Четырнадцать лет назад
Я сидела в раздевалке и плакала. Все казалось потерянным. Мир сошел со своей орбиты и крутился совсем в другую сторону, разрушая все мои мечты и надежды.
Медленно открылась дверь в неуютную раздевалку чужого спортивного комплекса. Я замерла.
В щель просунулась темноволосая прилизанная голова Дани.
Я никак не могла привыкнуть, что на соревнования ему так укладывают его волнистые, мягкие, непослушные волосы.
Как-то, в день, когда Даня очень сильно поругался с отцом, он пришел делать уроки к нам. Полистал один учебник, второй, открыл тетрадь, но, ничего не написав, закрыл ее. В итоге убрал все в рюкзак и предложил посмотреть мультик.
Мама была на работе, иначе бы не дала нам раньше времени включить телевизор. Я села на диван, а Даня прилег рядом, положив голову мне на колени. Я гладила его, мои пальцы легко пробирались через шелковистые волосы.
– Это женская раздевалка, – шмыгнув носом, сказала я.
Даня лишь усмехнулся и вошел в комнату.
В обтягивающем танцевальном костюме его еще нескладная детская фигура смотрелась слишком тонкой и чересчур гибкой, как будто костей у него нет совсем. Казалось, если постараться, его можно завязать в узел.
– Чего ревешь? – спросил Даня и присел на скамейку рядом со мной. – Второе место – это не провал.
– Но и не победа, – вымолвила я и снова заревела.
Даня, привыкший к моим причудам, вздохнул, а потом одной рукой обнял за плечи. Несмотря на крайне субтильное телосложение, он был далеко не слабак.
– Нашла из-за чего рыдать, – ворчал Даня и гладил меня по голове.
– Я думала, мы возьмем первое, – ныла я. – Мы так много тренировались, не могу поверить, что продули!
– Да не продули мы, – раздражался Даня. – Второе место – это не так уж и плохо.
– Самый настоящий проигрыш. Мы могли лучше! – вскричала я.
– Могли бы – сделали бы! И вообще, прекрати на меня орать!
Я отстранилась от него, хотела сказать что-то обидное, самое обидное, что только может сказать девочка мальчику, но не смогла ничего придумать и снова зарыдала, уткнувшись лбом в его костлявую грудь.
Даня снова вздохнул.
– Дура, – как-то даже ласково шепнул он, и я не стала спорить.
Даня молча переждал, пока я закончу плакать, потом помог надеть куртку, взял за руку и отвел вниз, где ждала мама.
– Лаймик, – произнесла она, опускаясь на корточки, чтобы обнять, – что же ты так расстроилась?
Я почувствовала, как к глазам снова подступают слезы.
– Лучше не спрашивайте ее ни о чем, – посоветовал Даня. – А то опять реветь начнет.
Мама кивнула ему с благодарностью.
– Поехали домой, – сказала она и взяла меня за руку. – Дань, ты с нами?
– Да. Если можно.
– Конечно, можно. Сейчас вызову такси.
Я заметила, что маме стало грустно, и сразу догадалась почему. Ни отец, ни мачеха Дани не пришли сегодня его поддержать. Даже привести и забрать не посчитали нужным.
Я знала, что костюм, в котором выступал Даня, заказала у портнихи моя мама вместе с платьем для меня. А однажды я случайно подслушала, как она по телефону ругалась с мачехой Дани и говорила, что взрослым людям глупо бойкотировать интересы ребенка и что танцы – такой же спорт, как карате или футбол.
Я любила маму и всегда хотела быть на нее похожей. Мне нравилось, как она одевалась: платья с узкой талией и пышной юбкой, коротенькая шубка, тонкие колготки, бусы из жемчуга и серебряные браслеты. Нравилось, как мама пахла – чуть сладковатые, с нотами цитруса духи, которые так напоминали мне о любимых солнечных и спелых мандаринах. Нравилось, как на маму обращали внимание мужчины. Даже Даня, этот неоперившийся птенец на нетвердых ногах олененка, время от времени перед ней краснел и терялся.
– Мам, а расскажи про папу, – иногда просила я, оставшись с ней наедине.
– Твой папа, – на глубоком блаженном выдохе повторяла мама, и мы обе принимались мечтать, – был самым лучшим мужчиной из всех, кого я знала. Галантный, чуткий, заботливый… Читал мне стихи, рассказывал о писателях, художниках. Боже, как я любила его слушать! Его голос пробирал до дрожи. Если бы не та авария… – Мама заметно грустнела, ее глаза каждый раз наполнялись слезами, когда она говорила о нем. – Я даже не успела сказать ему, что у нас будешь ты. Думала, как вернется, так и расскажу. А вышло…
Я теснее жалась к матери.
К тому возрасту я уже знала историю целиком. Папа был известным архитектором, они с мамой познакомились, когда учились в институте. Как и положено для первой любви, они почти сразу влюбились и были без ума друг от друга, но с семьей не торопились. Ждали, когда оба встанут на ноги, начнут зарабатывать – хотели все сделать правильно, чтобы потом до самой старости жить счастливо.
Однажды папу пригласили на конференцию в другую страну. Накануне его отъезда мама узнала, что беременна, но побоялась говорить, решила, пусть лучше думает о выступлении, о докладе, который он усердно готовил полгода. А через три дня вернется – ну что такое три дня для их долгой совместной жизни с ребенком? – тогда она ему все и расскажет. И они смогут наслаждаться радостью вместе, вдвоем.
Но через три дня, когда папа ехал в Улинск из московского аэропорта, а мама перед зеркалом думала, какими словами лучше передать радостную новость, машину, которую вел его приятель, занесло. Они выехали на встречную полосу. Ни папа с приятелем, ни водитель второй машины – никто не пережил лобового столкновения.
Мама часто говорила, что если бы не я, она бы не смогла справиться с этой трагедией. Только осознание того, что надо заботиться о ребенке, заставляло ее двигаться дальше.
– Мам, – позвала я, – как думаешь, если бы папа увидел, как я танцую, что бы он сказал?
Мама улыбнулась с тоской и одновременно как-то болезненно счастливо и погладила меня по голове.
– Он бы сказал, что ты самая талантливая, самая красивая и самая замечательная девочка на планете. И что однажды весь мир узнает твое имя.