Утром Итлар встал затемно, до восхода солнца. Ему нужно было во дворец заступать на службу. Ночную стражу меняли как раз с призывом азанчи к первому намазу. Разбуженный Злат решил тоже ехать. Все равно спать уже не будешь. Засобирался с ними и сказочник. Ему совсем некуда было спешить, да и рано, но не упускать же возможность доехать до главного базара – лошадь, на которой вчера приехал Илгизар, осталась во дворе, и теперь ее брал в повод сотник. Чего не прокатиться? Пешком путь неблизкий.
Сотник поскакал во весь опор, а Злат с Бахрамом решили заехать по пути к Илгизару.
Черная улица, на которой стоял двор водовозов, была совсем недалеко от заставы, тянулась прямо вдоль большой дороги в Сарай, только ниже к реке за давно пересохшим арыком, заросшим акацией. Место уединенное, если не сказать глухое. Часть улицы вообще в один ряд, а склон к реке зарос кустарниками и деревьями, превратившись в непроходимую чащу. Никто и не помнил, почему ее называли Черной. Может, потому, что была она самой северной окраиной Сарая – у монголов все северное называлось черным. А еще в прежние времена здесь селились по большей части уйгуры, придерживавшиеся кто буддизма, кто загадочной черной веры. Некоторые даже юрты ставили во дворах по степному древнему обычаю.
Когда после смерти хана Тохты в Улусе Джучи была смута, многих из них побили. За царевича Узбека тогда встали мусульмане. Они и одолели. Сторонники черной веры проиграли. Двадцать лет прошло.
Сейчас город подошел совсем вплотную к Черной улице. Прямо перед ней начинался многолюдный и зажиточный Булгарский квартал, к которому примыкала пристань, тоже именуемая иногда Черной, но чаще – Булгарской.
Это были северные ворота в Сарай Богохранимый. Речные ворота великого пути из стран русов, буртас, мордвы, булгар. Сказочно богатых полуночных стран.
Сюда приходили с верховьев великой реки струги, караваны лодок и множество плотов. На Булгарской пристани под присмотром ханских тамгачи – сборщиков пошлин – на берег выгружали драгоценные искристые меха, достойные самых знатных особ, охотничьих птиц – мечту султанов и королей. Под надежной охраной вели белокурых чернооких красавиц, подобных райским гуриям. Туда приходил строительный лес, дрова, выделанные булгарскими умельцами знаменитые кожи, славившиеся по всей Персии и Леванту вплоть до самого Египта. Самое главное – хлеб. Лучшая в мире пшеница, выросшая на тучных степных нивах.
Только Черную улицу от всего этого златокипящего шума и изобилия отделяли заросли карагача и вербы. Здесь всегда было тихо.
На самой Булгарской пристани жаркое время тоже еще не настало. Лед на реке только недавно растаял, и большая вода с верховьев придет не раньше, чем через месяц. Там, в мордовских и булгарских лесах еще лишь собираются караваны, сбиваются плоты. Сюда их ждать только в начале лета.
Черная улица в этот ранний час была погружена в сон. Только телеги водовозов нарушали гулкую предутреннюю тишину на спуске к реке. Но их двор был в самом конце, да еще отгораживался от улицы густой изгородью из кустарника, так что покоя в этом сонном царстве их хозяйственная суета не нарушала.
Привратник, узнав наиба, сразу заметался, но тот махнул рукой, чтобы не суетился, и слез с коня. На обширном дворе не было никого. Еще пахло прошлогодними палыми листьями, но вдоль ограды уже зеленела высокая трава. Большой дом с верандами до сих пор как будто спал. Ночи пока стояли прохладные, и летнюю кухню не топили. Ковров в беседке тоже не было. Рано. Только в конце двора мерцал огонек, и несколько теней маячили у двери в дом собраний, где у водовозов была мечеть.
Там и нашли свежего, видно, давно проснувшегося Илгизара. Все-таки был он здесь навроде муллы и сейчас собирался призвать тех своих прихожан, что еще не разъехались на утренний намаз.
Среди тех, у кого не случилось дел в столь ранний час, был старшина водовозов. Должность такая, что с начальством нужно ладить, потому он, едва признав наиба, бросился тому навстречу, перехватив едва не на середине двора.
– Какая честь! Гость нежданный, но всегда желанный! Эй! Быстро несите праздничную посуду!
– Я проездом. Да и тороплюсь. Так что, спасибо, Бурангул, за угощение, но некогда!
– Не сомневаюсь, что у светлейшего наиба есть дела поважнее, чем беседа с простыми возчиками кувшинов, – ни на перышко не смутился староста. – Но побывать во дворе водовозов и не выпить стакан воды – дело неслыханное!
– Если только стакан, – засмеялся Злат, оценив сладкоречивое «светлейший».
– Тем более ты не один, – ковал железо, пока горячо, Бурангул. – Если у помощника самого эмира Сарая день уже наполнен делами, как небо звездами, то почтенному Бахраму спешить в столь ранний час совсем некуда. И он может не спеша вкусить наших угощений. Глядишь, и будет почаще заглядывать в эту скромную обитель. Мы всегда рады послушать самого искусного сказочника Сарая. Жаль только, мои ребята собираются слишком поздно. Но для желанного гостя всегда найдутся и ночлег, и угощение, и достойная плата.
Злат мельком оценил расшитый ворот на кафтане старосты. Не зря тот заикнулся про достойную плату. Видно, что дела у водовозов идут неплохо. Достаток чувствовался. Бурангул и вовсе смотрелся как уважаемый купец с большого базара. Кафтан пошит из хорошего материала, явно привозного. Кушак бухарский, шелковый. Старосте часто приходится иметь дело с людьми важными, нужно и самому выглядеть под стать.
Подошедший к ним Илгизар погасил лампу. Сумерки уже бледнели, и небо начинало светлеть. Нечаянные богомольцы в конце двора, воспользовавшись отлучкой наставника, немедленно исчезли.
– Заехали за тобой, – приветствовал помощника Злат. – Садись с Бахрамом на одну лошадь.
– У него здесь срочное дело нашлось, – встрял Бурангул.
С этими словами он вежливо взял наиба за рукав и настойчиво потянул к дому.
В теплой трапезной уже ждали настоящие китайские чашки и горячий сбитень из лучшего булгарского меда с имбирем. На большом расписном блюде золотой горкой поблескивал чак-чак.
– Жаль, бурсака не осталось, – будто испрашивая извинения, развел руками староста. – В пятницу весь поели, а свежий еще не купили. Мы его берем у одной старушки в Булгарском квартале. Мастерица, каких мало. Бурсак печет только для свадеб, на заказ.
Злат потянул носом воздух. В жаровню с углями явно подкинули можжевеловых веточек для аромата.
– Значит, ты с нами не поедешь? – спросил он Илгизара.
– Коран буду читать. Староста умер.
Наиб сразу вспомнил суетливого и старательного старика, изрядно молодящегося и подкрашивающего бороду хной. Черная улица стояла особняком, и для порядка здесь имелся свой староста. Забот у него почитай никаких не было, но местным обитателям сподручнее жить самим по себе, чем ходить под квартальными начальниками, некоторые из которых отличались весьма крутым нравом. Злат даже не мог вспомнить, как звали старосту. Вроде, он занимался переписыванием книг. На этой улице вообще жил народ из тех, кто сам по себе. Астролог, составлявший гороскопы, лекарь и другие, кому не нужно день-деньской торчать в лавке или на базаре.
– Хворал? – спросил Злат из вежливости.
– Вроде нет, – обрадовался разговору Бурангул. – Вот только был бодрый и здоровый. И на тебе… Позавчера я к нему заглядывал. Мне как раз велели передать про того покойника, что у дороги нашли. Чтобы все старосты проверили, не пропал ли кто у них. И пришли на опознание. Покричал от калитки со двора, никто не ответил. Думаю, ушел куда. Вчера снова заглянул. Пораньше. Чтобы наверняка дома застать. Тишина. Зашел во двор, постучал. Уже уходить собрался. Гляжу, а дверь изнутри заперта. Хотел в окно заглянуть – так оно еще с зимы войлоком заделано, ночи еще прохладные. Стал еще стучать, кричать, уже громче. Чую, дело неладно. Послал человека к сыну его. Сын в хорезмийском квартале на базаре у одного купца по письменной части служит. – Немного помолчав, чтобы придать рассказу больше значительности, Бурангул продолжил: – Пока нашли, пока пришел, пока бегали за топором, так почти до вечера и прошло время. Сломали дверь. Точно. Закрыта изнутри на засов. А хозяин лежит на полу бездыханный.
«Бездыханный, – усмехнулся про себя Злат. – Бахраму обязательно нужно сюда заходить. Здесь оценят хороший слог».
Староста между тем продолжал:
– Сегодня хоронить будут. Илгизара позвали Коран читать. Человек был небедный. Платят хорошо.
– Ты, вроде, знался с покойным? – спросил Злат юношу.
– Он книгами торговал. Переписчик. Я тоже этим занимаюсь, когда время есть. Давал мне заказы. Всегда бодрый, никогда не жаловался. И вот внезапно…
– Я только сейчас узнал, что он хорезмиец, – снова встрял Бурангул. – Такое у нас здесь место. Каждый наособицу. И не знаешь, кто есть кто. Мы вот здесь кипчаки. Там, дальше, вроде уйгуры живут. Платье носят ихнее. Лекарь есть. Тот тоже не поймешь кто – говорит не чисто. Выговор нездешний. А про некоторых, хочешь верь, хочешь не верь – и не знаю ничего. Бок о бок живем. Не один год.
Наибу подумалось, что зря людям дозволяется жить вот так самим по себе. Лучше, когда все по своим местам, под присмотром старост и соседей из единоверцев или соплеменников. Тогда не спрячешься и ничего тайком не умыслишь. А всякая вольность приводит к беспорядку. Опять же, уединение. В прошлом году на этой самой улице было сразу два убийства.
– Теперь вам нового старосту нужно, – сказал он вслух, – вот я тебя и назначу. Человек ты молодой, от тебя больше проку будет.
Было видно, что такой оборот Бурангула никак не устраивал. Однако перечить наибу он не стал. Только робко намекнул:
– Нужно жителей созвать. Они должны выбрать.
– Вот и займись этим прямо сегодня. Собери их. Не забудь передать от меня привет.
Бурангул только поклонился с кислой улыбкой. Словно чуял, как быстро новая должность начнет доставлять хлопоты. Еще не прокричали с минаретов призыв правоверным к полуденному намазу, как его покрытая волоком легкая повозка стояла перед ханским дворцом.
Злат как раз вышел на площадь и, прищурясь на яркое весеннее солнце, думал, куда пойти пообедать. До главного базара рукой подать, а по закону важного ханского слугу с пайцзой любой хозяин должен потчевать бесплатно. Правда наиб и не думал пользоваться этим правом. Зачем? Только что от него ушел проситель, оставивший после решения своего дела не самый тощий кошелек с серебряными даньгами. Злат даже не заглядывал, сколько там. Понятно и так, что в ханский дворец с несколькими монетками не придут. А еда в Сарае недорогая. Рыбное, так вообще почитай даром.
В семье юного Злата, которого отец-священник строго звал Хрисанфом, как раз ели по большей части рыбу. Православный уклад предписывает поститься более половины дней в году. Живя у реки, посты легко соблюдать.
Увидев Бурангула, наиб собрался уже было похвалить за то, что тот так быстро собрал жителей, однако Барангул сам сразу взял быка за рога:
– Как ты велел, я уже сообщил людям, что меня назначили новым старостой. Вот я и приехал просить помощи.
– Быстро, – одобрил Злат. – Конечно, помогу. Что у тебя?
Новоявленный староста ответил не сразу. Он выразительно помолчал с громким сопением, потом придал лицу самое жалостливое выражение:
– У нас убийство!
– Хорошо начинаешь, – невозмутимо одобрил наиб. – Вижу, что я в тебе не ошибся. Кого убил? И за что?
– Тебе смешно, – обиделся Бурангул, – а мне что делать? Пришли люди из хорезмийской мечети обмывать покойного. Раздели, само собой, вот и обнаружили рану. Колотую. Она едва заметная, ударили прямо в сердце. Потому и крови не было. Клинок тоже очень странный – узкий совсем. Родственники голосят, хотят жалобу подавать. Скоро, наверное, сюда придут. Пока пошли в свой хорезмийский квартал. За кади и свидетелями. Чтобы убийство официально оформить.
– Илгизар что?
– А что Илгизар? Читает себе Коран. Ему какая забота? Там, поди, сур пятьсот.
– Всего сто четырнадцать, – успокоил Злат, – но хватит надолго. А вам всей улицей придется скидываться на штраф. Убийца неизвестен, значит, платить родственникам придется вам. Эти хорезмийцы народ ушлый, своего не упустят. Так что ищите убийцу.
На лице Бурангула отразилось такое отчаяние, что Злат едва не рассмеялся:
– Но я от своего слова не отказываюсь. Чем смогу, помогу. Поехали, глянем на новопреставленного.