Глава 7 От имени нежити
В Сабине Сабинсен было что-то лишенное отпечатка времени. У Моны впервые появилась возможность рассмотреть ее поближе, потому что, будучи подсудимой, она чувствовала себя обязанной с высоко поднятой головой смотреть в глаза своей судьбе – а ее в данном случае представляла сотрудница ведомства. Поэтому она отметила естественный макияж госпожи Сабинсен и, к зависти Моны, безупречный от подводки до помады. Ни одна рука не способна нарисовать одинаковые линии. Возможно, для этого она применяла магию или даже заклятия? Точно Мона сказать не могла. В этой любительнице голубей могло скрываться что угодно – демон, ведьма, фея.
Осознав, что предается этим мыслям только для того, чтобы сбежать от реальности, Мона взяла свой стакан с водой. Бурлящие газовые пузырьки обожгли горло и вернули ее в настоящее.
– Верно, но я доверила госпоже Хасс дело Владимира Штрауса, так как ее обращение с господином фон Гольценшноллерном показало, что она прекрасно понимает вампиров, – тем временем произнесла фанатка голубей, видимо, отвечая на какой-то вопрос.
– С кем? – растерянно моргнув, переспросила судья Самалек. У них с делопроизводительницей ведомства имелась одна общая черта – длинная шея, – и когда судья вытянулась вперед, госпожа Сабинсен сделала то же самое, будто между ними шло соревнование.
– Господин фон Гоненболлерн.
– Вы имеете в виду Бориса фон Гоненцоллерна?
– Я же так и сказала! Ну, как бы то ни было, госпожа Хасс в кратчайшие сроки нашла квартиру как для господина Штрауса, так и для господина фон Гонекактотама, она даже ежедневно выполняет обязанности по надзору, хоть и не обязана это делать.
– А разве это не связано в большей степени с интимными отношениями между госпожой Хасс и этими мужчинами? – вмешался призрачный прокурор, торжествующе вытянув указательный палец и явно радуясь, что наконец-то можно добавить и этот пункт.
Уже в который раз за этот вечер Мона чувствовала, как бешено заколотилось сердце. К щекам прилил жар, голову словно жгло изнутри… и она тут же опустила взгляд на свои пальцы.
Сабинсен цокнула языком:
– Весьма желательная дружба среди представителей нежити, очень верно подмечено. В отличие от многих зацикленных на предрассудках ведьм и колдунов прошлых времен госпожа Хасс хорошо ладит с вампирами, оборотнями, голубями и де…
– Так-так, ох, правда! – пронзительно взвизгнула судья Самалек, обрывая свидетельницу. Громко покашливая, призрачный адвокат зарылся в свои бумажки, как будто вообще не слушал ответа. Мона ожидала многого, но не того, что госпожа Сабинсен будет к ней благосклонна. И, кажется, она даже правильно произносила ее фамилию? Судья тоже выглядела шокированной подобными высказываниями, словно рассчитывала на совсем другое развитие событий. – Т-так как это мы прояснили… Вы в курсе происшествия. Как вы оцениваете действия госпожи Хасс в свете вашего опыта общения с ней?
От такого вопроса Мона опешила. Ей казалось неправильным, что в таком процессе консультировались с сотрудницей ведомства по делам нежити. Впрочем, у сильно ограниченного Колдовского ведомства было мало ресурсов. Ведьмы и колдуны рождались редко, а мир полнился по-настоящему опасными магическими преступлениями. Тем сильнее Мона удивлялась этому высосанному из пальца процессу.
Длинная шея судьи снова вытянулась вперед. В отличие от узкого крючковатого носа госпожи Сабинсен у нее при этом широко раздувались ноздри. Однако делопроизводительницу это ничуть не смутило.
– Если вам нужно услышать это четко: мой ответ на ваш вопрос о том, действовала ли госпожа Хасс в рамках закона, – да. Отслеживающие чары и собаки-ищейки – в данном случае оборотень – это обыкновенные трудовые будни для ведьмы, или на самом деле вас волнует демо…
– Да-да-да, нет-нет! Нет, нас волнует ее личная инициатива.
– Разве ведьма третьей инстанции не должна ее проявлять? Похищение ребенка, вампиры, нам еще повезло, что у госпожи Хасс такой сильный колдовской дар. Она ведь неспроста значится в регистре экстренной службы. Этот вампир ускользнул даже от ведомства, нам следовало подключиться гораздо раньше. И вообще, где в тот вечер находилась тавматургическая служба спасения?
– Приехала слишком поздно из-за Хеллоуина, – поспешно вставила Мона, и судья предостерегла ее глухим покашливанием. – Простите. – Но они не имели права игнорировать этот факт. Она просила о помощи. А если бы с Мэнди что-то случилось, Мону бы точно так же обвинили в бездействии.
– Да… возможно, но… ее уровень не предоставляет ей свободу действовать как обученный оперативник.
– Вы ведь просто спросили, считаю ли я, что она вела себя правильно. Так как она ведьма третьей инстанции, я говорю: да, считаю. Требуется чертовски большой опыт для такого уровня.
– Который госпожа Хасс получила совсем недавно!
– Ну, на этом уровне очень сложные экзамены, значит, вам вообще не следовало ее утверждать. Как давно вы уже на третьей ступени, госпожа Самалекс? Сорок лет, не так ли?
– Самалек!
– Ах, вот как?
На самом деле, такого рода речей Мона ждала от своего адвоката, а не от свидетельницы. Ей только что стало ясно, что Сабинсен могла так разговаривать с судьей только потому, что обладала своего рода рычагом давления: она, как и все, знала о демонической активности, однако, в отличие от суда, не собиралась это замалчивать. И поэтому она свободно обратилась к единственному пункту защиты, который подготовила Мона: игнорированию ее ранга. Ранга, который она получила от самой госпожи Сабинсен, о чем любительница голубей якобы забыла во время их последней встречи по поводу дела Владимира Штрауса… или все-таки не забыла?
Хотя Моне до сих пор с трудом в это верилось, ведомство повысило ее уровень из-за Бальтазара. Слишком высоко. Союзы с демонами чаще всего были направлены на увеличение силы, следовательно, в случае с ведьмами и колдунами приходилось корректировать их ранги, однако Мона не просто заключила договор с обыкновенным демоном. Бальтазар – бывший бог. Для этого в системе никаких мер не предусматривалось, никто не призывал архидемонов и не заставлял их заключать союзы. Тем самым Мона вышла за рамки нормативов, что определенно было для ведомства как бельмо на глазу.
Если взглянуть на это с такой стороны… другие ведьмы и колдуны третьей инстанции руководили крупномасштабными операциями, а Мону судили как младшую ведьму девятой ступени. С правовой точки зрения тут явно было что-то нечисто. Неужели дело правда в демоническом контакте? Да… они хотели лишить ее договора! Договора и фальшивого ранга! И тут весьма кстати подвернулся этот конфликт. Иначе они не стремились бы отнять у нее все силы из-за отслеживающих чар и спасательной операции.
Без возможности подать апелляцию, в большой спешке, с призрачным прокурором, у которого был всего час времени… а действительно ли адвокат Моны не смог прийти? Куда подевались Борис и Бен? С ними все в порядке? Могло ли все это быть одним огромным совпадением? Даже Моне не могло настолько не везти. Внезапно она по-настоящему забеспокоилась о своих друзьях. Этот процесс все сильнее напоминал ловушку.
Странное молчание судьи и даже духа-прокурора говорило само за себя. Они в курсе этого обстоятельства. Смущенные лица, никто не хотел смотреть Моне в глаза, покашливание и бормотание. Если они решат ее осудить, то им придется принять во внимание Бальтазара, потому что госпожа Сабинсен не была готова молчать про демона. Как храбро. Как неожиданно. Мона никогда бы не осмелилась вот так приставить пресловутый нож к горлу суда – да и чем она могла давить? Сердце Моны наполнилось теплотой по отношению к этой любительнице голубей, и вместе с ним росло глубокое уважение… что же придавало Сабине Сабинсен такую уверенность в собственных силах? Ох уж эти любительницы голубей. Вечная загадка.
Теперь Мона действительно с нетерпением ждала своего вердикта, потому что как бы ведомство ни желало вытащить собственную голову из петли… Они могли признать, что одна из их ведьм, посвященная Ватиканом, вышла замуж за архидемона и только по этой причине получила свой ранг, а если его не учитывать, то обращаться с ней следовало как с ведьмой девятой инстанции. Однако это означало, что ответственность за хаос на ярмарке лежала не на ней одной. Так что им пришлось бы обвинить Бальтазара – князя ада. Либо они признают за Моной ее ранг третьей ступени – в таком случае они будут вынуждены смириться с операцией по спасению Мэнди.
Так что она смотрела в лицо судье с плотно сжатыми губами, пока та в конце концов не дернула уголками рта, робко показав зубы.
Госпожа Сабинсен, казалось, пребывала в еще большем недоумении, нежели все остальные, и по очереди переводила взгляд на каждого из присутствующих.
– Я правда не понимаю, почему мы вообще здесь сидим! К тому же госпожа Хасс всегда демонстрировала коммуникативность и открытость по отношению к ведомству. Мне нравится с ней работать. Еще раз: да, по моему мнению, ее действия были оправданы, и, боже мой, парочка синяков и несколько сломанных киосков при такой операции – это вполне терпимо. Господи боже мой, речь о ребенке, вампирах, дем…
Призрачный прокурор громко зашипел и начал невнятно причитать, так что Мона уже ожидала услышать звон цепей.
– Да-да-да-да-да-да! – снова встряла судья Самалек, ее голос задребезжал, как старая волынка.
Лишь сейчас делопроизводительница слегка повернулась к Моне. Серые глаза какое-то мгновение пристально смотрели на нее. И вдруг подмигнули. Мона удивленно моргнула, однако фанатка голубей уже отвернулась.
Нет, это не недоумение, не забывчивая госслужащая, не желающая запоминать фамилии – она говорила так намеренно, знала об обстоятельствах и последствиях для Моны. Из-под ее круглой шляпы донеслось тихое воркование. Наступившая затем тишина казалась настолько фундаментальной, что было бы слышно не только звук падения иголки. Этот удар был бы подобен грому. Даже часы не тикали, одна лишь секундная стрелка призывала поторопиться – час почти истек, необходимо принимать решение.
Судья Самалек разомкнула пухлые губы, и оттуда вырвался негромкий хрип, прежде чем у нее получилось издать разборчивый звук.
– У адвоката Церкви есть еще вопросы к свидетельнице?
– Ваши знания о деле госпожи Хасс весьма обширны, – тут же заметило привидение, всплыв немного выше, чтобы смотреть на нее сверху вниз. – Как будто вы при этом присутствовали!
Впрочем, здесь он прав, из протокола и свидетельских показаний вычеркнули слова об участии демона в конфликте. И если бы этот аспект затронула Мона, а не госпожа Сабинсен, все происходило бы по-другому. Вопросы об их договоре, как, зачем и почему… на самом деле, ей было даже выгодно, что Церковь сильнее боялась уступки, чем хотела вырыть Моне яму из-за призыва демона. Вот почему на суде демон хоть и упоминался, но только в брачных свидетельствах, а не в документах о заключении договора. Но на итоговой бумажке, которую Мона подписала, о демоне уже не шло и речи. «Какое жалкое сборище», – пронеслось в голове у Моны.
Госпожа Сабинсен пожала плечами:
– Мы всегда и везде. Особенно в крупных городах. – Гурканье под ее шляпой стало громче и существенней. Мона увидела, как судья вздрогнула, раздался скрежет, когда она немного отодвинулась назад вместе со стулом.
Ну конечно, голуби. Ни один Майнфест не обходился без голубей, а никакая стая голубей – без женщин, которые бы их кормили. У Моны на руках выступили мурашки, когда она вспомнила, с кем разговаривала перед заседанием – всего лишь с парочкой птиц, однако в ее случае это значило гораздо больше.
Призрак недовольно упер руки в бока:
– А скот вы тоже видели?
– Эрнест! – сердито рявкнула судья Самалек, раздраженно взмахнув папкой. – Достаточно. Итак, мы заслушали всех свидетелей. У нас имеются показания Бориса фон Гоненцоллерна и Бернхарда Валета, они будут приняты во внимание и…
– А что насчет мужа госпожи Хасс? – вставила Сабина Сабинсен, и намек на довольную улыбку у нее на губах не укрылся, наверное, даже от судьи.
– Мой приговор! – буквально прокричала та, чтобы перебить госпожу Сабинсен. – Мой приговор таков. Как… как вы заметили, являясь ведьмой третьей ступени, Мона Урсула Кассандра Хасс, урожденная Носфератух через «х»… эм, она имела право принимать решения относительно таких простых отслеживающих чар и оборотня, а ничего другого, что подлежит рассмотрению в суде, в тот вечер не случилось. – Ее голос дрогнул. Они лучше оправдают Мону, чем позволят хоть одному слову «демоны» просочиться в протокол. – И я считаю ее действия правомерными. – Ближе к концу она все сильнее сипла, и в итоге ей пришлось схватить стакан с водой. Раздался тихий хрип, прежде чем судья продолжила. – О-оправдана, – из последних сил пролепетала она и подняла маленький молоток, чтобы стукнуть по столу, ровно перед тем, как минутная стрелка завершила круг по циферблату часов. Эффектного удара не произошло, потому что призрак, выругавшись, исчез точно под конец колдовского часа, из часов высунулась кукушка, злобно гаркнула на весь зал, из-за чего молоток вылетел у судьи из рук от испуга, а потом… потом все-таки раздался хлопок.
Колдовские силы ворвались в тело Моны так внезапно, что ее впервые в жизни по-настоящему окутало пламя. Теплые, ласковые, пляшущие, счастливые, фиолетовые языки пламени, которые не навредили ни ее одежде, ни стулу, а просто радостно прильнули к ее коже.
Воркование. Мимо Моны, щелкая коготками, прошел толстый серый голубь с белой полоской вокруг шеи и бросил на нее взгляд со стороны, а за ним проследовала госпожа Сабинсен, которая приветливо кивнула Моне.
Завтра же она купит самый большой мешок птичьего корма и отправится с ним в городской парк. Сразу после того, как подожжет Бориса и Бена и скажет им пару ласковых. Нет, она не переживала за вампира и оборотня. За человека – да, могла бы, но одному из них две тысячи лет, а другой крепче слона. Что бы их ни задержало, лучше бы это было нечто очень серьезное.
Немного потерянная, но гораздо больше вымотанная, Мона стояла перед двойными дверями суда и смотрела в темноту. Все уличные фонари уже погасли, ей в нос дул холодный зимний ветер. Но теперь она еще не скоро замерзнет, на коже до сих пор ощущалось потрескивание колдовских сил, которые согревали ее как физически, как и ментально. Она так часто мечтала избавиться от своих способностей, приходила в отчаяние из-за неконтролируемого огня, однако без него последние несколько недель Мона чувствовала себя лишь наполовину человеком.
– Я по вам соскучилась, – прошептала ведьма и поцеловала тыльную сторону собственной правой руки.
Никогда больше она не будет сомневаться в своем даре. Настало время взглянуть в лицо своим страхам, научиться наконец контролю, а главное, избавиться от этих печатей. Всю свою жизнь Мона чувствовала себя изолированной и странной, почти как в тюрьме… и что же она сотворила со своими ведьмовскими силами? Точно так же запечатала их магическими татуировками и заперла. Неудивительно, что ее пламя всегда с такой яростью вырывалось на свободу.
С облегчением переведя дыхание, она потянулась за смартфоном. А потом со вздохом подняла его в воздух, однако палочек сети на нем от этого не появилось и надпись: «Нет сигнала» никуда не делась.
– Ну супер! Перед слушанием же все работало, что за фигня?
Возвращаться в здание суда и просить, чтобы ей дали позвонить, Моне совсем не хотелось. Задумчиво выдвинув вперед нижнюю челюсть, она огляделась вокруг. Разве договор уже не должен снова действовать? Ведь, если так, то ей требовалось лишь чуть сильнее ощутить себя беспомощной. Лучше кратчайшего пути домой был только связанный с ним архидемон. Она бы все отдала, лишь бы сейчас броситься в его объятия. Но, к сожалению, эта мысль окрылила ее сердце и направила в совсем другую сторону. Предвкушением ей точно его не призвать.
– Черт, черт, черт! – Но прежде чем ее отчаяние успело сформироваться во внутренний крик о помощи, ночную тишину нарушил оглушительный рев двигателя.
Мона в растерянности наблюдала, как к ней приближался Борис на старом мотоцикле, а за ним по пятам бежал тяжело дышащий оборотень.
