С восьми до половины десятого вечера зал трактира «Два экю» был закрыт и отдан в распоряжение команды полицейских. Маттьё обнаружил там обоих своих подчиненных. Адамберг в конце концов выучил их имена, сначала записав в блокнот, а потом много раз перечитав свои заметки: кругленького звали Антуан Беррон, а блондина с широкой застенчивой улыбкой – Лоик Верден.
– Садитесь, сейчас угощу вас сухим сидром, – объявил Жоан.
– Когда я проходил мимо магазина сестер, – сказал Верден, – там собралось человек шестьдесят с лишним, они ждали у дверей, чтобы выразить соболезнования. Анаэль все любили, это правда. Когда им сообщили, что магазин больше не откроется, они не разошлись по домам, а продолжали топтаться у порога, как будто им не хватало духа уйти.
– Ничто не мешало убийце смешаться с толпой и тоже сокрушаться по поводу горькой судьбы Анаэль. Прекрасный способ отвести от себя подозрения, – заметил Беррон. – Мы переписали все имена и начали с мужчин. Допросы, если это можно так назвать, провели без протокола там же, на старой каменной скамье, которая тянется вдоль стены магазина. Никто не попытался уйти. С места не сдвинулись, спокойно ждали своей очереди. Поскольку поговорить с Гвенаэль они не могли, то все свои переживания вываливали на полицию. Они хвалили Анаэль, жалели, вспоминали, в общем, очень трогательно, но ужасно однообразно.
– Вы не заметили, кто-нибудь из них, случайно, не почесывался? – спросил Адамберг.
– Почесывался? В смысле, чесал голову? Или что? – уточнил Верден.
– Нет, руку, ляжку, плечо – что угодно.
– Надо сказать, мы не обратили на это внимания, комиссар.
– Нет, – живо вмешался Беррон. – Передо мной стоял один тип, который все время чесался.
– Вы записали его имя?
Беррон старательно перелистал свой чистенький блокнот с аккуратными записями.
– Ивон Бриан, – произнес он. – Может быть, родственник Анаэль, хотя Брианы встречаются в Бретани на каждом шагу.
– Спасибо, – сказал Адамберг и в свою очередь записал имя в блокнот, заполненный именами, набросками, обрывками фраз и датами – ни ровных строк, ни заголовков, как у Беррона.
– Ой, это же я! – воскликнул Беррон, остановив руку Адамберга, переворачивавшего страницу.
– Да, это вы, лейтенант.
– Почему вы меня нарисовали? Я что, подозреваемый?
– Ничего подобного, мой портрет он тоже нарисовал, – успокоил его Маттьё.
– А зачем? Чтобы запомнить наши лица?
– Нет. Просто чтобы рисовать, – сказал Адамберг.
– Можно посмотреть? – воскликнул Беррон в радостном волнении, словно ему сообщили о денежной премии.
Адамберг протянул ему блокнот, и все склонились над ним. Адамберг набросал портрет Беррона несколькими округлыми линиями. Тот, словно завороженный, замер над страницей.
– Меня ни разу в жизни никто не рисовал, – сказал он почти растроганно. – Карикатуры – да, в комиссариате такое бывало, но чтобы настоящий красивый портрет – никогда. Вы мне его подарите?
Адамберг вырвал листок из блокнота, поставил дату и протянул Беррону.