29 декабря 1942 года. Красноярск
Он мёрз и злился. Злился и мёрз. Тонкое колючее одеяло не спасало от холода, а топили последний месяц совсем плохо. Изо рта шёл пар, белёсым облачком тая в ночной темноте. Петя крутился с боку на бок, пытаясь унять клокочущий между рёбер гнев и заодно согреться, но ничего не получалось.
Он злился на женщину, которая четырнадцать лет назад февральской ночью выплюнула его из своего чрева, а через сутки сиганула в окно больницы, чтобы не быть матерью – его матерью. Возможно, потом она родила другого ребёнка, кормила его, обнимала, любила. Он никогда не узнает. Но если бы не это, Петя сейчас жил бы в семье, а не в этом холодном, переполненном брошенными детьми и сиротами казённом доме.
На соседней койке закашлял и заворочался Захар. И этот кашель совсем не понравился Пете. Не нужно быть врачом, чтобы понять: эти жуткие звуки, больше похожие на лай, чем на кашель, до добра не доведут. Но если с Захаром случится то же, что с Ленкой, худой, бледной девочкой, которая исчезла из детского дома неделю назад после жестокой горячки, Петя добьётся правды. Он пойдёт к директору, к начальству, дойдёт до самого товарища Сталина, если понадобится. Им нужен уголь, чтобы топить помещение, хлеб, мясо и овощи, чтобы хорошо питаться, антибиотики и антисептики, чтобы не болеть.
Вообще с недавних пор у Пети появилась мечта – он хотел научиться перемещаться во времени. Однажды советские учёные обязательно найдут способ, как это осуществить. Тогда он вернётся в день своего рождения, найдёт мать и посмотрит ей в глаза. Что он сделает? Что скажет? Да что угодно, лишь бы она не бросила своего новорождённого ребёнка! Даст ей денег, еды, поможет найти работу или жильё, убьёт мужика, который оставил её в беде, или заставит его жениться, или найдёт другого, достойного… Полились слёзы, мерзко холодя виски. Петя начал яростно тереть глаза. Лишь бы никто не услышал!
Не может быть, чтобы нельзя исправить прошлое! Даже если ты поступил дурно, дал слабину, должен быть шанс, всегда.
Мечты о машине времени полетели дальше, и Петя представил, как он, взрослый и сильный мужчина, переместится в тысяча девятьсот тридцать девятый год или раньше, найдёт Гитлера и застрелит его из нагана. Чтобы не было войны. Не было холода. Не было детей без родителей.
Незаметно скользнув в чуткий, мутный сон, Петя увидел узкие чёрные глаза молодой женщины. Такие же, как у него. Наполненные такими же злыми, горячими слезами.
– Мама…
29 июня 2015 года. Заимка Кулика
Миша смотрел на неё через объектив крошечной видеокамеры, как привык смотреть на этот мир вообще. Саша была идеальна, как языческая богиня. Высокая, прямая, сильная. С копной черных волос, стянутых в тугой хвост. Ему всегда казалось, что его едва ли можно обхватить кулаком, но проверить не удалось ни разу. Её влажные раскосые глаза сейчас блестели возбуждением и азартом, а маленький рот энергично артикулировал, произнося умные фразы.
– Сейчас мы находимся на одной из баз Леонида Кулика, – говорила Саша в микрофон. – Она была построена во время его третьей экспедиции в зону Тунгусской катастрофы в тысяча девятьсот двадцать девятом году. Сложно представить, но ею пользуются и по сей день. Учёные, туристы…
Миша перестал слушать. Мысли унеслись в прошлое.
Когда-то давно, в студенческие годы, он думал, что сможет привлечь её внимание, стать достойным. Учился на отлично, давал списывать, помогал готовиться к экзаменам, вместе с ней орал «Халява!» в общажную форточку. Но всё зря. Однажды, когда они пошли в кинотеатр на «Войну миров», он, едва дыша и забыв о судьбе человечества, прикоснулся к её руке, сжимавшей подлокотник кресла. Саша тут же всучила ему ведёрко с попкорном, так и не оторвав восхищённого взгляда от экрана. До конца фильма он украдкой смотрел на её красивый профиль и думал, как сможет пережить это поражение и найдёт ли в себе силы, чтобы повторить попытку.
Спустя неделю Мише представился отличный шанс почувствовать себя настоящим мужчиной, когда Женька Смирнова, модно одетая блондинка с эконома, в буквальном смысле взяла его в захват и поцеловала прямо в коридоре, когда он выходил из своей комнаты. Напор старшекурсницы был так прямолинеен и силён, что ноги подкосились, и они оба ввались к нему в комнату, едва не упав на пол.
Миша решил, что это поможет ему стать круче и опытнее, но случилось наоборот. Саша вдруг отдалилась, перестала приходить в гости, усаживалась в другой конец аудитории, а потом и вовсе начала встречаться с прыщавым одногруппником Лёхой.
Только на четвёртом курсе, случайно сделав первый совместный проект – десятиминутную короткометражку про молодых учёных, которые остаются работать в России, несмотря на утечку мозгов, и получив овации от преподавателей и сокурсников, они стали командой. Экспедиция на Укок тем же летом скрепила их навсегда.
Саша думала, что у них был случайный секс – что-то постыдное, некрасивое и ненужное, но Миша знал: эта ночь – лучшее, что с ним произошло. Он помнил, как серебрилась её кожа на тёмных в цветочек простынях, как она улыбалась от его поцелуев, как была красива, словно Снежная королева вдруг растаяла и превратилась в живую земную, горячую, любящую женщину. Они тогда не перемолвились ни одним словом – и он жалел об этом больше всего на свете. Ведь можно было сказать: «Я люблю тебя» – и услышать то же в ответ, и пусть потом всё изменится, но эти слова останутся, их нельзя будет вычеркнуть. Но они смеялись, стонали, рычали, всхлипывали – издавали какие угодно звуки, кроме самых простых и самых важных слов.
А утром она снова заледенела. И он разозлился. Слишком больно стало. Захотелось по-детски отомстить. Ах ты так, значит, вот тебе. Ни на шаг не подойду ближе. Коллеги так коллеги. И он снова замкнулся в себе.
– Э-эй! Ты что, тоже провалился в кроличью нору?
Миша повернул голову и увидел Сашу в двадцати сантиметрах от себя. Даже уловил её запах.
– Миш, я закончила, – сказала она тише, с лёгкой тревогой вглядываясь в его глаза.
– Просто задумался, – бросил он и сделал шаг назад.
Саша пожала плечами и ушла. Камера дрогнула, продолжая снимать безлюдный пейзаж: сосны, траву, небо.
***
После того как они поставили палатки и поужинали в местном ресторане под названием «Тунгусский гурман» – большой веранде с деревянными столами, Рома разжёг костёр, и все трое уселись вокруг него с кружками чая. Это было самое мирное время суток. Время отдыха, разговоров, воспоминаний. Время, когда даже непримиримые враги становились единомышленниками и сообщниками.
– А как ты сам сюда попал? – спросила Саша Рому.
Он усмехнулся, почесал бороду и начал рассказывать.
– Мой отец был рьяным космодранцем. Так называли тех, кто состоял в комплексной самодеятельной экспедиции – общественной организации, которая объединила множество людей, учёных, студентов, аспирантов из разных сибирских городов. Они таскались сюда, как иные на Чёрное море: каждое лето, вместо отпуска. Когда я подрос, понял, что отец сбегал в тайгу не для того, чтобы найти Тунгусский метеорит, а чтобы оказаться подальше от жены и детей. Моя мама, скажем так, весьма властная женщина. Кроме того, у меня две сестры и один брат. В общем, сложно быть отцом такого семейства.
Он приезжал из тайги совершенно другим. Заросшим, пропахшим потом и лесом, загадочным, как капитан дальнего плавания. И первые дни запойно рассказывал про всё, что видел и пережил. Его было не переслушать. Он даже на мать не обращал внимания, хотя она бесилась и пыталась заткнуть ему рот. И я, дурак, повёлся на таёжную псевдоромантику. После окончания института устроился на работу в заповедник. Так до сих пор и сижу тут. Среди прочего в моих обязанностях – сопровождать туристов и следить, чтобы вы делов не наделали.
– Не скучно тебе?
– Бывает. Особенно зимой. Такая тоска накатывает, что хоть вешайся. – Рома печально вздохнул, глотнул чая и продолжил: – Вот была бы рядом со мной женщина. Надёжная, красивая, ласковая. Я бы и дальше жил. Только где ж такую найти?
Он искоса взглянул на Сашу.
– Не отчаивайся. Бывает, люди и в городе с миллионным населением одиноки, а бывает, и в тайге находится родной человек, – полушутя, полусерьёзно ответила она, сделав вид, что не понимает намёка.
Рома снова вздохнул.
– А ты случайно не местная?
– Я… – Саша отчего-то растерялась. – Жила в Красноярске. Потом переехала в Новосибирск. Но мой отец, он местный. Только не знает, кто его родители. Вырос в детском доме. Одно точно – и в нём, и во мне течёт кровь эвенков.
– Значит, ты приехала не зря. Услышала зов предков.
– В детстве меня дразнили узкоглазой. И чукчей. – Саша заметила, как Миша напрягся и впился в неё взглядом. Она не рассказывала об этом никому, даже отцу. – Я перешла в новую школу, и однажды одноклассники подкараулили меня после уроков, затащили за гаражи и начали… издеваться. Толкали. Смеялись. Плевались. Самое ужасно, что там был один мальчик, который мне нравился. Я ему давала Кинга читать, из дома приносила. А он… громче всех смеялся. Но я вырвалась и убежала. Дома сказала, что запнулась и упала. Так что да, пусть будет зов предков, хоть это и звучит слишком пафосно. Пришло время понять, кто я такая и чего стою.
Она не знала, почему вспомнила об этом сейчас и уж тем более почему решила поделиться самым постыдным и болезненным воспоминанием из детства. Возможно, здесь и сейчас у неё появилась возможность всё исправить. Перестать стыдиться разреза своих глаз и формы лица.
Костёр резко щёлкнул, выпустив в ночное небо мощный сноп искр.
Саша подняла голову. Среди замерших верхушек сосен влажно поблёскивало гаснущее небо. Ещё немного, и она увидит сотни звёзд. Как тогда, в чуме.
30 июня 2015. Гора Фаррингтон. Сусловская воронка
Ночью зарядил дождь. Сквозь сон Саша слышала, как он мелкой частой дробью стучит по палатке, и этот звук наполнил её сонный мозг чувством безотчётной тревоги. Она знала, что ей ничего не грозит, но тонкий полог укрытия вмиг показался ненадёжным, а последствия дождя катастрофическими. То засыпая, то выныривая из сна, Саша ловила обрывки неспокойных мыслей. Что, если палатка промокнет? Что, если они не смогут двигаться вперёд по непролазной грязи? Что, если дождь не прекратится, и они застрянут тут? Скоро начало казаться, что палатка, подмытая ливнем, ползёт куда-то в чащу.
Очнувшись в очередной раз, она поняла, что наступило утро, и вокруг совершенно тихо. Выбравшись из сырого, чуть тёплого спальника и выглянув наружу, Саша увидела сонный лес. Всё вокруг замерло в ожидании солнца и ветра, чтобы отряхнуться, обсохнуть, взбодриться. Но сейчас даже птицы не пели. Стояла вязкая влажная тишина. Пахло так, что Саше захотелось открыть рот и жадно лакать воздух, как кошка жирное молоко.
Стоило ей вылезти из палатки, как зашуршали Миша и Рома. Одновременно вывалившись наружу, они были одинаково заспанными, но совершенно непохожими друг на друга. Миша, молча и ни на кого не глядя, ушёл умываться. По его виду можно было решить, что он ненавидит всех и всё вокруг. Рома же пожелал Саше доброго утра, не спеша потягивался и не переставал улыбаться.
Через час распогодилось, выглянуло солнце, и Саша повеселела. От ночных тревог не осталось и следа. Плотно позавтракав, все трое отправились на гору Фаррингтон, откуда открывался вид на окрестности и эпицентр взрыва.
Саша предвкушала кульминацию экспедиции. Осознание того, что именно сегодня, в годовщину загадочных событий, они окажутся там, где всё случилось, покрывало её кожу мурашками и заставляло шагать вперёд энергичнее, размашистей.
По хорошо утоптанной тропе они шли не больше сорока минут. Сфотографировались и сняли видео у двух огромных выворотней, которые пали жертвой огненного урагана. На вершине горы прикоснулись к огромному валуну с выбитой надписью: «Фаррингтон. Асторадиопункт 1929 г.». Миша, наслаждаясь хорошей погодой, запустил дрон. На его лице блуждала довольная улыбка, и Саша радовалась этому едва ли не больше, чем красоте природы.
***
– Сусловская воронка – место уникальное во многих смыслах. – Рома стоял у края круглого, поросшего травой то ли болота, то ли озера, а Миша снимал его на камеру. – Именно над этим местом, по расчетам учёных, на высоте восьми-десяти километров ровно сто семь лет назад взорвалось нечто, не оставившее после себя ни следа. Только выжженный и поваленный лес.
Здесь Леонид Кулик, первый исследователь Тунгусской катастрофы, искал метеорит. Он был уверен, что эта воронка – кратер, на дне которого, под водой, лежит само космическое тело. Вы представить не можете, сколько усилий пришлось приложить учёному и его команде, чтобы узнать правду. Знаете, что они сделали? Что он заставил их сделать? Осушить это болото. Да-да, вручную. Прокопать траншею и отвести воду. Вон там сохранились следы этого гениального инженерного решения.
И что же в итоге? Что нашёл Кулик на дне, когда считал, что победа у него в руках? Когда считал, что наконец докажет всем и каждому свою правоту и предъявит миру Тунгусский метеорит, а советскому государству – несколько тонн инопланетного железа?
Пень. Он нашёл огромный пень лиственницы. И ни одного, даже самого маленького осколка метеорита.
Рома развёл руками и виновато улыбнулся. Саша подумала, что не зря наняла гидом именно его. Он, как рейтинговый актёр, мог сделать кассу её фильму, даже если бы сам фильм не удался. Любовь женской части аудитории ему обеспечена.
Они спустились с горы на открытую местность и продолжили изучать окрестности.
Миша выключил камеру и снова пошёл запускать дрон. Здесь тоже было что поснимать. Плоская коричнево-рыжая болотина, невысокие сопки на горизонте, чёрные глаза озёр. Но кроме этого было что-то ещё. Под низким сизым небом, которое пугало скорой непогодой, ты чувствовал себя бессильной неприметной букашкой, затерянной как иголка в стоге сена среди бескрайнего, равнодушного к твоим бедам простора.
Не прошло и получаса, как Саша услышала звуки, которые испугали её больше, чем рык медведя. Матерился Миша. Это могло означать одно из двух: или на них надвигался смерч, или сломалось что-то из техники. Она ждала, когда он подойдёт, хотя готова была зажмуриться и провалиться под землю, только бы не знать, что случилось.
– Я потерял дрон.
Миша стоял перед ней такой бледный, что казалось, вот-вот упадёт в обморок.
– Как?
– Он потерял джипиэс, улетел… и упал. Я видел, как он упал.
– Далеко отсюда? Может, его можно спасти?
– Не вздумайте, – отрезал Рома, внезапно оказавшийся рядом. – Там болото. Идёт гроза. Нужно срочно уходить. Не вы первые, не вы последние.
– Что это значит? – почти проорал Миша.
– То и значит. Тут иногда… шалит аппаратура. Не всегда, конечно…
– Мы уже заметили, но почему ты не предупредил нас?
– Миш, не надо. – Саша, чувствуя, что он сейчас взорвётся закипает, подошла ближе, взяла его за рукав и развернула к себе. Его лицо скоро разгладилось.
– Ок. Всё, что было снято, я успел сохранить.
Когда Рома отошёл, Миша шепнул ей на ухо:
– Не теряй, я схожу за дроном.
***
Вечером в лагере, как обычно, перед ужином Саша достала блокнот с ручкой и, устроившись прямо на земле под берёзой, начала писать.
«После того, как Кулик нашёл на дне Сусловской воронки пень, его энтузиазм ничуть не угас. Напротив, он продолжил работы, на этот раз буровые, и драл по три шкуры со своих помощников. Люди бунтовали, болели, уходили. Но учёный никого не слушал. И только когда сломалось оборудование, вернулся в Ленинград. Это было в тысяча девятьсот тридцатом году. В связи с отсутствием финансирования исследования надолго прекратились. Но Кулик не сдался.
Он вернулся в Ванавару в тридцать девятом, чтобы изменить зону поисков и сосредоточить усилия на дне Южного болота. Одного года не хватило, а в следующем году экспедиция не состоялась.
Когда началась война, Леонид Кулик записался добровольцем на фронт. Был ранен, попал в плен. После отказа сотрудничать с немцами его отправили в концлагерь. Там, в тифозном бараке, помогая больным, он заразился сам. И умер, так и не осуществив мечту всей своей жизни.
Но разве может хоть кто-то называть эту жизнь и эту жертву напрасной?
В конце пятидесятых годов знамя Кулика подхватили советские учёные и самодеятельные организации. В эти затерянные края хлынул народ. Космодранцы, как их шутливо называли, перелопатили тонны земли, провели кучу экспериментов, строили и опровергали предположения, но ничего не нашли и не доказали».
Ручка зависла в воздухе.
– Ужин готов, но я не могу найти твоего друга. Где он? – услышала она Ромин голос и вздрогнула от неожиданности.
– Он… Он где-то здесь.
– Та-а-ак, – протянул гид, уперев руки в бока. Его лицо начало наливаться краской. – Попёрся за своим сраным дроном? Я же велел ему…
– Эй, спокойнее. Я тут. – Миша прервал гневную тираду, оказавшись за спиной Ромы.
Саша захлопала глазами, не понимая, как ему удалось вернуться так быстро и так незаметно.
Рома развернулся и, продолжая булькать от злости, бросил:
– Ужин.
Саша выждала, когда он скроется за деревьями, встала и подошла к Мише. По его глазам было понятно, что вылазка не увенчалась успехом.
– Не нашёл?
Он покачал головой.
– Мы что-нибудь придумаем. Миш, мы всё равно сделаем фильм. Не дрефь. А сейчас пошли, пока этот цербер не сожрал нас вместо жареной картошки.
Саша подхватила друга за локоть и потащила в сторону навеса.