Уже понявшие, что именно ищут, очень специальные люди, прибывшие из далёкой страны, активизировали поиски, но пока результата не было, а время шло. Пролетело лето, началась осень, и Ита пошла в школу. Её охраняли, конечно: двое из тех самых людей сопровождали девочку по дороге в школу и из школы, но ничего не происходило, как не давали результата и поиски.
Едва удалось что-то нащупать, как девочка пропала. Возвращаясь из школы, Ита бесследно исчезла. Это был обычный пятничный день, синагога готовилась к празднованию субботы, давно должна была вернуться девочка, но её не было. Забеспокоившийся ребе уже поднял трубку, когда в синагогу вошли полицейские. Сердце ребецин, ждавшей девочку, ёкнуло. Она поднялась навстречу сотрудникам полиции.
– Чем мы можем вам помочь? – спросила женщина.
– Скажите, Ита Кац вернулась из школы? – поинтересовался старший из полицейских, на что женщина покачала головой.
– Что случилось? – заволновалась она.
– Неподалеку от школы обнаружен автомобиль с двумя мёртвыми мужчинами, – ответил второй полицейский. – Насколько нам известно, они сопровождали вашу…
– Дочь, – закончила за него ребецин, сердце которой ныло от предчувствия катастрофы. – Я могу их увидеть?
Девочку объявили в розыск немедленно, полиция, подстёгнутая чуть ли не из Берлина,26 принялась рыть землю, но всё было без толку – от девочки не осталось и следа, она просто исчезла. Никто её не видел, никто ничего не слышал. Специальных людей стало значительно больше, а державшаяся за сердце Рахель каждый день боялась услышать, что их мэйделе нашли мёртвой.
Зеёв доложил о своей находке прямо в Берлин, как и о сделанных выводах, на что там схватились за голову. После той войны на подобные вещи реагировали сразу, потому дело взяли на контроль на самом верху, но только спустя почти месяц удалось обнаружить и «школу», и… нацистов, наследников давно запрещённой организации. Комплекс зданий был окружён полицейскими подразделениями, выявившими такое, что кровь стыла в жилах, но так и не нашедшими Иту Кац.
– Она… они её… а она – бух, и всё… – это рассказала обнаруженная в подвалах почти замученная девочка. Что она имела в виду, установить не удалось. Седой ребёнок сошёл с ума. Шум поднялся от земли до неба, ибо такие вещи в Германии так просто с рук не сходили, а тут ещё и вполне законные требования Государства Израиль… Но девочки нигде не было, она будто провалилась сквозь землю.
Для Иты всё произошло внезапно. Школьный день закончился очень радостно, ведь она получила целую единицу,27 что несказанно радовало почти одиннадцатилетнюю девочку. Её, как всегда, встретили, как всегда, посадили в машину, сразу же двинувшуюся с места, а потом вдруг что-то затрещало, кто-то очень страшный рванул дверь автомобиля, и последним, что услышала Ита, было какое-то шипение, после которого всё померкло.
Очнулась девочка совершенно обнажённой и привязанной за руки к потолку, отчего могла стоять только на цыпочках. Некоторое время никто не приходил, Ита слышала только «кап-кап-кап» и время от времени чьи-то дикие крики, отчего стало ещё страшнее.
Наконец дверь резко раскрылась, и в камеру вошел герой кошмаров девочки – герр Вольф. Он выглядел очень злым, сразу же замахнувшись на Иту. Стало очень-очень больно, девочка кричала, срывая голос, но становилось только больнее. И сквозь эту боль прорывались слова…
– Недочеловек! Омерзительная грязь! – доносилось до бьющейся от боли девочки. – Ты заплатишь за всё! – в этот момент мир померк.
Очнулась Ита все в той же позе, только тело сильно болело, ещё казалось, что по нему что-то течёт. Губы девочки зашептали молитву, представлялось, что всё произошедшее не более чем сон. Подняв голову, Ита увидела Эльзу, которая висела в такой же позе, но та девочка была… Чёрные волосы Эльзы сменили свой цвет, став совсем серыми.
– Эльза! Эльза! Что происходит, где мы? – прохрипела сорванным горлом Ита.
– Мы в школе, – просипела седая девочка, её голос не выражал ничего. – Мы недочеловеки, за это нас надо медленно убить.
– Нет! Нет! – попыталась закричать когда-то Ингрид, но закашлялась, а потом дверь ещё раз раскрылась, и опять стало больно. Девочка уже не могла кричать, она хрипела, хрипела, задыхаясь от ужаса, а где-то вдалеке наливался ярким белым светом артефакт.
– Ты сдохнешь даже не тогда, когда захочешь, – прошипел в задранное лицо девочки герр Вольф, на человека совсем не похожий, – а когда я тебе позволю это сделать!
И снова накатывала сводившая с ума боль. Их не кормили и почти не поили, но Ита уже потеряла счет времени, плавая просто в океане боли. Что и зачем с ней делают, она не понимала, молясь Ему каждый момент, когда была в сознании и не кричала от невыразимой муки. Девочка дрожала, но продолжала шептать молитвы. Наконец что-то случилось – по крайней мере, Ингрид это почувствовала.
– Тебя ищут, – усмехнулся мучитель. – Но они не успеют, ты сдохнешь прямо сейчас!
Герр Вольф опять сделал очень больно где-то на груди, а потом девочка увидела раскалённый прут, придвигающийся к ней. Мужчина будто получал удовольствие от ужаса ребёнка, медленно, очень медленно приближаясь к ней. Губы Ингрид, понявшей, что скоро – всё, дошептали видуй28 и принялись за ту молитву, с которой евреи приходят и уходят… «Слушай, Израиль!»29
В этот момент всё и случилось. Где-то в неведомой дали вспыхнул белым пламенем кристалл, с громким хлопком исчезнув из реальности, что заставило взвыть сирены тревоги в оцепленном хранилище, а Ита так же внезапно исчезла, но при этом звук был как от небольшого взрыва. Палача откинуло от ребёнка, в результате чего тот упал на острый угол перевернувшейся и засыпавшей его горячими углями жаровни, а раскалённый прут шлёпнулся на пол всего в дюйме или двух от Эльзы.
Последним, что слышала Ингрид перед тем, как погрузиться в беспамятство, был детский крик. Какая-то девочка, надрываясь, кричала на сразу же распознанном идише:
– Маме! Маме!30 Тут мэйделе, 31совсем узгибитене!32 – И этот крик наложился на молитву «Шма»,33 с которой готовилось уйти совсем ещё юное создание…
Эльзу освободили через несколько часов, но всего пережитого седоволосая девочка не вынесла, сойдя с ума. Немецким властям ещё предстояло перевоспитывать «истинных арийцев», многие из которых были замараны в убийствах, да объяснять журналистам, как такое вообще могло быть возможно в демократической Германии.
Циля Пельцер была женщиной дородной, внимательной, никогда не отказывавшейся помочь и поскандалить. У женщины подрастали двое детей: мальчик Йося и девочка Ривка, мамины солнышки и радости. Девочка в свои одиннадцать уже хорошо помогала по дому, а Йося учился на одни пятёрки, куда не надо не лазил и вообще был хорошим мальчиком, хотя силой пошёл непонятно в кого, – по крайней мере, муж Цили, Изя, не признавался, но за сына радовался.
В этот вечер Циля чистила картошку, потому что сын принёс свежепойманную рыбу, которую надо было приготовить к приходу мужа с работы. Изя служил доктором в больнице, работая часто допоздна, но зарабатывал хорошо, что позволяло самой Циле заниматься хозяйством и детьми. Дети были пионерами, поэтому часто засиживались в школе, но Циля, чётко чувствуя, откуда ветер дует, не возражала. Йося сейчас сидел, делая уроки, а Ривка, давно закончив со своими, помыкалась вокруг мамы, но той помощь ещё не требовалась, потому, ища, чем себя занять, девочка отправилась на задний двор, откуда и прибежала в совершеннейшем ужасе.
– Мама! Мама! Там девочка лежит, вся замученная! – закричала Ривка, даже не проверившая, жива ли девочка.
– Ой-вей!34 – отреагировала Циля, бросив нож и недочищенную картофелину, ибо ситуация явно обычной не была. Это не соседские мальчишки, залезшие через забор за яблоком, которого для них не жалко; «замученная» могло означать что угодно. – Покажи маме, – попросила она дочку, чуть ли не бегом отправляясь за ней.
На траве лежала девочка. Одежды на ней совсем не было, к тому же ребёнок, похоже, ещё и обгорел. Циля всплеснула руками, осторожно наклоняясь к девочке. Тут губы ребёнка шевельнулись, явно с трудом проталкивая слова. Слова были женщине, разумеется, известны, потому чтото была молитва. Перед Цилей лежала еврейская девочка – вряд ли кто-то ещё знал эту молитву.
– Ривка! – осторожно беря на руки явно подвергавшееся пыткам тело, Циля решила отнести ребёнка в дом. – В темпе вальса35 к папе в больницу! Расскажи за девочку и что тому, кто это сотворил, я сделаю бледный вид и розовые щёчки36! Она ж как только что из Валиховского37 переулка! Пусть бежит сюда мелким шагом38!
– Да, мамочка! – кивнула Ривка, беря с места в карьер.
– Йося! Йося! Ты где? – громогласно поинтересовалась Циля, неся найденного ребёнка в дом. – Ноги в руки, и я тебя не вижу, но чтобы здесь был дядя Сёма, и как за водкой39!
– Да, мамочка, – не стал рассуждать Иосиф, видевший, кого мама несёт на руках.
Уложив девочку на кровать, Циля вздохнула. Ребёнок, казалось, был без сознания, только губы шевелились. Женщина подумала, что раз девочка не зовет маму или папу, а шепчет молитву, то, скорее всего, злые люди убили всех, возможно даже на её глазах. Когда Циля уже думала накрыть простынёй найденную девочку, в дом вошел Сёма Лившиц, работавший в милиции. Улыбчивый высокий молодой человек, в котором было трудно признать еврея, в милицейской форме выглядел импозантно, по мнению Цили.
– Таки шо страпилось40? – поинтересовался милиционер, воткнув взгляд в женщину.
– Кинь брови на лоб,41 Сёма, – отозвалась Циля. – Гляди, что Ривка у нас на заднем дворе нашла!
– Что она шепчет? – спросил Сёма будто самого себя, наклоняясь к найденному ребёнку.
– Это молитва, Сёма, – грустно ответила ему женщина. – Так уходят… – она нежно погладила девочку, отчего та открыла глаза. Глядя в разноцветные, такие же, как у самой Цили, глаза, женщина охнула.
– Она таки такая же, – задумчиво отозвался Йося, видимо, от волнения перейдя на идиш. – Ты кто, девочка?
– А… И… Пе… – попыталась произнести почти замученная девочка, но не смогла. Широко раскрытые глаза наполнились ужасом.
– Тише, тише, – всё поняла Циля, продолжая гладить так похожую на неё незнакомку. – Мы все решим. Твоя фамилия Пельцер? – вдруг спросила женщина, и девочка медленно кивнула, заставляя Цилю переглянуться с Семёном.
– Шо тут у вас? – запыхавшийся Изя был не сильно рад, хотя и понимал, что так просто его с работы не дёрнули бы. В этот момент он увидел ребёнка. – На минуточку…42
– Не кидай брови на лоб,43 Изя! – сразу же отреагировала его супруга. – Помоги ребёнку!
Молча кивнув, доктор посерьёзнел, что-то показав Циле, приподнявшей ребёнка. Девочку явно не кормили, похоже, сильно избили чем-то вроде кнута и, по-видимому, резали ножом или чем-то подобным. Выглядевшая малышкой, она сейчас не могла говорить, только шептала едва слышно слова молитвы, а из её глаз текли слёзы. Доктор подумал о госпитализации, но Циля, видя отчаяние в глазах а идише мэйделе,44 твёрдо произнесла:
– Не дам! Здесь лечи! – она была абсолютно уверена, что девочка просто не перенесёт больницу. – Сама её выхожу!
– Циля, – Сёма вздохнул. Характер женщины он знал и пустыми надеждами себя не тешил. – Записать её как?
– Она хорошая, мама, – тихо произнесла Ривка, вернувшаяся с отцом, потянувшись к незнакомке. – Будет мне сестрой…
– Хорошая? – переспросила Циля. – Сёма, пиши: Гита45 Пельцер, моя дочь!
– Ша, ша, я всё понял, – поднял руки милиционер. – Возражений не имею, сходство на лице.
А не понявшая и половины Ингрид лежала и смотрела широко раскрытыми глазами на ту, что назвала её сестрой. В это просто не верилось, все происходившее было абсолютно невозможно, по мнению девочки, но оно происходило, а ещё… Ещё мягкая тёплая рука новой мамы гладила по голове новопоименованную Гиту Пельцер, правда, Ингрид это только предстояло ещё узнать. Узнать, что отныне и навсегда она а идише мэйделе.46