– Любовь, ты же понимаешь, я надеюсь, что другого выхода просто нет? – в который раз интересуется мама.
На протяжении двух последних недель мы с ней снова и снова возвращаемся к этому разговору. Возможно, таким образом она хочет убедить саму себя в необходимости моего переезда к отцу? Все же она меня любит. Как умеет.
– Понимаю, – отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком, и напоследок осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь вернуться.
Если у мамы все сложится с ее новым мужчиной – наш дом она продаст. А если спустя время он еще и не будет против падчерицы, то мама заберет меня к себе. Но пока все это под большим вопросом, поэтому я и еду к отцу.
Мне вдруг становится грустно. Чувствую себя домашним питомцем, которого отправляют на передержку без каких-либо гарантий, что заберут обратно. Довольна ли я своей участью? Приходится быть довольной – мама знает, как для меня будет лучше.
– Поторопись, детка. Мне еще нужно успеть в салон красоты перед вылетом.
– Прости. Уже иду.
Я спускаюсь за мамой по лестнице на первый этаж, и через небольшой холл мы выходим во двор, где нас уже ждет машина. Мама настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь самое необходимое, язвительно заметив, что на все остальное пусть раскошеливается мой «папочка». С ее же слов, если он откажет мне в чем-либо, то крупно пожалеет об этом. Поэтому все мои вещи с легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там действительно все самое важное – лично для меня. А что касается остального… Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и смелости, просить о чем-то человека, с которым за всю свою сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то не совсем удачно.
Мама однажды случайно заметила, что до моих трех лет отец души во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться: поняла, что даже наличие меня не поможет им быть вместе.
Я занимаю место на заднем сиденье рядом с мамой, и она тут же велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех пор, пока его не скрывают густые кроны высоких деревьев с сочно-зелеными листьями, затем сажусь ровно и рассматриваю свои короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. В горле собирается ком…
– Не нужно слез, детка, – немного раздраженно замечает мама. – Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему четко дала понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в нем. Если же он засунет тебя в темную каморку, то обязательно…
– …пожалеет, – говорю я тихо и тут же спохватываюсь: – Извини, что перебила!
Мама на секунду сужает глаза, а затем ее взгляд меняется, блестит, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берет себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:
– Ничего страшного, детка. Именно так – он крупно об этом пожалеет.
Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила. Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьезных решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить свое будущее за счет перспективного жениха и его богатой семьи, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе как объяснить ее сегодняшнюю копившуюся многие годы ненависть к нему за то, что однажды он ее отверг?
– Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы проверить, как тебя устроили, – информирует меня мама, когда машина выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на другой конец города побыстрее, без городских пробок. – Она также пообещала мне, что будет навещать тебя раз в две недели. Обязательно делись с ней тем, что тебя не будет устраивать – она вместо меня позаботится о том, чтобы все было исправлено.
– Хорошо, – соглашаюсь я.
Впрочем, по-настоящему жаловаться на что-либо своей молодой бабушке я не планирую. Ей ни к чему мои проблемы. Как она сама часто любит говорить, ей и собственных забот хватает по горло. Именно поэтому на время учебы в институте я еду жить к отцу, а не к ней. Плюс это было одним из его условий, если мама хочет, чтобы он по-прежнему оплачивал мое обучение.
– Никто не имеет права меня осуждать, верно? – вновь берется рассуждать мама еще через полчаса дороги, очевидно, сама с собой. – Я вырастила тебя, обеспечила тебе будущее. И теперь имею полное право заняться своей личной жизнью. Я не бросаю тебя, детка, ведь так? Я всего лишь хочу быть счастливой. И потом, если все сложится удачно, то пусть не сразу, но мы заберем тебя к себе. Мне просто требуется время.
Ей всегда требовалось это время, с каждым новым мужчиной, способным обеспечить ей безбедную жизнь. И ни мое воспитание, ни забота о моем будущем не мешали ей добиваться богатства и зависти подруг снова и снова.
– Тебя действительно не за что осуждать, мама.
– Именно об этом я и говорю…
Она продолжает приводить в пользу правильности своих поступков еще какие-то доводы, многие из которых я наверняка уже не раз слышала, но сейчас мое сознание отказывается воспринимать человеческую речь, полностью сосредоточившись на охватившем меня волнении.
Мы приближаемся к дому моего отца.
Что я знаю о его семье?
Ничтожно мало. У него есть жена, их общий сын семилетнего возраста – мой брат, с которым я даже не знакома, – и пасынок, кажется, мой ровесник. Его я тоже ни разу не видела, как и его мать, папину жену. Сомневаюсь, что все они будут ужасно рады вторжению в свою жизнь, по сути, постороннего человека. До сих пор не понимаю, по какой причине папа настоял, чтобы я жила с ним и его семьей.
Машина притормаживает у высоких и красивых кованых ворот, которые приветливо разъезжаются в стороны, пропуская нас на территорию особняка.
Я здесь впервые и потому против воли с любопытством разглядываю ухоженные лужайки возле трехэтажного, в очень светлых тонах дома и далекий сад с правой стороны. Тут красиво. Все очень элегантно и со вкусом. Мне кажется, в таких местах нужно проводить экскурсии, а не жить…
– Посмотрите на него, – саркастично замечает мама. – Вышел встречать дочь, как примерный и любящий отец. И неважно, что все семнадцать лет ее жизни – нет, даже почти восемнадцать, учитывая, что скоро у нее день рождения, – ему не было дела до нее.
Вот тут я не могу согласиться с ней, ведь это как раз она запрещала ему со мной видеться, но, разумеется, молчу.
Машина останавливается, и мы с мамой выбираемся из салона.
– Здравствуй, Эвелина, – папа приветствует маму широкой улыбкой. Мне он, так же улыбаясь, кивает: – Любовь, добро пожаловать в твой новый дом.
Я разглядываю его отливающие медью на солнце волосы и щетину на подбородке и отчего-то озадачиваюсь: он, как и мама, будет звать меня исключительно полным именем? Кстати, я нередко замечала в мамином взгляде на меня подобие тоски от того, что внешностью я пошла в отца, а не в нее. Те же рыжие волосы, глубокого синего цвета глаза и полные, четко очерченные губы. Правда, непонятно в кого я такая маленькая, потому что оба моих родителя отличаются высоким ростом. Наверное, в неизвестного дедушку по маминой линии.
– Здравствуй, Андрей, – холодно отвечает мама, высокомерным взглядом окидывая фигуры женщины и мальчика, стоящих у входа в дом. – Что же твоя драгоценная жена не подошла поздороваться с матерью твоей родной дочери?
– Разве ты не зайдешь в дом, Эвелина? – делано удивляется папа. – Не проверишь, достаточно ли просторна и светла комната нашей дочери?
Мне почему-то хочется улыбнуться от того, что я слышу в его голосе иронию. Очевидно, не мне одной пришлось по нескольку раз выслушивать все ее условия.
Ловлю взгляд папы и вижу, как он, незаметно для мамы, быстро мне подмигивает. Непослушная улыбка все же вырывается на волю, но я тут же ее прячу.
– У меня нет времени. И я все же рассчитываю на то, что в свои годы ты научился держать слово. Детка, – это уже мне, – дай мне тебя обнять на прощание.
Странно, но именно сейчас, находясь в кольце маминых рук, я вдруг понимаю, что перестала нервничать. Совсем.
Но вот надолго ли?
Мама не выпускает меня из объятий до тех пор, пока последнюю коробку не выгрузили из багажника. Наконец она, мазнув по моей щеке губами со слоем дорогой помады и открыв заднюю дверцу, напутствует напоследок:
– Будь умницей, милая. Не делай того, чего бы я не одобрила. Я обязательно навещу тебя на Новый год и буду очень по тебе скучать. Помни о своих занятиях балетом, хорошо питайся и почаще бывай на свежем воздухе. – Тут она с некоторым презрением оглядывает территорию и замечает: – Благо места тут предостаточно для прогулок.
На мои плечи неожиданно ложатся теплые ладони папы, он ободряюще их пожимает, а над головой звучит его слегка насмешливый голос:
– Мы не пропадем, Эвелина.
Мама окидывает его надменным взглядом и забирается в машину:
– Я позвоню тебе, детка, как только мой самолет сядет в аэропорту.
– Буду ждать, – успеваю я откликнуться, прежде чем машина срывается с места.
Уехала.
Это не первая наша разлука, но тогда они были короче, а со мной нехотя возилась бабушка. В смысле, мы жили в одном доме, но каждая занималась своими делами.
Как будет проходить эта разлука с мамой, я не имею ни малейшего представления. Я даже не знаю, что чувствую по этому поводу.
Папа убирает руки с моих плеч и ловит мой взгляд:
– Пойдем. Никита с нетерпением ждал встречи с тобой. Сдается мне, он заранее проникся любовью к своей старшей сестре. И если тебя не затруднит, будь с ним потерпеливей. Так вышло, что они с Мироном по сей день ищут общий язык.
Последнее предложение он произнес с какой-то усталостью и обреченностью. Или недовольством? Впрочем, у меня еще будет время разобраться в отношениях людей, с которыми я теперь вынуждена жить.
– Конечно, – говорю я, чтобы не казаться невежливой.
Отец знакомит меня со своими женой и сыном. Меня вновь охватывают волнение и робость. Кажется, Никиту тоже.
– Здравствуй, Люба! Очень рады наконец с тобой познакомиться!
Галина, жена папы, напротив, вся светится радушием и даже делает попытку приветливо обнять меня. Впрочем, заканчивается этот жест моими неловкими движениями и глухим «спасибо». Надеюсь, она не решит, что я бестактная грубиянка.
Мы проходим в огромный холл с широкой лестницей, покрытой коврами по ее центру, и я вдруг отчетливо понимаю, что хочу остаться одна. Я ощущаю себя невыносимо одинокой среди этих незнакомых людей, и абсолютное одиночество кажется спасением.
– Я покажу тебе твою комнату, – предлагает папа и приглашает взмахом руки в сторону лестницы.
– Я с вами! – невысоко подпрыгнув на месте, улыбается Никита.
Комната действительно оказывается очень просторной и светлой. Здесь даже имеется лоджия, двери которой распахнуты настежь; легкие занавески до самого пола обрамляют выход на нее и колышутся от легкого ветерка. Кровать ужасно огромная, большой шкаф-купе для одежды, кресла, туалетный столик, рабочий стол… И кажется, та дверь ведет в собственную ванную. Столько всего… И я опять не знаю, как к этому относиться.
– Люба, тебе нравится твоя комната? – осторожно интересуется Никита.
– Очень, – выдыхаю я и опускаю глаза в пол, не представляя, что делать или говорить дальше.
Нутро все еще грызет желание остаться одной.
– Давай, Никит, мы оставим Любу осваиваться, а сами, может быть, пойдем поныряем в бассейне? – предлагает отец сыну, вновь быстро мне подмигивая.
Неужели у меня на лице все написано? Мне становится еще более неловко, и я чувствую, как все сильнее горят щеки.
– Да! – радуется мальчик. – И Любу возьмем с собой! Люба, ты же пойдешь с нами?
– Я…
– Ник, твоя сестра только приехала, ей нужно отдохнуть с дороги. Вы порезвитесь в бассейне в другой раз, ладно?
Плечики Никиты слегка поникают, но он все равно мне улыбается:
– Отдыхай. Но только недолго – я хочу показать тебе свою комнату и железную дорогу!
Никита с таким азартом и воодушевлением говорит о железной дороге, что мне вмиг хочется на нее взглянуть, и я, улыбаясь, соглашаюсь:
– Хорошо.
Никита, удовлетворенно кивнув, выбегает из комнаты, а папа, прежде чем отправиться вслед за ним, предлагает:
– Спускайся, как будешь готова. Обед обычно подают в два часа, – подмигивает он напоследок.
Я киваю и наконец остаюсь одна. Еще раз осматриваюсь, а затем иду к кровати и укладываюсь на ее краешке, сворачиваясь клубком.
Глаза начинает щипать, но я не позволяю себе плакать. Две недели назад я пообещала себе, что справлюсь с чем угодно. Я не разочарую вновь ни бабушку, ни маму, ни вообще кого-либо в принципе.