Врач пришел уже ближе к 11 часам. Невысокий, лет шестидесяти, в отглаженном халате и лихо заломленной шапочке на лысой голове. Вошел, постучавшись, в палату, несказанно удивив Вику этим жестом вежливости.
– О, а кто это у нас тут такой красивый лежит? – еще более неожиданно начал он разговор. Вика не нашлась, что ответить. Врач заглянул в планшет.
– Виктория Сергеевна Славина, 35 лет, поступила ночью с почечной коликой, все верно?
– Да, – согласилась Вика.
– Меня зовут Медейко Игорь Васильевич, я ваш лечащий врач. Как думаете. Что вас привело к нам, в наше прекрасное урологическое отделение?
– Ну так колика же, – совсем растерялась Вика.
– Виктория Сергеевна, подозреваю, что верный ответ – неправильный образ жизни. Отдыхали-то давно?
– В мае.
– А перед этим?
– В прошлом мае.
– Вам не кажется это странным?
– А вы уролог или психолог?
– Так, я первый надел халат, поэтому задаю вопросы, а вы извольте отвечать. – Медейко положил планшет на тумбочку, придвинул к кровати стул и сел на него, – показывайте, где болит.
Он внимательно обстукал Вике спину, помял живот, еще раз проверил что-то в планшете.
– Значит так, сделаем УЗИ, посмотрим в динамике анализы. Назначу обезболивающее и противовоспалительное. Питание будет диетическое. Ходить можно. Вопросы и пожелания есть?
– Сколько нужно отдыхать?
– Вот смотрите, есть прекрасный формат санаториев на 21, а еще лучше на 28 дней. С режимом дня, правильным питанием, полезными процедурами, в местах с хорошим воздухом. Про-дол-житель-но. За это время мозг переключается, отпускает тело, тело отдыхает, сон налаживается. А эти ваши недельные поездки галопом по Европам вам отдохнуть не дают. В Европе же были, верно? – Медейко склонил голову вбок, шапочка накренилась еще опаснее.
– Да, в ней, – ответила Вика.
– Пили, гуляли, много ели, мало спали?
– Ну примерно…
– Вот получим ваш камень, посмотрим на состав, направлю вас к диетологу, чтобы исключить лишнее.
– А как мы его получим? – встревожилась Вика.
– Очень надеюсь, что естественным образом. Но сначала сверимся с результатом УЗИ. На этом все, – Медейко легко поднялся со стула, поправил шапочку. – Разрешите откланяться, выздоравливайте.
– Спасибо большое, – сказала Вика уже в закрывающуюся дверь, потом повернулась к окну и вздрогнула – на подоконнике сидел Гена.
– Господи, давно ты тут?
– Я хранитель. Я тут, когда надо, – ответил Гена.
– А как же другие подопечные?
– В основном, справляюсь.
– Я тут вспомнила, у меня же кот дома один остался, скажи, ты можешь за ним присмотреть?
– Вообще, мы не берем на себя обязанности помогать подопечным, но тут я готов сделать исключение. Не переживай, с Кастанедой все будет хорошо, я позабочусь.
– Просто не хочется сейчас сестру напрягать, у нее экзамены. Опять же, придется рассказать, где я, вдруг она еще родителям скажет, они будут волноваться, все сложно, короче.
– Обстановка повышенной конспирации, значит. А тебе не кажется логичным наоборот, сообщить, где ты, и что с тобой? Дать близким шанс как-то позаботиться о тебе?
– Ой, да как тут можно позаботиться. Кормить меня не надо, вещи я с собой собрала, апельсинов не хочу. Я сама прекрасно справлюсь. Не надо никого беспокоить.
– Как думаешь, ты всегда была такая? – Гена подошел к кровати и сел на стул.
– Какая такая? Самостоятельная? – усмехнулась Вика.
– Одинокая, – Гена смотрел ей прямо в глаза. Вика не выдержала и опустила взгляд. Повисла пауза.
– Ты можешь не отвечать, помнишь, я умею читать твои мысли, – голос Гены стал каким-то объемным и обволакивающим. – Просто подумай о том, что происходит с тобой сейчас.
Вика задумалась. Почему она скрывает проблемы? Почему иногда страшнее не сама проблема, а мнимая или реальная необходимость о ней рассказать? Так было, например, с разводом. Не так было страшно их вполне цивилизованное расставание со Славиным, как любое упоминание о разводе друзьям, знакомым и особенно родственникам. Чтобы сказать родителям, она собиралась с духом почти неделю. Дальше тянуть было нельзя, потому что надо было как-то объяснить отсутствие Леонида на предстоящем папином юбилее. Была даже мысль попросить его поприсутствовать, чтобы не вызывать волну расспросов от гостей, но Вика все-таки отказалась от нее. В результате мама была вне себя от ярости:
– Ты понимаешь, что подставила меня? Я готовила этот юбилей полгода, пригласила важных людей, продумала программу, поздравление от дочерей, что теперь будет? – шипела она в трубку.
– Мам, ну дочери никуда не делись, поздравим с Аллой как надо, – вяло отбивалась Вика.
– А что я скажу про мужа старшей дочери? Меня же все спросят, где он?
– Старшая дочь сама может ответить на этот вопрос, отправляй все вопросы ко мне.
– Девочка моя, ты понимаешь, что это позорище, да еще на людях!
– Позорище, мама, это изображать счастливую семью там, где ее нет. В любом случае, у тебя только два варианта: я приду без Леонида или я не приду вовсе. Выбирай.
Тогда Вика бросила трубку и долго плакала в подушку. Ее собственная жизнь рушилась, а вместо поддержки ей привалили еще и дополнительное чувство вины за это разрушение. Нельзя, нельзя говорить родителям о проблемах, это она усвоила с детства. Все надо решить самой, разрулить, справиться, и тогда она молодец и настоящий пионер. Проблемы же только расстраивают маму, а Вику делают виноватой. С папой было немножко попроще, он мог даже пожалеть и помочь, но тайн от мамы у него практически не существовало, так что та все равно расстраивалась, да еще и вдвойне – за проблему и утайку. Поэтому у Вики вошло в привычку просчитывать все решения, практически не вовлекая в уравнения две, а потом и три главные постоянные – родителей и сестру Аллу.
Вика собралась с духом и посмотрела Гене в глаза. Это вообще для нее не очень просто, смотреть в глаза собеседнику. Статьи популярной психологии объясняли это и внутренней неуверенностью, и тайнами, которые хочется скрыть, и неискренностью. Вика же просто ощущала дискомфорт от чужих глаз, там иногда виднелось то, чего не нужно было в разговоре ни ей, ни собеседнику. Безопаснее было смотреть в сторону, лишь иногда бросая беглые взгляды куда-нибудь в межбровье или на ресницы. Странное дело, смотреть в глаза Гене было легко: желтые, теплые, внимательные они в ответ смотрели на Вику открыто, не ища слабину или больное место, и в то же время, не уворачиваясь и не скрывая намерений. Хотя какие тут-то намерения? Он мысли читает напрямую. И цвет, конечно, необычный, не как у людей.
– Как у кота, да? – уточнил Гена вслух.
– Угу, – промычала Вика. – Я же могу мысленно отвечать?
– Да брось, зачем тебе эти лишние навыки, потом с людьми будешь в неловкие ситуации попадать. Отвечай как привыкла, голосом, по-человечески. Мне нравится твой голос.
Это был неожиданный заход. Вика машинально подсобралась и постаралась лечь на кровати поизящнее. Кажется, она начали заходить на территорию флирта.
Гена едва уловимо двинул нижней челюстью, скрывая улыбку, и резко поменял тему:
– Расскажи мне какую-нибудь историю из твоего детства, которую ты считаешь важной.
– Ты хочешь сказать, что чего-то не знаешь про мое детство?
– Я хотел бы знать наверняка, что важно для тебя. Твои мысли я читаю не в постоянном режиме, поверь.
– И слава богу, а то уже сбрендил бы, наверное, – рассмеялась Вика. – Мне и самой-то со своими мыслями непросто, а уж тебе и подавно в этом хаосе некомфортно.
– Поверь мне, ты даже не представляешь, что такое настоящий хаос.
В этот момент дверь палаты распахнулась, вошла утренняя медсестра с бумажкой в руках:
– Так, держите направление, идите на второй этаж, кабинет 218, сделаете УЗИ. Там живая очередь, подойдете, спросите, кто последний. Вернетесь, стукните мне на посту, я пометку сделаю, – и не дожидаясь ответа или вопросов, так же стремительно, как и вошла, покинула палату.
– Пошли, по дороге расскажешь, – Гена встал. В майке и трениках он выглядел вполне себе по-больничному, – Если хочешь, можешь просто думать, чтобы больше никто не слышал.