17 сентября 1947 года. Красноярск
– Здравствуйте, меня зовут Иванов Пётр Иванович, мать бросила меня в роддоме, и сейчас я ищу её. Вы можете помочь?
Раз за разом перед ним закрывались двери кабинетов. Выражение лиц тех, к кому он обращался, бывало разным: от скучающего до раздражённого, но ни один человек до сих пор не смог дать ему никакой информации, никакой надежды.
Петя ходил по больницам, роддомам, администрациям, архивам, даже зашёл в милицию и совет депутатов. Он только начал жить самостоятельно, устроился на работу на завод и мечтал поступить в институт, чтобы стать учителем истории. Раз уж не удалось, в силу возраста, бить фашистов на фронте, нужно сделать так, чтобы эта страшная война навсегда осталась в памяти людей, чтобы её ужасы никогда не повторились.
– Здравствуйте, меня зовут Иванов Пётр Иванович, мать бросила меня в роддоме, и сейчас я ищу её. Это было в феврале двадцать восьмого года. Вы можете помочь? – повторил он заученную фразу, поймав в коридоре дородную, усыпанную веснушками медсестру лет тридцати. Она всплеснула руками.
– Как ты сюда попал? Опять баб Зина заснула, что ль? Ох ты ж, напасть… – Нахмурилась, но, сфокусировав взгляд на его лице, улыбнулась. – А хорошенький какой!
Петя опешил оттого, как быстро она сменила гнев на милость, а потом обрадовался: неужели хоть кто-то проявил к нему интерес?
– Пожалуйста, я уже несколько дней хожу, ищу… А у меня отпуск на заводе скоро закончится. Если бы вы отвели меня к главврачу или к кому-то, кто может помочь…
Она задумалась и скоро вынесла вердикт:
– Пошли, Пётр Иванович. Есть у нас человечек, который тут уж двадцать лет бессменно пашет.
Он едва поспевал за объёмной фигурой, которая со скоростью света неслась по полутёмным коридорам и словно маяк подсвечивала пространство белизной халата. Воздух подрагивал от младенческого писка. Пахло чем-то сладко-кислым, молочным. Когда медсестра резко затормозила у одного из кабинетов, Петя врезался в её пышный бок. На секунду ощутив мягкость женского тела, оробел. Отпрыгнул и, кажется, покраснел. Заметил краем глаза табличку на двери: «Старшая медсестра».
Его спасительница тем временем бросила на него кокетливый взгляд и постучала в дверь.
– Ксеня Пална?
Не дожидаясь ответа, зашла и поманила Петю за собой.
– Извините за беспокойство. Ко мне только что обратился этот симпатичный молодой человек с необычной просьбой. Иванов Пётр Иванович, верно? И я, зная, что вы проработали тут уж двадцать лет, подумала… Ну, пусть он сам расскажет.
Петя выступил вперёд и оглядел сидевшую за столом женщину. Лет сорока, приятной наружности. Лёгкая седина в тёмных волосах. Широкое доброе, но усталое лицо. Скорее всего много работает и недоедает. Как и большинство. Она указала ему на расшатанный деревянный стул.
Он сел и, сжав на коленях руки, начал рассказывать.
– По документам я родился восемнадцатого февраля двадцать восьмого года. Ничего не знаю о родителях, но слышал от воспитателей, уже в доме ребёнка, что мать бросила меня сразу после родов, в больнице. Сбежала. Я понимаю, что шансы невелики… Но всё же надеюсь. Хожу, спрашиваю, пока отпуск… – Он страшно смутился и даже разозлился под её равнодушным взглядом. Снова всё зря. Он пришёл не туда. Никто не поможет.
А потом, подняв глаза и собираясь встать, чтобы распрощаться, Петя увидел, как побледнела Ксения Павловна. Её рука метнулась по столу, схватила карандаш и вонзила наточенный грифель в подушечку большого пальца.
– Вы что-то вспомнили? – быстро спросил он, боясь спугнуть удачу.
За спиной ахнула, почуяв особенность момента, медсестра. Свинцовой тяжестью повисло молчание.
– Что именно вы хотите знать, Пётр Иванович? – нарушила тишину Ксения Павловна.
– Да хоть что. Всё, что вы можете рассказать.
– Несколько лет назад у нас протекла крыша, архив пострадал. Карточки тех лет не сохранились. Вряд ли я смогу вам чем-то помочь.
– Но вы же что-то вспомнили! Я уверен. Пожалуйста, любая информация…
Она полностью овладела собой и, кажется, начала сердиться. Только бы не выставила за дверь.
– В то время советская власть только начала наводить порядок в сфере деторождения и поддержки матерей. Но уже к концу двадцатых годов значительно увеличилось количество больниц, фельдшерских пунктов, родильных домов. Большая часть женского населения была охвачена врачебной помощью, налажена профилактика, вакцинация. – Она говорила, словно читала агитку. – И всё-таки ситуация во многом была неблагополучная. Приток женщин из сёл, деревень, в том числе из кочующих народностей, женщин необразованных, незнакомых с достижениями советской медицины, часто без мужей, опустившихся, давал большую нагрузку на нас: медсестёр и врачей. Мы принимали роды, лечили, кормили и поили их, выхаживали… Не требуя ни благодарности, ничего… Персонала не хватало, мы держались из последних сил. Но некоторые женщины, увидев, как хорошо государство устроило эту систему, просто-напросто оставляли своих отпрысков на попечение… системы. Тем, кто был не устроен, кому негде было жить, не на кого рассчитывать… проявляли слабость. Сбегали.
Петя не мог понять, к чему она клонит. Ксения Павловна словно оправдывалась и нападала одновременно.
– Ваша мама наверняка пришла сюда откуда-то из тайги. Одна из этих… эвенков, тунгусов. Нищая, неграмотная, одинокая. Она думала, что найдёт в городе счастье, поддержку, но, как и сотни других, была перемолота в фарш в этой чудовищной мясорубке.
В её словах зазвучала горькая искренность.
– Откуда? Откуда из тайги? Пожалуйста, скажите!
– Я ничего не знаю о вас или ваших родителях, – не обращая внимания на его отчаяние, жёстко ответила она. – И проверить нельзя. Я уже сказала… Но могу с уверенностью предположить. Ваша несчастная мать приехала на перекладных откуда-нибудь из Ванавары, желая лучшей жизни. Но хлебнула горя. Оставила вас в больнице в надежде, что государство обеспечит вам пропитание, уход, образование. А ваш отец был мерзавцем. Возможно, из бывших барчуков. Воспользовался вашей матерью и бросил. Вы молоды и жаждете правды. – Она смотрела на него в упор без тени жалости, даже как-то злорадно. – Но вы её не найдёте. Идите отсюда. Живите и любите жизнь. Пока можете.
– Ванавара… – прошептал Петя. – Ванавара. Вы правда больше ничего не знаете?
– До свидания, молодой человек. – В голосе Ксении Павловны зазвучала сталь.
– Понял, спасибо. – Петя подскочил, не в силах больше терпеть напряжение, нарастающее в груди.
Скомкано поблагодарив медсестру в веснушках, он как пьяный вывалился из кабинета и рванул наугад. Лишь бы поскорее оказаться на свежем воздухе.
30 июня 2015 года. Заимка Кулика
Когда после ужина все собрались у костра на заимке, в воздухе разлилась напряжённость. Миша не нашёл дрон и вернулся ни с чем, но нарушил запрет Ромы, и тот разозлился, грозил свернуть поход и тут же отправиться в обратный путь. И только Саша, тоже раздраженная и напуганная, сумела кое-как успокоить одного, подбодрить другого и немного разрядить обстановку.
– Пожалуйста, сегодня такой день! Давайте не будем устраивать разборки. Рома, я обещаю, что больше мы не нарушим ни единого правила. – Саша мягко погладила его по руке и посмотрела в глаза. Она знала, что умеет особым образом воздействовать на мужчин. Нужно только говорить тихим, ласкающим голосом и создать тактильный контакт.
– Ну что ж, ты права, ведь сегодня как-никак годовщина, – откликнулся Рома, подмигнул ей и снова повернулся к костру.
Он достал из-за пазухи металлическую фляжку, церемонно открутил крышку, сделал жадный вдох ноздрями и начал говорить.
– Ровно сто семь лет назад вон там над лесом пролетело и бахнуло что-то очень яркое. Да так сильно, что сожгло и повалило деревья на площади две тысячи квадратных километров. Что это было, никто до сих пор не знает. Но люди продолжают приходить сюда и искать, искать, искать… Предлагаю выпить за неразгаданную тайну. Тайну века! – Он отсалютовал фляжкой, глотнул, вытер ладонью горлышко и протянул её Саше.
Она замотала головой.
– Я не пью.
– Что, совсем?
– Совсем.
– Даже по такому поводу? Ведь ты приехала сюда…
– Даже по такому поводу, – решительно перебила она его.
На лице Ромы отразилось жестокое разочарование. Он нехотя передал фляжку Мише. Тот не стал отказываться и, переводя взгляд с Саши на Рому и обратно, сделал неприлично большой глоток. А потом ещё один.
– А сам-то ты как считаешь, что здесь произошло? – Его голос прорезал ночной воздух, как нож желе.
Рома хмыкнул, принял фляжку и снова выпил. Его кадык дёрнулся. Губы заблестели. Это наверняка коньяк, подумала Саша. Ей даже показалось, что она чувствует его древесно-пряный аромат и обжигающее тепло в горле, хотя уже много лет даже не нюхала крепкого алкоголя.
– Ну-у-у… – протянул Рома. – Я верю в то, что мы, люди, – малые неразумные дети. Глупые и жестокие. Думаем, что познали законы природы и вселенной. Мы же слетали в космос! Несколько раз. И даже были на Луне. Но всё это полная ерунда. Наш век слишком короток, а физические и умственные возможности ограничены. Почему, по-вашему, никто за сто с лишним лет не нашёл этот метеорит? Очевидно, что его никогда не было. Сюда приезжали толпы… Толпы людей. Только в последнее время ажиотаж стих. И правильно. Потому что никто никогда ничего не найдёт.
Рома сделал паузу, передал коньяк Мише, потом снова взял фляжку и снова приложился к ней, явно получая удовольствие и от своей речи, и от того, что находится в центре внимания. Было в этом что-то раздражающее, как будто где-то на заднем фоне пищал комар, и как ни повернись, сколько ни маши руками, он никуда не улетит и продолжит монотонно сверлить мозг.
За пятнадцать минут и Рома, и Миша изрядно опьянели. То ли потому, что давно не пили, то ли потому, что пытались перещеголять друг друга даже в этом. Идиотское соперничество, которое началось с первых минут знакомства, только нарастало. Саше больше не нравились глаза и губы гида. Его фигура, позы, маскулинность. И то, как он бахвальски рассуждал о ничтожности человечества. Она держалась из последних сил, чтобы не попрощаться и не уйти в палатку. Но оставлять этих двоих вместе нельзя.
– Неопознанный летающий объект, наделавший столько шума, это всего лишь естественный мини-спутник Земли, который, ударившись о поверхность нашей планеты, разрядился и улетел обратно. Ведь тела во Вселенной не притягиваются, как завещал великий Ньютон, а отталкиваются, – продолжал Рома. С каждым словом его речь становилась всё больше похожа на бред.
– Стоп, – возразил Миша, вдруг оживившись. – Эту фигню придумал какой-то чувак, который заявил, что закон гравитации работает наоборот: нет всемирного тяготения, есть что-то типа отталкивания. Я читал об этом в интернете.
– Приталкивания, если быть точнее, – поправил Рома.
Миша рассмеялся.
– Слушай, ну даже я со своим гуманитарным образованием понимаю, что это чушь собачья. Когда это было придумано? В девяностые, кажется? Чувак явно хотел заработать денег и славы. То есть сначала славы, а потом денег. И где он теперь, этот твой гений? Там же, где Кашпировский?
Рома скривился, но ничего не ответил. А через минуту встал и скрылся в темноте. Только сейчас Саша заметила, что в двух шагах от костра ничего не видно. Ночь подкрадывалась медленно, исподволь. Но полный, до слепоты мрак завладел поляной моментально, как будто кто-то резким движением руки раскрыл над ними огромный чёрный купол.
Миша насупился. Поднял лежащую на земле фляжку. Глотнул, вытряс последние капли в рот.
– Зачем ты это делаешь? Пьёшь. Задираешь его. Я тебя не узнаю, – не выдержала Саша.
Он резко встал, подошёл к ней, опустился на одно колено и взял её руки в свои. Она не видела его лица, потонувшего в темноте, только ореол пламени вокруг головы. Но ей и не нужно было. Она чувствовала его жаркую, твёрдую как камень уверенность в собственной правоте. Миша выдохнул:
– Не верь ему. – Аромат коньяка, смешанный с его тёплым дыханием, вмиг опьянил Сашу. Ей захотелось наклониться и впиться в его губы долгим, как глоток, поцелуем.
– Вы оба должны верить мне. – Рома вырос за его спиной так же неожиданно, как исчез. – Иначе смерть. Ты ни черта не знаешь об этом месте. Так что заткнись и иди в палатку. А мы ещё посидим, да же, Саш?
Она не успела понять, что произошло. Миша подскочил и бросился на него, как дикий кот. Рома взвыл, и две фигуры, сплетясь в одно целое, гулко рухнули на землю. Из костра выпало полено, задетое чье-то ногой. Вверх поднялся сноп ярких искр.
Саша выругалась, резко встала, уронив стул. Один из этих идиотов вот-вот загорится! Где же палка? Кое-как запинав полено обратно, она заорала, чтобы они прекратили, но в ответ услышала лишь матерки, рычание и стоны.
Нашарив в боковом кармане куртки свисток, который выдал Роман, она зажала его губами и что было мочи дунула. Резкий пронзительный звук покорёжил ночь, и валяющиеся на земле тела замерли.
Её разрывало от негодования и ярости, в лёгких вместо воздуха клокотала горячая магма. Саша махала руками, показывая то на одного, то на другого, но ни одного звука не вырывалось из её набитого словами рта.
Первым пришёл в себя Миша. Встал, отряхнулся. Протянул дрожащую руку Роме, помог подняться. Саша видела, что Миша нисколько не успокоился и не переменил своего мнения. Просто решил не пугать её и не усугублять ситуацию. Рома, сплюнув на землю, развернулся и, не говоря ни слова, пошёл в палатку.
Саша не помнила, когда в последний раз видела друга в таком состоянии. Всегда мягкий, спокойный, молчаливый, сейчас он сверкал глазищами и был напряжён, как туго сжатая пружина.
– Ты с ума сошёл? Вы дрались как два неандертальца! Посмотри на себя! Он разбил тебе лицо!
– Я не остался внакладе.
Она подошла ближе и положила руки ему на плечи. Порывисто притянула к себе. Жар вспотевшего тела. Гулкое сердцебиение. Запах адреналина, сочащегося через поры. Он был похож на готового к прыжку гепарда, и Саша вдруг почувствовала, как ей передаётся его агрессия и желание выплеснуть злость вовне. Противясь этому, она обняла его одновременно нежно и крепко. Нужно погасить этот огонь. Любыми способами.
– Я очень тебя прошу… Перестань. Мы скоро вернёмся домой. Сделаем классный фильм. Такой, какого ещё никогда не делали. А потом отдохнём. Пойдём в лазертаг. Ладно… в караоке. Хочешь в караоке? Ты будешь пить текилу с солью и лаймом, а я орать «Батарейку» дурным голосом.
Миша осел, как растаявшее под июльским солнцем мороженное, и тоже обнял её. Слегка покачиваясь, уткнулся носом в волосы. Сделал жадный вдох. А потом отстранился и начал шарить по её лицу жадными, полными тоски глазами.
– Подожди минуту, я за аптечкой, – выдавила Саша, чтобы вырваться из его плена.
Он пренебрежительно махнул рукой, но она всё-таки сходила в палатку, принесла перекись и ватный диск. Быстро протёрла ссадины на щеке, смыла кровь под носом.
– Ловлю тебя на слове. Если выберемся отсюда, пойдём в караоке, – сказал Миша, по-прежнему не отрывая от неё взгляда.
– Если выберемся? Что ты несёшь?
– Спасибо за помощь. И спокойной ночи.
Он развернулся и ушёл в палатку. Она услышала, как взвизгнула «молния» замка, и зашуршал спальник. И только тогда выдохнула. Закрыла лицо руками. Почему она должна разгребать всё это? Хватит ли у неё выдержки? Постояв немного в тишине, Саша почувствовала, что холод начал кусать за спину. Потушила костёр, убрала стулья и поплелась спать.
1 июля 2015 года. Заимка Кулика
Утром, когда Саша вылезла из палатки, с невнятным раздражением вспоминая вчерашний вечер, её встретила непривычная тишина и неподвижность лагеря. Миша, разумеется, ещё спал, но со стороны кухни не доносилось ни звуков, ни приятных запахов. Неужели Рома проспал с похмелья?
Умывшись, она решила не беспокоить гида и приготовить завтрак самостоятельно. В конце концов, она приехала не в Турцию по программе «всё включено» и умела пользоваться газовой горелкой, да и костёр разжечь не проблема.
Соорудив на скорую руку бутерброды с паштетом и поставив на плитку чайник, Саша решила, что пора будить мужчин. Подошла к палатке Ромы и негромко позвала его по имени. Тишина. Позвала снова и только потом заметила, что вход в палатку наполовину расстёгнут.
– Ром, – выдохнула Саша и, согнувшись, шагнула в тамбур палатки. Перед глазами мелькнул уголок синего коврика и лежащий на нём спальник. Пустой. Она дёрнула «молнию» и заглянула внутрь. По углам в беспорядке лежали вещи: распотрошенный рюкзак, носки, флисовая кофта, налобный фонарь. Пахло сыростью. Как будто тут никто не ночевал и не согревал воздух своим дыханием.
Ромы в палатке не было.
Саша вылезла наружу. Выпрямилась во весь рост. Огляделась. Где же он может быть? Неужели встал раньше её и куда-то ушёл? Она копошилась в лагере уже около сорока минут. За это время можно и умыться, и помедитировать, и сходить за дровами. Или она не заметила, как он вышел из палатки?
Вокруг царил нетронутый покой, наполненный лишь природными звуками: птичьей перекличкой и шорохом листьев на ветру.
Обескураженная, Саша подошла к палатке Миши, и тут её пронзила мысль: что, если эти двое ушли вместе?
– Миша! – не дожидаясь ответа, она сунулась в палатку.
– Привет, милая, ты как раз вовремя, – сонно пробурчал он.
– Чёрт тебя подери, нахватался пошлостей от Ромы? Вставай. Он пропал.
Миша высунул лохматую голову из спальника и заспанно посмотрел на неё. Под левым глазом расплылся багровый кровоподтёк. Царапина на щеке напоминала росчерк красных чернил. Выглядит не очень, но не смертельно.
Помедлив несколько секунд, Миша расстегнул спальник, нашарил и надел джинсы. Кажется, до него наконец дошло, что сказала Саша. В этот момент засвистел чайник. Она вернулась на кухню и сняла его с плиты. Бутерброды начали подсыхать.
– Может, ушёл на охоту? – предположил Миша, когда они сели за стол и начали без аппетита жевать хлеб с паштетом. Чай из Роминого сбора был хорош: крепкий, горячий, с ароматом смородины и мяты, а вот закуска вышла не очень.
Саша скептически глянула на друга.
– Здесь нельзя охотиться.
– На разведку?
– Что ему разведывать? Он тут каждый куст знает. Да и предупредил бы.
– У меня такое чувство, что ты в чём-то подозреваешь меня.
– Это ты с ним дрался накануне.
– Очень смешно, блин! Думаешь, я выманил его ночью из палатки и прирезал за ближайшей сосной?
– Сомневаюсь, что ты на это способен.
– Никогда тебя не понять: то ли комплимент сделала, то ли с дерьмом смешала.
Саша хмыкнула, и на её лице мелькнуло подобие улыбки.
Миша продолжил:
– Пошли искать нашего потеряшку.
– Мне кажется, это плохая идея. Рома говорил, что в случае чего нужно оставаться на месте. Он ориентируется здесь лучше нас, вряд ли он заблудился. А вот мы можем легко потеряться.
– Надо сделать хотя бы небольшой круг. Если с ним что-то случилось, мы не простим себе, что сидели без дела.
– Ты прав. Надо попробовать. Только держимся рядом!
После завтрака они углубились в лес и медленно прочесали территорию вокруг заимки, отыскивая следы или предметы, которые мог оставить Рома. Ничего. Ни одной свежесломанной веточки, ни зарубки на дереве, ни углубления от ботинка, ни клочка бумажки на земле. С каждым кругом они отходили всё дальше, но пока Саша знала, что Миша рядом, ей нечего было бояться. Вернувшись ни с чем, они с удивлением поняли, что приближается вечер.
– Странно. Я вот только смотрел на часы, было около полудня… – Миша покрутил запястьем, глядя на цифры на электронном табло.
У Саши не было часов, но, посмотрев на небо, она могла с уверенностью сказать, что дело шло к закату. И тут вспомнила:
– Рома тоже жаловался на часы. А я читала, что тут такое часто происходит.
– Но, разумеется, не верила, – вставил Миша. – Неужели впервые в жизни что-то пошло не так, как ты себе представляла?
– Я ничего не представляла! И уж точно не представляла, что тут потеряется человек! А часы твои дурацкие… просто сломались. И смотрел ты на них полдня назад, а не «вот только»!
– Я пойду поснимаю, пока не стемнело. И пока ещё хоть что-то работает, – не обращая внимания на её вспышку, сказал Миша и пошёл за камерой.
Саша впилась в него взглядом, готовая броситься следом и никуда от себя не отпускать. Он, словно почувствовав её мимолётную панику, обернулся и успокоил:
– Саш, это в двадцати метрах отсюда. Ты будешь меня видеть и слышать.
Все тревоги прошедших дней показались ей смешными. Сейчас нутро сжимал ледяной кулак страха, который мешал дышать и не подчинялся доводам рассудка. Что, если Рома не вернётся?