– Мне кажется, это бессмысленно, – сказал Даня, когда мы остановились у подъезда его дома. – Отец даже дверь не откроет.
– Подбери хвост, – ответила я. – Столько времени прошло. Мало ли, может, он перестал вести себя как полный псих.
– Сомневаюсь. Обычно психи со временем ведут себя только хуже.
– В любом случае, ты зачем из Москвы приехал? Чтобы дверь подъезда поцеловать и домой вернуться? Давай хоть попробуем в гости напроситься, раз пришли.
– Ты пойдешь со мной? – спросил Даня.
– А ты разве не об этом меня просил?
– Об этом. И не об этом, – начал путаться Даня. – Я хотел, чтобы ты пошла со мной, но в то же время не хочу, чтобы ты видела моего отца. Мало ли что он выкинет…
Я махнула рукой.
– Чего он при мне только ни выкидывал. Вряд ли у него получится удивить чем-то новым. Не переживай, – добавила я. – Я буду рядом на случай экстренной ситуации, но сама не полезу.
Наконец Даня кивнул, и я аккуратно припарковала машину во дворе по следам другой машины, проложенным по густому снегу.
У двери домофона Даня снова остановился.
– Блин, на что мы вообще надеемся? – забубнил он себе под нос.
Я вздохнула и набрала номер квартиры.
Домофон долго противно пиликал, пока наконец не затрещал и на том конце не послышалось раздраженное:
– Кто?
Теперь вздохнул и, думаю, мысленно выругался Даня.
– Это я, отец. Открой, пожалуйста.
После небольшой паузы ему ответили:
– Кто это такой – «я»?
Даня закатил глаза к козырьку подъезда.
– Один из твоих сыновей, Даниил. Помнишь такого?
– Зачем приперся? Думал, я сдох и ты сможешь поживиться куском общего пирога?
– Нет, сейчас ты мне нужен живым.
– Для чего это я тебе нужен, интересно?
– Раз интересно – открывай, – загорячился Даня. – Или мы что, как идиоты, по домофону будем разговаривать?
– Насчет идиотов не обобщай, – ответил отец, и домофон истошно запищал, сообщая об открывшейся двери.
Отец Дани – массивный, широкоплечий и пузатый – ждал нас в прихожей со скрещенными на груди руками.
– Даже один прийти не смог, – хмыкнул он. – Девчонку притащил, чтобы за нее прятаться.
Мы с Даней ничего не ответили.
– Можете не разуваться, – сказал он и направился вглубь жилища. – Вы ненадолго.
Квартира была старой – поверх доисторических обоев наклеены плакаты с какими-то борцами, в коридоре над дверью висел турник, сквозь окошко двери в комнату можно было рассмотреть очертания боксерской груши. Еще я увидела огромные разной степени убитости кроссовки, резиновые сапоги с меня ростом, рукавицы, которые я могу смело надевать на голову, как шапку, и прислоненную в углу бейсбольную биту.
Я не отставала от Дани, и скоро мы оказались на кухне. Последний раз, по словам самого Дани, прозвучавшими в далеком детстве, тут меняли мебель еще до его рождения. Но что нельзя было не заметить – и здесь, и везде в квартире наблюдалась строгая чистота и солдатский порядок.
За столом сидели двое парней – такие же здоровые, как их отец, и похожие друг на друга, почти как близнецы.
Даня разительно отличался от них всех. Тонкой фигурой, заостренными чертами лица, волнистыми волосами и улыбкой он пошел в мать, которую, к сожалению, и сам едва помнил, и которую мы с ним в детстве часто рассматривали на фотографиях. Именно от нее в его внешности и зародилась та самая изящность, которую Даня стеснялся и готов был выбивать из себя кулаками.
– Поздоровался бы хоть с братьями, – бросил отец, присаживаясь к столу.
Даня кивнул в их сторону. Я пряталась за его спиной, время от времени выглядывая из-за плеча.
– Так что тебе надо? – спросил Литвинов-старший.
Даня усмехнулся.
– Что, даже чай не предложишь?
– Могу кипятка налить. Ты же тоже с пустыми руками пришел.
– Ладно, не надо. Не дай бог мы тебя объедим.
Отец откинулся на спинку кухонного уголка и снова скрестил руки на груди.
– Говори, что хотел, или сматывайся.
Даня глубоко вдохнул.
– Через две недели я женюсь, – сказал он, – и моя невеста хочет с тобой познакомиться.
– О-ого! – протянул отец, округлив глаза. – У нас что, таких, как ты, женить начали?
Братья грубо заржали.
– У нас всегда женили таких, как я, – произнес Даня спокойно.
Слишком спокойно. Мне стало не по себе. Я коснулась его локтя.
– Дань…
Но он меня даже не слышал.
– Хочешь сказать, – продолжал отец, – что какая-то лахудра действительно согласилась выйти за тебя замуж?
– Согласилась. А куда, интересно, твоя «лахудра» делась? Что-то я ее тут не наблюдаю.
Парни недобро заерзали на своих местах, но я знала, что Дане уже все равно – если его разозлить, он перестает здраво оценивать противника перед собой, ему становится все равно на кого нападать. Так было с самого детства и, видимо, взрослая жизнь тут ничего не смогла поменять.
– Ты ее сожрал или убил? – продолжал Даня.
– Э! – с присвистом выкрикнул один из парней за столом.
– Мать с нами не живет, – не теряя суровости, ответил второй, судя по всему, младший.
– Выжил-таки, – усмехнулся Даня.
– Не твое собачье дело! – бросил отец. – И вообще, какого черта ты приехал? Ни слуху ни духу несколько лет, а тут нате, пожалуйста! «Папа, я женюсь». Хочешь, чтобы я порадовался за тебя?
– Ну, уж радости я точно не дождусь, на это даже не надеюсь…
– Вот и не надейся! Мне тоже надеяться не на кого было, когда старший сын, вместо того чтобы делом нормальным заниматься, пляски выбрал!
– А что для тебя нормальное дело?
Данин отец громко усмехнулся.
– Ты даже этого не знаешь, бестолочь! Нормальное дело для мужика – деньги зарабатывать.
– Так я и заработал! У меня квартира в Москве, машина, дело, которое меня кормит, скоро семья будет. Другой бы на твоем месте гордился таким сыном!
– Гордился бы?! Да где ты был, когда твои братья росли, а я один тянул всю семью? На тренировках своих? Здоровый лоб, а толку – что с козла молока!
– То есть ты их наделал, а я должен был горбатиться, чтобы их кормить? А ничего, что меня самого ты обеспечивать с пятнадцати лет перестал? Пока другие подрабатывали, чтобы себе телефоны новые купить, я газеты раздавал, чтобы пожрать купить! Мне пришлось снимать комнату у чужих людей в городе, где живет моя семья!
– Ты сам ушел из моего дома!
– Ушел, потому что больше не мог слушать о том, какой я никчемный!
– А как ты хотел? Чтобы тебя каждый день по головке гладили?
– Чтобы ко мне по-человечески относились! И уважали мои интересы!
– У настоящего мужика не может быть интереса в том, чтобы в блестящих трикошках под музыку прыгать!
Я услышала, как Даня зарычал, и сжала его руку.
– Перестань, – сказала я, зная, что до уха не дотянусь. – Пойдем отсюда.
– Да, – не оборачиваясь ко мне, ответил Даня, – ты права. Тут, кроме троих деревянных снеговиков, ловить нечего. Столько лет вас не видел, надеюсь, еще столько же не увидимся.
Братья Дани посмотрели на него таким взглядом, что я сильнее вцепилась в ладонь Литвинова. Вдвоем они его отметелят.
– Да, сынок, тебе того же! Когда я помру, тоже можешь не приезжать. Твоего тут ничего нет, так и знай.
– О! Это я усвоил давным-давно, не волнуйся.
– Давай-давай, уматывай в свою Москву и сиди там со своей куклой набитой! Какая нормальная баба за такого пошла бы!
– Да от тебя даже ненормальная сбежала! – зло усмехнулся Даня. – С тобой жить могут только тараканы и эти кретины.
Парни красноречиво поставили на стол кулаки.
– Лучше бы ты стал калекой, а не она, – кивнул на меня отец Дани. – Может, тогда бы хоть немного поумнел. А то вон сколько лет, а все пляшешь.
– Ну как вы можете?! – не выдержала я. – Как не стыдно?! Это же ваш сын!
– Калек не спрашивали! – рявкнул отец.
И я даже сама не поняла, что произошло дальше – помог инстинкт. Только заметила, как рядом, с той стороны, где стоял Даня, что-то резко дернулось. И в тот же момент, не размышляя, бросилась туда. Ухватила Даню за руку и почти повисла на ней, не давая ему ни кинуться на отца, ни сбросить меня с себя.
Парни за столом, почуяв драку, как собаки, оживились, повскакивали.
– Да не трогайте вы сопляка! – велел им отец. – Его ж прибить ничего не стоит, как комара. Будете потом рассказывать, как прихлопнули мировую знаменитость.
– Даня, прекрати! – Я сильнее сжала его плечо. – Что ты делаешь? Он же специально тебя выводит. Не ведись!
Его отец рассмеялся.
– Поразительный ты человек, – сказал он старшему сыну. – Когда я обозвал твою невесту, ты стерпел, а как про эту начал, – он кивнул на меня, – драться полез. Да отпусти ты его, – сказал он мне. – Что он мне сделает?
– Заткнись! – крикнул Даня и, хоть я его и не отпустила, опять дернулся в сторону отца. – Урод! Ненавижу тебя! Тебя и этих твоих придурков из ларца! Они тебе, небось, и тапочки приносят.
Парни как-то недобро задышали. Мне резко стало душно.
– Даня, хватит! Пойдем отсюда.
– Катитесь, – разрешил отец, потом, усмехнувшись, крикнул нарочно утончившимся голосом: – Сынок! А невестушку-то когда приведешь?
– Никогда! – ответил Даня. – Я ей скажу, что ты сдох неделю назад и валялся тут три дня, пока твои идиоты вспоминали, как дверь открывается.
– Даня, идем! – крикнула я и стала вытягивать его из кухни.
Я почувствовала, что времени у меня мало, что нога вот-вот снова откажет, но упасть на пол прямо здесь, перед отцом Дани, была согласна только замертво.
– Пожалуйста, – прошептала я, потрепав Данину руку.
Вдруг он опомнился.
– Идем.
– Девка-то поумней тебя будет, – снова заговорил мужчина.
– Прекратите! – крикнула я. – Вы псих!
Ответом снова был смех. Но я его уже не слышала. Держа Даню за руку, я тянула его к выходу. Коридор совсем короткий в маленькой квартирке старого дома. Всего несколько шагов, но ведь каждый из них может оказаться ложным. Ступаешь шаг, а ноги больше нет.
Я сделала рывок, распахнула дверь и уже в подъезде упала на перила лестницы.
– Лайма! – кинулся ко мне Даня. – Что такое? Опять?
– Да. – Я уже не чувствовала ногу и боялась отпустить перила. – Дай руку.
Даня тут же протянул мне обе. Я коснулась сначала одной, потом другой и тихонько опустилась на ступеньку.
– Отец у тебя, конечно, полный неадекват.
– Да черт бы с ним. – Даня присел передо мной на корточки. – Чем помочь? Хочешь, отнесу тебя вниз?
– Да брось, – ответила я, растирая ногу. – Сейчас посижу минутку, и пойдем.
– Хочешь, я поведу?
– Вот еще! Моя «мышка» слушается только меня. С тобой она не поедет. Да не волнуйся, – улыбнулась я. – Сейчас все пройдет.
Даня выдохнул и присел на ступеньку ниже.
– Прости, что тебе пришлось все это увидеть, – сказал он. – И услышать. Ненавижу его.
– Все нормально. – Я положила руку ему на плечо, а хотелось запустить в волосы. – Мы же с тобой, в принципе, этого и ждали.
– Зачем только позвал тебя… Слушать эту скотину…
– Мы хотя бы попробовали.
Даня вздохнул.
– Что теперь делать с твоей невестой? – спросила я. – Как ты будешь знакомить ее с отцом? Наймешь актера, у которого получится сыграть адекватного папочку?
Даня хмыкнул.
– Конечно, нет. Объясню ей, что мой отец – конченый психопат, и предложу поинтересоваться чем-нибудь другим из моего прошлого.
– Точно! – я щелкнула пальцами. – Ты можешь устроить ей экскурсию по местам своего детства. Покажешь тарзанку, с которой упал и сломал руку. А потом месяц занятий в спортшколе пропустил, и мне пришлось тренироваться с Сережкой, который был немногим лучше табуретки.
– Да я вообще на эту чертову тарзанку не полез бы, если бы кое-кто не пытался меня взять на слабо, что я повторю ее коронный прыжок.
– И, кстати, не повторил!
– Ни фига подобного! – Даня даже обернулся. – Еще как повторил.
– Но я-то рук себе не ломала, когда с нее прыгала, – смеялась я. – Ладно, тогда своди ее на тот пустырь, где жила Найда.
– Найда, – Даня снова усмехнулся, но теперь ласково. – Моя первая и единственная собака.
– Моя тоже.
Мне сразу вспомнилась худая, бледно-рыжая дворовая собака, спокойно обнюхивавшая наши руки каждый раз, как мы приходили, и размахивающая хвостом, если в этих руках для нее находились вкусности – сосиски, дешевая колбаса или то, что моя мама передавала застоявшегося в нашем холодильнике.
– А помнишь, как мы пристраивали ее щенков? – негромко спросил Даня. – Она тогда пятерых родила.
– Помню. Я еще боялась, что они попадут в недобрые руки, и заставляла всех потенциальных хозяев рассказывать о себе и доказывать, что им можно доверять.
– А я боялся, что они осенью перемрут от голода, и готов был тебя удушить, когда ты отказалась отдать щенка парню, который при тебе перешел дорогу на красный свет.
Я засмеялась.
– Я испугалась, что он так же перейдет дорогу со щенком и попадет под машину!
– Я уже думал затащить оставшихся домой и прятать их у себя в комнате, пока этот, – Даня кивнул на дверь, – не заметит. Нам сильно повезло, что вместо него подвернулся другой парнишка, который мечтал о дворняжке, – с явным сарказмом продолжил Даня.
– А я так хотела забрать их себе, но у мамы аллергия на шерсть. Помнишь, там был такой черненький, с белым пятнышком на груди? Он мне больше всех нравился.
Мы замолчали, а потом Даня сказал:
– Наверное, заведу собаку, как вернусь домой.
– Здорово, – улыбнулась я, чувствуя, что начинаю завидовать. – Аня любит животных?
– Да, наверное, любит. У нее есть аквариум с рыбками.
Я вообразила Даню и его невесту, которую пока не видела, но представляла ярко, сначала у аквариума, а потом с собакой. С огромным пушистым беспородным псом. Хотя, наверное, Аня бы предпочла кого-то поменьше и чистокровного. Какой-нибудь ретривер или далматин. Или, может, вообще девчачью сумочную лупоглазую шавку. Но на такую бы в жизни не согласился Даня.
Почему-то в тот момент мне нравилось думать, что невеста Дани любит не то, что нравится Дане. Что они могут спорить или даже ругаться. Но я быстро поймала себя на этой низости, и мне даже стало стыдно, хоть никто моих мыслей и не знал.
Даня заслуживал самого лучшего и всегда к такому стремился и, если он решил жениться, значит, нашел ту самую – единственную, удивительную, уникальную, без которой и жизнь не жизнь и которую он уже точно никогда не отпустит.