Когда мы с дедушкой вернулись обратно в особняк, никого из газетчиков внутри уже не было. В холле не осталось ни единого намека на их недавнее присутствие, хотя хозяина дома о незваных гостях я предупредила заранее.
Только о пощечине ничего не стала говорить. Не хотела быть той, из-за кого разразится скандал. Я здесь пока никаких прав не имела и искренне надеялась, что женщина поняла меня с первого раза.
Во второй раз в Доме Покинутых никогда ничего не объясняли.
Сняв теплый дедушкин плащ, – в него укуталась, замерзнув на улице, – я вслед за мужчиной отправилась в столовую. Судя по шуму, там явно что-то происходило. Никак глеция представителей прессы в окно шустро выталкивала.
Однако реальность превзошла все мои ожидания. Увиденное едва не заставило меня рассмеяться в голос, но деда Ивгоний оставался хмур и сердит. На расстаравшуюся на славу супругу, резко вспомнившую, что она вообще-то здесь хозяйка, он смотрел с изрядной долей осуждения.
– А вот и вы! Намерзлись небось, – дружелюбно улыбалась женщина, глядя на мужа взором невинной овечки.
Я не могла даже представить, чего она в итоге наговорила газетчикам. Но, судя по довольному блеску в глазах, пусть и боязливому, деньги остались при ней. Правда, каким именно образом она выпроводила бумагомарателей за пределы особняка мимо нас, до сих пор оставалось загадкой.
– Представители пера и бумаги где? – ничуть не купился на ее обман галеций Лугстар.
Но женщина даже бровью не повела.
– О чем ты, дорогой? Ах, ты, верно, о газетчиках, – заискивающе улыбнулась она. – Я сказала им, что мы пока не готовы как-либо комментировать происходящее. Нам ведь важна репутация нашей внучки. Садитесь скорее, пока все не остыло.
– Мы еще руки не мыли, – напомнила я, не сдержав громкой усмешки.
– Сайса, немедленно принеси хозяину влажные полотенца! – жестко приказала глеция моей личной служанке и снова расплылась перед нами в милейшей улыбке. – Ну так я пойду? Что-то сегодня совсем голова разболелась. Никак, снег повалит.
Снег вскоре действительно пошел. Самый первый, он осыпался с неба белоснежными хлопьями. За его ленивым танцем мы с дедушкой наблюдали через большое окно в столовой. Пока неспешно обедали разнообразием из трех горячих блюд, трех салатов, различных нарезок и двух десертов, тихо переговаривались о произошедшем.
Вероятно, сегодня нас снова ждал званый обед с кем-то из соседей: ради нас глеция Лугстар так никогда не выпендривалась, но ее планы отчего-то поменялись. И это «отчего-то» наверняка было связано с полученными ею банковскими чеками.
Покончив с основным блюдом, деда попросил меня в самых мельчайших деталях рассказать обо всем, что произошло со мной в ту злополучную ночь. И я рассказала. Но часто придерживала свои мысли при себе, стараясь не вносить в этот рассказ свое личное мнение о некроманте.
Хотя бы потому, что еще пока не знала, то ли переживать за него, то ли ненавидеть всем сердцем. Такие эмоциональные метания мне самой казались до невозможности странными.
Он ни за что пытался меня задушить! А я беспокоилась о его жизни, как если бы за столь короткий срок мы стали близкими друзьями. Он обещал меня убить! А я с трудом держала себя в руках, чтобы не поддаться импульсу и не сбегать до тропинки на поиски следов крови или битвы.
Впрочем, чему удивляться? Сестра Грегальда всегда называла меня ненормальной. Попутно заметая следы в виде синяков, отеков и царапин, своих обидчиков по детству я неизменно лечила сама. Помогать ближним, даже если они тупы как валенки и никогда твоих широких жестов не оценят, меня научила Старшая Сестра. Она искренне полагала, что каждому из нас воздается по заслугам. Всевышний все видит, и для каждого поощрения, как и для каждого наказания, припасен свой час.
После обеда мы все-таки отправились на конюшни. При дедушке Жак даже глаз на меня не поднимал, так что по его взгляду понять, принадлежал ли букет ему, у меня никак не получалось. Правда, особо смотреть на него мне и не хотелось. Меня заворожила белоснежная красавица, что показывала свой пыл и нрав, фыркая сухим носом мне прямо в ладонь.
И пусть долгожданное исполнение мечты омрачалось проблемами, которые я создала себе сама, ослушавшись дедушку и выйдя в город, я все равно испытывала безграничный прилив счастья в этот день. И даже несколько уроков получила: как правильно вести себя с лошадью, как с ней подружиться и как залезть на нее так, чтобы не свалиться.
Только прогулка по дорожке вокруг особняка, к сожалению, закончилась слишком быстро.
Нахватав себе на меховые воротники белых снежных хлопьев, мы с дедушкой долго отряхивались в холле перед ужином, а потом обсуждали лошадей в столовой, смакуя горячий отвар и запеченные в соусе кусочки птицы и сладких овощей. Мне нравилось сидеть с галецием вот так – под треск поленьев в камине, тихо разговаривая ни о чем и вроде бы обо всем.
Но и это прекрасное время тоже подошло к концу.
– Мне нужно написать и отправить несколько писем друзьям. Если хочешь, порисуй в библиотеке, – отозвался деда Ивгоний на мой вопрос, чем он собирается занять себя перед сном.
Честно говоря, я рассчитывала еще немного побыть в обществе дедушки и лошадки. Завтра конюх пообещал научить меня чистить ее и в принципе ухаживать, но сегодня я могла бы еще раз прокатиться на ней. Или два раза. Или даже три.
Однако после слов дедушки я вспомнила про злосчастный портрет, который он попросил меня нарисовать. Я не могла похвастаться безупречным воспитанием, особой красотой, высоким ростом или изяществом, но чего во мне было не отнять, так это таланта.
Игра на клавикорде и рисование давались мне легко и непринужденно.
До сих пор испытывая стыд за то, что отплатила дедушке за доброту проблемами, я смутилась и спрятала взгляд.
– Порисую у себя в спальне, с вашего позволения. В тишине мне работается легче, – объяснила, словно оправдываясь. – Сколько листовок я должна нарисовать?
– Хотя бы одну, и тогда я смогу размножить ее. Но постарайся, чтобы некромант был максимально узнаваемым. Только в этом случае мы сумеем найти его и заставим во всем признаться.
– Думаете, найти его – это реально? – спросила я совсем тихо, не поднимая бесстыжих глаз.
Щеки наверняка давно покраснели. Они горели так, будто на коже танцевало чистое пламя.
– Я тебе обещаю, Аизта, – в голосе дедушки звучала твердая уверенность. – Я обещаю, что мы найдем его и заставим во всем публично признаться.
Выбравшись из-за стола, я крепко прильнула к галецию. Растворившись в его уютных объятиях, на миг просто закрыла глаза и поблагодарила Всевышнего за то, что он послал мне деда Ивгония. Этот человек принял меня без оглядки, был готов на слово поверить мне, что я его внучка, но я сама настояла на проверке артефактом.
Я просто должна была убедиться, что письмо от Павлиции мне не приснилось, что каждое написанное в нем слово являлось правдой. Родовой артефакт Лугстаров – мужское крупное кольцо с желтым и зеленым камнями – подтвердило мою принадлежность к роду, и только тогда я смогла наконец хоть чуточку расслабиться.
– Спасибо, что забрали меня к себе, – прошептала я на грани слышимости, не иначе как от переизбытка чувств.
– Это тебе спасибо, что написала. Лучше поздно, чем никогда. Ну все, блоха, скачи давай в свою комнату. И чтобы ночью из дома ни ногой! – строго погрозил он пальцем, стоило мне отлипнуть.
Энергично закивав с самым честным выражением лица, я и правда отправилась к себе. Не врала. В тишине, в свете единственной свечи мне действительно работалось над картинами лучше, но сегодня я собиралась нарисовать всего лишь листовку.
Впрочем, одной листовкой не ограничилась.
Вооружившись писчей палочкой, я то наносила легкие штрихи, то выводила линии с нажимом. Вскоре с первой листовки из-под рваной челки на меня уже смотрели невероятные серебряные глаза в обрамлении пышного облака ресниц.
Эту челку я добавила сама, прекрасно помня идеально зачесанные волосы некроманта. Мне показалось, что так он выглядит живее.
Еще через час пыхтений и сопений я осталась довольна и вторым изображением. Глядя на него, можно было только догадываться, что там у некроманта располагается дальше – ниже пояса. Здесь его взор казался прямым, пронзительным, жутким, но, пожалуй, лучше всего передавал оригинал.
И, наконец, третье изображение в полный рост я закончила ближе к полуночи. Его я собирала из нескольких воспоминаний, но едва ли была готова кому-нибудь показать. На этом портрете появилось слишком много моего личного настроения, отношения, что не имело никакого дела к вампирам, охотникам и, что самое главное, некромантам.
Спрятав последний пока еще недоделанный рисунок под подушку, я сходила к дедушке в кабинет, где он все еще корпел над письмами. На его столе их собралась уже целая стопка. О портрете некроманта он, кажется, забыл, а я умышленно пока не стала напоминать.