то, что я скажу. – Эти слова он подкрепил еще одним ударом в живот и, дождавшись, пока я перестану хватать ртом воздух, буквально повиснув на удерживающей меня руке, продолжил: – Я убью тебя прямо сейчас, если ты планируешь показывать характер. Мне это не нужно. Ты здесь не для этого.
– А для… для чего?
Язык не слушался, перед глазами все плыло. Хотелось снова заскулить. Опустить глаза, извиниться, прижаться теснее, предлагая свое тело и все, что угодно, в качестве сатисфакции.
Только не злись. Глаза жгло от слез – испуганных, удивленных, виноватых.
Черта с два!
Я низко утробно зарычал, пытаясь отстраниться, но у альфы это неожиданно вызвало снисходительный смех. Звучал он тепло, но что вообще теплого может быть в этом человеке? Я дернулся назад, альфа взял мое лицо в руки и поцеловал. По-хозяйски скользнул языком в рот, как и в прошлый раз, будто разом подчиняя меня себе и заявляя свои права. Удерживая меня почти нежно, альфа прошелся языком по небу и кромке зубов, погладил язык, и я позорно застонал от миллиарда искрящихся иголок, пробежавшихся по телу. Обмяк в крепких горячих объятьях, подался ближе, еще больше размыкая губы и запрокидывая голову.
Жесткая вязь свитера коснулась открытой кожи шеи, обожгла тело через тонкую ткань футболки. Щетина колола губы, когда альфа поворачивал голову, целуя меня еще глубже, чтобы, кажется, узнать всего до донышка, ощупать, присвоить, впитать в себя.
Этот поцелуй не был похож ни на что. Он дурманил, как благовония, и ослаблял, как хорошая порция алкоголя. Я потянул альфу на себя, вынуждая опуститься на пол, – просто хотел почувствовать его всего целиком, чтобы мы соприкоснулись телами. Солнечное сплетение отзывалось слабыми уколами боли, как и щека, но это все перестало иметь значение. В этом было даже что-то правильное, будто я принадлежал альфе целиком и полностью, готов был принять из его рук и вино, и хлеб, и кнут, и пряник. Я вручал ему себя с полным ощущением правильности происходящего, с безграничным доверием, с радостью и с желанием узнать, к чему это приведет. Все тело пело от жара, от тяжести тела, прижатого к моему, от горькой сдерживаемой нежности, с которой чужие губы касались моих и с которой чужой язык двигался у меня во рту.
Альфа отстранился, и наши взгляды встретились. Я тяжело дышал, член натягивал ткань штанов. Одна моя нога была согнута, и альфа, лежащий на мне, прижимался к ней поясом и бедром. Его дыхание тоже было тяжелым, а во взгляде читалась потерянность – это выражение было непривычно видеть на лице, состоящем только из острых углов, горя, злобы и теней.
– Вот видишь, – хрипло сказал альфа, и я понял, что мои руки почему-то лежат у него на плечах, – мы отлично уживемся, если ты будешь слушаться.
И тут я не смог с собой ничего сделать. Я ударил его ребром ладони в кадык.