Кира
В мире было очень мало вещей, которые Кира любила больше одиночества. Например, черный кофе натощак. Хотя такой завтрак почти не содержал калорий, Кире хватало его до обеда. И это несмотря на то, что здесь, в Академии, обед был поздним.
К сожалению, самого желанного компонента этого завтрака – одиночества – Кира давно лишилась. Выносить еду за пределы столовой запрещалось. Хотя многие студенты не соблюдали это правило, Кира не хотела лишний раз привлекать к себе внимание. Поэтому каждое утро сидела в переполненной столовой.
Часто к гаму, звону посуды, и топоту сотен ног примешивалась тревога, с какой Кира боялась опоздать на первое занятие. Но сегодня, в погожее утро конца сентября, Кира никуда не спешила. По пятницам у нее не было первого занятия.
С мыслями о том, что ближайшие полтора часа можно никуда не торопиться, Кира пила кофе так долго, что он остыл. Она хотела взять еще одну чашку. Но тут за продолговатый стол, где Кира сидела сама, опустился Киса. В его руках был поднос со стаканом и тарелкой, где с горкой лежало жареное мясо.
– Бодрого утречка! – сказал он.
Кира лишь кивнула. Знала, что разговор в любом случае завяжется, поэтому не смела начинать его раньше времени.
Однако, Киса больше не говорил. Набросился на еду, как кот, которого хозяева бросили на неделю. Наблюдая за ним, Кира сделала что-то совершенно необычайное – заговорила первой.
– Это все тебе?
Киса оторвался от еды и прищурился.
– Сказала бы, я и тебе взял… Одним кофе сыт не будешь.
– Это второй, – сказала Кира, как будто не поняла, что Киса имел в виду.
Тот глянул на нее, но ничего не сказал. Затем отпил из стакана и вернулся к мясу. Смотреть на него во время еды было противно, но Кира поймала себя на том, что улыбается.
– Ты пьешь молоко и ешь мясо?
Киса поднял взгляд и, убедившись, что это вопрос, сказал:
– А я что, виноват, что это самая вкусная еда?
Кира и не спросила бы ничего, если бы хоть раз увидела на тарелке Кисы что-нибудь другое.
Он повадился садиться с ней каждое утро. Сперва Киру это злило. Потом раздражало. А сейчас она даже нервничала, если Киса долго не являлся на завтрак.
– Это не очень сбалансированно, – сказала Кира.
Она и сама питалась не очень-то правильно. Взять хотя бы завтрак. Вот и Киса оскорбился. Правда, про кофе Киры ничего не сказал. А начал объяснять:
– Что же несбалансированного? Мясо – это белок, правильно? Правильно. Молоко по большей части углеводы, правильно? Правильно. Ну а жиры есть в масле, на котором мясо жарилось! Улавливаешь?
Кира улавливала, и даже не спорила с Кисой. Она понимала, что где-то в его логике была ошибка, но не смогла сразу ее найти. К тому же Киса выглядел так, словно не миску мяса ел с утра, а ложку йогурта. И это был самый сытный прием пищи за день.
– Как это? – спросила она.
Киса посмотрел на Киру с недоумением. Только сейчас она вспомнила, что Киса не следил за ходом ее мыслей хотя бы потому, что она их не произносила.
– Как жарится мясо? – спросил он. – Ну, смотри, берется барашек…
– Нет, – сказала Кира, даже не вспомнив улыбнуться. – Как так получается, что ты ешь, как слон, а выглядишь, как…
Кире очень не хотелось делать Кисе комплименты. Его самооценка и без того была так высоко в поднебесье, что ее не достали бы даже воздушные. Но Киса и так все понял. Он хмыкнул, отложил вилку и, утерев губы ладонью, спросил:
– Как есть и не толстеть, если ты Земля?
Кира кивнула. Постаралась сделать это словно бы нехотя. Как будто ей вообще не было дела до своего веса. Но реальность такова, что, сколько не голодай, если ты Земля, стройным тебя никогда не опишут.
– Все очень просто, – сказал Киса. – Нужно, чтобы твоя мама была Весами.
– Что? – воскликнула Кира.
Даже кружку перевернула. Благо, та была пустая. Кира со стуком поставила ее донышком на стол. А когда подняла взгляд, увидела, что Киса все это время пил молоко, и смотрел на нее, чуть прищурившись.
Она видела, что тот знает, какой вопрос она хочет задать. Видела, что и ответ на него у Кисы есть. Однако, Кира ждала. Думала: либо сама сейчас поймет, либо Киса не выдержит и первым заговорит. Но тот, кажется, решил выпить как можно меньше молока за как можно большее время. Поэтому Кира все же заговорила:
– Если ты Козерог, значит, кто-то из твоих родителей Козерог. Если мама Весы, значит, Козерог папа. Вопрос: как так, если эти знаки плохо совместимы?
Киса уже ерзал на стуле – ему не терпелось ответить. Кира вдруг осознала, откуда у него замашки воздушных. Это было очевидно, но все же непонятно, пока не спросишь.
– Да к черту совместимость! – воскликнул Киса. – Я тебе скажу, как в паре определить совместимость! Надо посмотреть, смеется ли мама с папиных шуток! Вот тебе и совместимость! Такое больше любого гороскопа говорит!
Киса умолк резко. Затем приложился к стакану с молоком, и осушил его за два глотка. Он выглядел злым, но Кира понимала, что не из-за нее. Даже не из-за ее вопроса – тот был вполне естественным. Просто, кажется, Кису выводило, что все сомневались в истинности любви его мамы и папы.
У Киры семья была классической, как у большинства ее знакомых в части Земли. Мама Козерог, папа Телец, и трое детей: старшая Кира, и младшие брат с сестрой, где один пошел в папу, а вторая – в маму. Так что услышать, что у кого-то ситуация иная, было как минимум интересно.
Кира откинулась на спинку стула, сложив руки на груди, и всмотрелась в Кису пристально, как некогда он смотрел на нее, ожидая вопрос. Она словно по-новому его изучала. Смотрела будто с бо́льшим уважением.
Отставив стакан, Киса почувствовал своим долгом сказать:
– Кстати, они развелись.
Прозвучало так пронзительно печально, что Кира не сдержала смех. Киса не оскорбился. Ему как будто самому смешно было. Наверное, развелись его родители так давно, что это его уже не тревожило. Однако, словно для протокола, он сказал:
– Ничего смешного!
– Да я не с того, – сказала Кира, угомонившись. – Просто можно было догадаться: ты выглядишь, как человек, которому не хватает внимания.
Вот тут Киса уже оскорбился. Может, в шутку, как обычно. А, может, взаправду. Он расправил грудь, натягивая жилетку, отчего та едва не лопнула. А потом заявил:
– Это ты о чем?
– Ну, ластишься ко всем, как бродячий кот.
Киса фыркнул – ну точно бродячий кот.
– Просто чтобы ты знала, – сказал он. – Я такой не со всеми… Только с девчонками.
Кира вскинула брови. Немного потомив ее тишиной, Киса собрал посуду на поднос, захватив даже чашку Киры, а потом сказал:
– Просто жил с папой. Мама ушла. Вот и тоскую по женскому вниманию.
Он говорил это так задорно, что иного ответа, кроме как смеха, Кира и не могла дать. Засмеявшись, она едва различила его последние слова:
– Все-таки она воздушная особа… Я бы даже сказал ветреная.
Затем Киса ушел, оставив Киру в одиночестве, которое было уже скорее тягостным, чем желанным. Он забрал смех – Кира прекратила заливаться, едва потеряла его спину в толпе людей, которая становилась все меньше.
Вот-вот начиналось первое занятие, и студенты спешили на нее. Кто с тревогой – первокурсники. Кто нехотя – все еще первокурсники. Кто с показушным безразличием – те же первокурсники. Кто без особых эмоций – студенты со второго по последний курс.
Кире занятия казались скучными. Интересным было лишь взаимодействие стихий. Особенно с огнем. Но таких занятий было всего три в неделю. На остальные можно было и не приходить. Только Кира все равно являлась на все, хотя мало четверокурсников отличались такой прилежностью.
Решив, что раз спешить некуда, Кира поднялась, чтобы взять еще одну порцию кофе. Нанюхавшись жареного мяса с подноса Кисы, Кира чувствовала, как урчит желудок. Нужно было перебить это мерзкое чувство.
Людей стало совсем мало. Кира думала, что, когда она справится с кофе, в столовой уже никого не будет. Однако, кое-кто оставался. Например, тот, кто позвал ее:
– Земля!
Кира уже закончила с кофе, и повернулась, чтобы вернуться к столу. Она надеялась, что это не к ней, но понимала, что ошибается. Потом снова ошиблась – надо было не обращать внимания.
На раздаче слева от нее стояла компания рыжих. Незнакомые. Вообще, Кире все рыжие были на одно лицо. Но этих она точно раньше не встречала.
Один из парней кивнул ей и сказал:
– Это твой завтрак?
Кира глянула на кофе, словно впервые его видела. Хотя в Академии кофе был вкусным, Кире захотелось выплеснуть его этому парню в рожу. Он пока ничего ей не сделал. Но Кира уже выучила этих огненных. Поднеси к ним спичку – и пожара не миновать.
Да, можно было не подносить спичку. Можно было вот на этом закончить. Но тут вмешался второй огненный:
– Да ладно тебе, не старайся! Все равно никогда не похудеешь.
Кира уговаривала себя, что ей нравится, как она выглядит, что ее тело красивое, по крайней мере по канонам Земли. Но как же досадно становилось, когда кто-то такой по природе поджарый говорил ей меньше есть.
Не сознавая, что делает, Кира вскинула руку.
Песка в столовой было достаточно: грязи, которую занесли на ботинках, пыли, которая влетела через приоткрытые окна. Так что, когда Кира захотела, чтобы эти уроды перестали на нее смотреть, они больше не могли этого делать.
– Сука! – заорал один.
Его поднос с глухим стуком упал на пол – так быстро этот парень поднес руки к глазам, чтобы попытаться их вытереть.
– Нельзя! – заорал второй. – Нельзя использовать силу на других студентах!
Он тоже тер глаза, пытаясь очистить их от песка. Оба жмурились, растирая по лицу грязь и слезы, поэтому ни один, ни второй не заметили, как Кира ухмыляется.
– А то что? – спросила она, поднеся чашку ко рту.
Но кофе так и не глотнула. Не потому что заметила там песок. А потому что на плечо легла горячая ладонь.
Сосредоточившись на пакости, Кира не заметила, что все время рядом с ней кто-то стоял. Почувствовав на плече эту тяжелую руку, Киру обуяло такой тревогой, что она услышала, как колотится сердце, хотя в столовой еще было шумно.
Она медленно развернулась. Потом так же медленно подняла голову. Встретившись со взглядом зеленых глаз, особенно ярких на контрасте с медными волосами, Кира сглотнула ком в горле.
– А то придется писать объяснительную, – ответил на вопрос Киры, который она уже и забыла, сам ректор Академии.
***
В кабинете ректора было очень жарко, но Киру все равно било дрожью.
– Первая объяснительная, считайте, я вас просто пугаю.
Кира хотела сказать, что она и так боится его до ужаса без всяких объяснительных. Но сдержалась – продолжила в сотый раз выводить на листке черной ручкой, что клянется больше никогда не использовать свою силу во вред, особенно в стенах Академии, особенно на других студентах. Кажется, все это он придумал лишь для того, чтобы подольше говорить с ней этим угрожающим шепотом.
– Вторая объяснительная идет как серьезное предупреждение.
Кира кивнула, не отрываясь от листка. От усердия она даже кончик языка высунула, но тут же спрятала его, подумав, что выглядит глупо.
– Третья – это последнее предупреждение.
Снова кивнув, Кира расчеркнула свою подпись и пододвинула объяснительную к ректору. Листок проехал по гладкому столу, заваленному стопками папок и бумаг. Забирая объяснительную Киры, ректор так резко схватился за нее, что задел какую-то другую бумажку. Кира глянула на нее, просто потому что та была такой ярко-белой, на фоне такого темного стола. Она ее не интересовала, лишь взглядом зацепилась за «выбор» в заголовке.
Тут же вниманием Киры снова завладел ректор. Он накрыл ту бумагу ладонью и задвинул ее за стопку документов. А затем, глядя прямо Кире в глаза, заговорил спокойным тоном, который, однако, сочился угрозой:
– А потом вы вылетаете из Академии.
Кира едва сдержалась, чтобы не спросить, почему тогда Киса до сих пор здесь числится. Он уж точно за четыре года безобразничал больше трех раз.
Но своих не сдают. Так что Кира прикусила язык, стараясь не рассмеяться, и даже не улыбнуться.
Ей и смешно-то не было. Она все еще дрожала. Просто нервная система истощилась. Казалось, с завтрака прошло несколько часов, хотя Кира еще чувствовала на языке привкус кофе. Время тянулось, пока ректор вел ее в свой кабинет в тишине коридоров Академии, какая бывает лишь во время сонного первого занятия в пятницу. Так что теперь Кире хотелось посмеяться. Хотя бы с того, как солнечный зайчик прыгал по шевелюре ректора, окрашивая ее в светло-рыжий, почти оранжевый. Забывшись, ректор отмахивался от него, но зайчик не упрыгивал.
– Вы меня услышали?
Кира кивнула так резко, что хрустнула шея. Она скривилась. А ректор почему-то ухмыльнулся – верно, подумал, что это она его так испугалась.
– Я могу идти? – спросила Кира.
Голос показался незнакомым – слишком высокий. Кире не нравилось, что, сама того не сознавая, она так перепугалась. Подумаешь, попалась на баловстве – с кем не бывает? Тем не менее Кира чувствовала, как трясутся коленки. Она ненавидела свое тело за то, что оно боится, хотя разум кричал, что ничего уж такого непоправимого не произошло. Подставляться всегда обидно. Но одно дело сделать что-то воистину плохое и понести наказание, и другое – вот так по-глупому оплошать.
– Вы меня услышали? – повторил ректор.
Кире захотелось его перекривить. Но язык не слушался. И правильно делал. Единственное, что он позволил сказать Кире, это:
– Да.
Теперь ректор кивнул и Кира поняла, что наконец-то свободна.
Поднявшись, Кире захотелось ударить ногой в пол. Злилась она не на ректора, а на саму себя. Надо же было так подставиться!
Но не успела она сжать кулаки, чтобы не разрыдаться прямо в кабинете, как дверь распахнулась. Дохнуло прохладой коридора. А вместе с тем резким, но приятным запахом пепла.
– Пап, я…
Кира мигом подняла голову, так что сумела заметить, как с радостного лицо Лео стало потрясенным. Хотелось думать, что это она такая потрясающая. Но Лео просто не ожидал ее тут увидеть. Да, многовато Кира на себя брала. Лео не думал о ней. Не ждал ее увидеть, и не не ждал ее увидеть. Удивился он лишь тому, что застал папу не в одиночестве.
Потупив взгляд, Кира прошла к двери. Отчего-то ужасно не хотелось ловить взгляд прищуренных глаз Лео. Могло показаться, что она смущена. Но это был скорее стыд.
– Да, Лео? – сказал ректор.
Но тот уже не обращал на него внимания. Просто Кира как раз миновала порог. Точнее очень хотела это сделать.
Лео до сих пор недоумевал, разглядывая ее, поэтому не пошевелился – так и замер в проеме. Кира его не ждала. Ей было мало удовольствия стоять в этом кабинете, который походил на клетку. К тому же клетка была со львами.
– Что ты хотел? – спрашивал ректор. – Почему не на занятии?
А потом Кира шагнула в проем. Мигом перестало хватать воздуха. Просто, когда находишься в такой близости к сыну ректора прямо на его глазах, дышать становится тяжеловато.
Но Кире это ощущение даже нравилось. В отличии от Лео. Тот все не шевелился. Кира на мгновение разрешила себе подумать, что это все-таки она потрясающая. Вместе с этим опустила глаза, словно смутилась, и словно случайно провела ладонью по груди Лео. Может, Кире лишь хотелось, чтобы так было, но он тоже забыл дышать.
Нет, конечно, ей просто так хотелось.
В кабинете было тепло, в коридоре холодно, в дверном проеме – адски горячо. Кира хотела обернуться, просто чтобы убедиться: Лео вспомнил, как пользоваться носом, и что ему не нужна помощь. Но сдержалась. Может, она вела себя сдержанно, но ее выдавал взгляд.
Еще на линейке первого сентября Кира захотела рассмотреть Лео поближе. И вот ее желание исполнилось – но слишком буквально. Она оказалась к нему так близко, что и забыла его рассматривать.
Только обожглась о горячую даже сквозь одежду кожу, и вдохнула дымный запах, думая, как же так хорошо может пахнуть кто-то такой плохой.
***
– Ну зачем так меня мучить?
Кира проследила за взглядом Кисы и уперлась в задний разрез юбки-карандаша из коричневой шерсти. Даже преподавателей обязывали одеваться в цвет стихии. Впрочем, Кира была уверена: Киса так очарован не цветом юбки, а ее длиной. Да и не юбкой вовсе, а тем, кто в нее нарядился.
Кире тоже нравилась Данаката, преподавательница, которая вела единственный интересный предмет – взаимодействие стихий. Как и любая Дева, она была дотошной, так что к преподаванию относилась как к смыслу своего существования. Да, Кира ее любила. Все Данакату любили. А Киса – больше всех, но у него эта любовь была особенной.
– Думаю, у нее в родословной есть кто-то из Воды… – говорил он.
Киса едва не лежал на парте, подперев щеку кулаком. Его мечтательный взгляд был таким нежным и пристальным, что Кира подивилась: как это Данаката его еще не почувствовала, и не вышвырнула Кису за домогательства. Пускай он касался ее только лишь этим взглядом.
– Почему же? – спросила Кира.
Она, как и все шестьдесят человек, которые сейчас находились в аудитории, следила за тем, как Данаката шарит по полу рукой, пытаясь найти карандаш. Зачем он ей? Никто уже и не помнил.
– Ты только посмотри, какое изящество!
Стоило уточнить, что именно Киса посчитал изящным: то, как Данаката наклонилась, почти не сгибая колени, или как задралась ее юбка, волнительно, хоть и в пределах приличий. Но Кира не стала. Да и вообще, ей было интереснее смотреть на серединную парту левого ряда, пускай даже Данаката вела бы занятия голой.
Сегодня всех четверокурсников Земли и Огня собрали в большой аудитории, где кафедра преподавателя стояла внизу, напротив рядов парт, которые уходили вверх. Голос Данакаты хорошо слышался в любой точке. Тем не менее Кира его почти не различала. Она пыталась, ей было искренне интересно. Но Киса, как всегда, занял ее уши, рассказывая последние сплетни, половина из которых были выдумками, а вторая – приукрашенной правдой. Правда, каждый раз, когда Кира проверяла то, что поведал Киса, оказывалось, что он не ошибался. Так что Кира слушала его внимательно.
Обычно занятия по взаимодействию проходили в зале для практики. Преподаватели чередовались – на одной недели занятие вел кто-то из Земли, на другой – кто-то из стихии, с которой было взаимодействие. На прошлой неделе по взаимодействию с огнем был этот сумасшедший Овен. Даже Киса его побаивался. Кира не понимала почему, пока не пришла на первое занятие семестра.
Ор соответствовал своему имени, и, к сожалению, совершенно не соответствовал своей роли. Преподаватель из него был плохой, человек и того хуже. Среди всех преподавателей, которые попались Кире, он был самым молодым. Хотя Кира старалась не судить по возрасту, Ор был еще и самым бестолковым. Может, потому что этот учебный год был в его практике всего-то вторым. Они с Кисой записали его в «стихисты», где он занял почетное третье место после пары Лео-отец, Лео-сын.
Впрочем, последний вел себя хорошо со стычки в кабинете ректора. Ну как «стычки». Скорее «стерки». Иногда даже оборачивался на Киру, перехватывая ее взгляд. Впрочем, она сразу же опускала глаза, а потом убеждала себя, что он смотрел на кого-то рядом ниже ее.
– Знаешь, – вдруг сказал Киса, отчего Кира вздрогнула. – Я не одобряю твой выбор, но, понимаю, любовь зла, полюбишь и козла… Ну или как в нашем случае льва, но не суть…
– Ты о чем? – сказала Кира, впрочем, прекрасно понимая, что Киса имел в виду.
Тот продолжал так, словно Кира молчала:
– Но бездействием действию не поможешь… Вот такая мудрая мысль.
Кира продолжала притворно недоумевать, а Киса продолжал этого не замечать. Он придвинулся к Кире, хотя они и до этого сидели близко. Завитки его волос коснулись виска Киры, когда тот наклонился к ней так, чтобы с ее ракурса смотреть на серединную парту левого ряда.
Лео сидел с привычной компанией, но словно не с ними. Он прислушивался к активному разговору, которой по большей части вел этот его полный друг. Но сам ни слова не говорил. Даже когда кто-нибудь из соседей тыкал его локтем в бок. Лео хмурился, и Кире было до жути интересно узнать, что же они обсуждают, раз он так серьезен. Но больше она думала о том, как ему идет задумчивость. Впрочем, как и многие другие состояния.
– Поэтому вот что я тебе скажу, – продолжал Киса. – Если ты не хочешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, то нужно самой идти, и брать этого быка за рога…
– Ну или как в нашем случае, – перекривила его Кира. – Льва за гриву.
Киса рассмеялся, да так звонко, что Данаката умолкла, и с осуждением глянула на ряд, где они с Кирой сидели. Киса рассыпался в извинениях, но Данаката сказала:
– Минус бал Земле.
Нахмурившись, Кира глянула на Кису, но тот на нее не смотрел.
– Дана! – воскликнул он, вскакивая со скамейки. – Ну как вы можете так поступать с родной стихией!
За что еще Кира уважала Данакату, так это за справедливость. Только вот лишать собственный факультет баллов… Тут можно и не быть такой принципиальной. Насколько Кира знала, другие преподаватели не наказывали вычетом баллов студентов собственной стихии.
Вся эта гонка факультетов с баллами придумалась, кажется, просто для того, чтобы был еще один способ унизить Землю. Так что Кира наступила Кисе на ногу под партой, чтобы тот поменьше нарывался.
Впрочем, тот этого не почувствовал, продолжал заливаться. Когда он закончил, Данаката сказала:
– Минус два бала Земле. За панибратство с преподавателем.
Киса рухнул обратно, с трудом сдерживаясь, чтобы не взвыть от отчаяния. Кира прятала улыбку в ладони, а когда Данаката отвернулась от покрасневшего Кисы, шепнула:
– Прости, Киса, но ты плохой пример в любовных делах.
Сильнее оскорбить его Кира могла, только если бы заявила это на всю аудиторию. Он отпрянул от нее с недовольным лицом, и уставился на Данакату. Кира еле сдерживала смех. Особенно когда Киса, который забыл обиду уже через три секунды, сказал:
– Как же я люблю умных женщин.
Он снова сидел в позе ценителя умных женщин – развалившись на парте, и удерживая голову обеими руками.
Кира была только рада переменить тему, потому что говорить о Лео было как-то… неправильно. Она сказала:
– Как ты можешь так говорить, если я постоянно вижу тебя с Аской?
– Кто… – сказал Киса, нехотя отвлекшись от кафедры. – А! Аска! Нет, тут другое.
Киру удивляло, что Киса никогда с первого раза не вспоминал, кто такая Аска. Ведь судя по тому, как часто он бывал в комнате 437, он ее не забывал.
Заметив, что она недоумевает, Киса сказал:
– Понимаешь, Кира, это разные вещи – любить и тра…
– Я поняла! – взвизгнула Кира.
Она до сих пор забывала о прямолинейности Кисы. А тот забывал прикручивать громкость. Поэтому уже несколько раз весь коридор узнавал подобные умозаключения Кисы.
– Да вы можете оба заткнуться? – раздалось с передней парты.
Оттуда на них обернулась Тассия. Телец, о которой Кира вспоминала, лишь когда та с ней заговаривала. Киса и сейчас ее не заметил, хотя она к нему обращалась. Кира кивнула ей и, едва Тассия отвернулась, забыла про нее.
Тем временем Киса, кивнув на кафедру, сказал:
– А тут любовь.
Различать, когда он шутит, а когда серьезен, Кира еще не научилась. Вот и сейчас задумалась, да так надолго, что уже и не было смысла что-то говорить.
Чтобы очистить совесть, Кира недолго рассматривала каждого в аудитории, и лишь потом снова посмотрела на Лео. Тот как раз кивнул своему другу. И тот кивнул. И вся компания кивнула. Кире еще интереснее стало, что они там решили. Но тут поднялся Овен, Отас – Кира уже знала, как кого зовут, все-таки месяц учебы прошел – и сказал на всю аудиторию:
– А почему мы сегодня не в зале практик?
Данаката оборвала речь. Вот чего Кира не могла ей простить, так это абсолютной неуверенности. Особенно когда дело доходила до Огня.
– Я же в начале занятия объяснила, что…
– Разве можно такую дисциплину изучать на теории? – перебил Отас.
Кира напряглась. Что-то происходило, но она не улавливала. И это жутко раздражало.
Данаката тоже не понимала. Она стянула очки в уродской прямоугольной оправе, и посмотрела на Отаса. Убедившись, что тому нечего сказать, и он не будет ее перебивать, Данаката начала:
– Дело в том, что…
– Просто на прошлом занятие, – сказал Отас, вставая из-за парты. – Мы очень хорошо продвинулись… Ну, когда преподаватель был из Огня.
Кира призадумалась: в чем же они продвинулись? Занятие на прошлой неделе было с Ором. И продвинулись они там разве что в стихизме.
Данаката умолкла, и даже с предпоследнего ряда Кира видела, как она растеряна. Ну же? Почему не скажет «минус бал Огню» или хотя бы «давайте уладим это после занятия».
Но она медлила, а потом время было утеряно.
Поднялась Селия, еще одна подружка из компании Лео. Ее лицо Кире не нравилось – слишком вытянутое, да и слишком часто оно оборачивалось на Лео. А ее оранжевые волосы выглядели как парик.
– Все-таки мы уже четвертый курс. – Сказала Селия. – Нам надо не конспекты писать, а применять на практике знания, которые мы добывали все эти года. Ор это понимает… Не удивительно. Он же из Огня.
Тут даже Киса прекратил нашептывать Кире достоинства умных женщин, которые находились в верхней половине тела, но по его трактовке не включали голову, где, вообще-то, находился мозг.
– Ну все, – сказал он. – Начинается.
Был бы у него капюшон – натянул прямо до носа, чтобы комфортнее было спать. А так Киса просто обнял себя, и откинулся на спинку стула, с явным нежеланием слушать лекцию до самого конца занятия. Кира наоборот – напряглась. Она сжала кулаки.
Поднялась Старка, еще одна девчонка из их компании. От нее Кира уж точно не ждала ничего хорошего. И была права.
– Вот мы и подумали, – начала Старка невинным тоном. – Что, наверное, на ваших занятиях мы изучаем теорию, потому что вы, как представитель Земли, преподать практику нам просто не способны… Хорошо, что среди преподавателей так мало из Земли. Ну это потому, что ректор из Огня, да, Лео?
Тот поднялся. Вроде даже открыл рот, но сказать ничего не успел.
Вся пыль, что была в помещении, вдруг взвилась в воздух, и плотным облаком укутала ту часть аудитории, где сидели огненные. Оттуда кричали. Не удивительно – мелкие частички имеют свойство колоться особенно неприятно, когда попадают на слизистую.
– Это Дана делает? – сказал Киса.
Кира его не услышала. Просто вдруг почувствовала ужасный жар, а потом увидела, как заискрился вокруг нее воздух.
Искры. Огонь.
Наверное, еще мгновение и всем из Земли пришлось бы ходить без бровей и ресниц. Это в лучшем случае. Воздух на их половине аудитории стал плотным и горячим, так что Кире показалось, что ее засунули в духовку. Она почти чувствовала, как плавится кожа.
Она не кричала, хотя это делали многие. Поверх их крика Кира услышала звон бьющихся окон. Будь это дело огня – стекла бы расплавились. Значит, их вышиб кто-то из Земли. Наверняка тот, кто устроил пылевую бурю.
Началось все так же быстро, как прекратилось. Данаката вдруг воскликнула:
– Хватит!
Она держала руки вытянутыми, а потом опустила их, словно придавливая беспредел. Так и получилось. Искорки обволакивало пылью, и они без кислорода затухали. А потом пыль осела на пол, и в аудитории стало тихо, словно в вакууме.
Кира моргнула несколько раз. Облизнулась. На ее губах был песок, а кожа горела. К тому же саднило ладони.
Сфокусировав взгляд, Кира обнаружила, что беспорядок гораздо сильнее, чем она думала. От разбитых окон, мешаясь со стеклом, тянулась земля с улицы. Огонь оставил на побеленных стенах уродливые черные пятна. А еще ужасно пахло жжеными волосами.
– Я не буду разбираться, кто это устроил! – кричала Данаката. – Кажется, в уставе черным по белому написано «НЕ ПРИМЕНЯТЬ свою силу к живым людям в пределах Академии»!
Уверенность, нехарактерная ей, вдруг появилась. Впрочем, обращалась Данаката как будто только к той половине аудитории, где сидела Земля.
– Поэтому, – продолжала она. – Все, абсолютно все, вы будете наказаны!