Весна.
Инквизиция движется строгим маршем под единым хору́гвью (религиозное знамя). Поднимая за собой пыль, строй уже должен был углядеть шпили цитадели перед собой, но взамен впереди обозначилась чернь, что как ночь восходит за горизонтом.
Марш инквизиции остановила каменная стена, что перегородила дорогу цельным каменным изваянием в форме кисти руки, остерегающей путь. Его не возложили сюда, оно вырвалось из самих недр земли, вспоров дорогу и перегородив путь. Обтёсанный мастером, кусок камня олицетворяя собой изваяние, палец к пальцу, остерегающая длань. Она замерла стенной перед строем инквизиции, а меж её папиллярных линий (рельефные линии на ладонных) предупреждающая надпись.
– Почему остановились? – послышался пьяный голос апостольского нунция (высший дипломатический представитель Святого Престола) кардинал Мастема. Его красное оттёкшее лицо появилось из двери кареты отведённой ему одному, а следом всё тело вывалилось наружу. – Что стоим, я спрашиваю? – мятый мантеле́т (накидка без рукавов, элемент облачения высокопоставленного сана), тонзура (выбритое место на макушке) с остатками взъерошенных волос и кубок с алтарным вином в руке. Для нунция Мастема этот марш ничто иное, как ссылка. Он не желал и не стремился к этой должности. В уныние он провёл всю дорогу и выбираться из него он не собирается. – Так всё же, мне кто-нибудь ответит или мне самому нужно идти в начало строя? – нунций Мастема продолжает краснеть, надрывая связки, но на него никто не обращает внимание и это заводит его ещё сильнее. – Ко мне! Объясните мне…
– Позор, презренный… – не сдержался Саммаэль, стоя в начале марша перед каменой дланью. – О чём только думал камерарий выбрав этого презренного…
– “Оставь надежду вперёд идущий, там ждёт тебя лишь пепел и забвенье”, – прочёл с руки Конрад Мракобес – второй инквизитор в марше из четырёх. – Как кстати написали и с глубоким смыслом звучит. Эта фраза подходит и к нашей дороге, и к тому о чём ты спросил, брат, – улыбнулся Конрад поглядывая на Саммаэля.
– Я бы хотел улыбнуться Конрад, но скулы сводит от неприязни к нунцию, – Саммаэль чётко слышит вопли разъярённого кардинала там позади, что мечется возле своей кареты так и не осиля отойти от неё.
– У меня есть правило, если ты сомневаешься в своей правоте, взгляни на оружие, что держишь в руке и оно тебе подскажет, – Конрад многозначно улыбнулся, глядя на пляшущего нунция, чувствуя на поясе увесистую тяжесть «утренней звезды», излюбленного оружия – булавы с шипованным оголовьем.
– Что может подсказать холодная, бездушная сталь в руке кроме того, что нужно убивать? – в руках Саммаэля нет оружия, но почему-то он представил меч.
– Цель всегда оправдывает средства… – Конрад оскалился широкой ухмылкой и посмотрел на реакцию Саммаэля. Его грубые черты лица и крупное телосложение, по сравнению с подтянутым Саммаэлем, всегда заставляют принимать его слова в серьёз, даже не смотря на то, какую бессмыслицу он сейчас произносит.
– Брат, твоя жестокостью за частую выходит за рамки разумного, – Саммаэль хмуро ответил его настойчивости, без доли страха к такому собеседнику.
– В ней та и заключается абсолютная истина, которая никогда не изменится в нашем деле…
– Милосердие и справедливость – вот наша истина, если ты не забыл, брат? А уж потом жестокость…
– Мир всем, – усмехнулся Конрад и провёл по письменам на каменной руке. – Всё едино, брат.
– Если вы закончили, то теперь, пожалуй, я скажу… – раздался хриплый старческий голос из-за каменного изваяния. Сразу и не заметишь, но всё это время в его тени сидел грязный дед. Его можно было не заметить сразу, но теперь точно неразвидеть. По принадлежности не понять кто он, но дорогие лохмотья намекают на важность персоны. – Вы не успели, Империи больше нет… – старик начал подниматься и его подхватил ещё более неприметный незнакомец. По сумке, из которой торчит край книги, можно сделать предположение, что это придворный писарь и это предположение будет верно.
– Не скажи старик, всё в плоть до наоборот, наша работа только начинается, – Конрад не перестаёт улыбаться, даже не смотря на то что это теперь удивление от появление незнакомого старика.
– Думаю вы ещё не знаете о чём говорите, – старик махнул рукой в сторону за каменную стену, так небрежно, что это могло расцениваться как неважно. Если раньше шпили Цитадели радовали взор, то сейчас всё выглядит удручающим там впереди, на другом конце куда упирается дорога. Один обожжённый камень вместо неё, целая гора уродливого изваяние, а не столица империи. – Теперь это место выглядит как воспоминание, и оно неизбежно меркнет под гнётом высокомерия мёртвых, что погребены здесь на вечно…
– Кто ты, старик, назовись? – Саммаэль зашёл за каменную ладонь и обернулся на старика, осознавая, что разговаривает не с простолюдином.
– Имя моё громкое для здешних мест, я бы очень хотел его забыть, как страшный сон, но оно, я знаю, будет преследовать меня, даже после смерти…
– Это Фер Геомант! – подскочил гонец Аластор к старику и упал перед ним на колени. – Простите меня милорд, что так долго… – он взял руку старика и приложился к ней челом (лбом). Гонец хотел плакать от вида своего правителя, но ему что-то мешает. Может это напряжённая ситуация, может выдержка, но он не позволил себе проронить слёзы.
– Бесконечно долго, Аластор… – старик отнял свою руку и возложил её на голову гонца, прощая его. – Он всё и всех уничтожил…
– Кто Он? – Саммаэль подошёл к старику и хотел даже отдёрнуть его силой, но встретил усталый взгляд, что не пытается даже сопротивляться его вопросам.
– Он, чьё имя я не желаю произносить…
– Похоже, с ним по именам не поговоришь, – как и прежде улыбнулся Конрад, абсолютно не имея представления с кем разговаривает, да ему и нет дела до этого, он прибыл выполнять свою работу.
– Люцифер? – Саммаэль знал ответ на этот вопрос, но для себя он должен был услышать ответ.
– Да, – выдохнул старик.
– Где он сейчас?
– Мёртв, как и все те, кто посмел ему возразить. Цитадель стала им надгробием, а залы усыпальницей, – старик вздохнул с глубочайшей болью в сердце и Саммаэль увидел всю эту боль в его глазах. – Он хотел создать здесь новый мир и даже успел дать ему имя – Ад.
– По мне этому место больше подходит – Пандемониум, ведь только это здесь и осталось.
– Сейчас это не важно, для Него это должен был стать новый мир.
– Мир, – усмехнулся Саммаэль, – Мир – это самая сложная цель. Вижу Люцифер переоценил свои силы. Всего чего Он добился – это прекращение войны, разрушение, а вот Мир – это уже нечто совершенно иное и именно для него Церковь явила нас.
– Прискорбно, инквизитор, что вы хвалитесь итогом здесь и сейчас, находясь в неведенье событий. Уверен всю информацию вы черпаете из запоздалого доклада моего гонца Аластора и я повторюсь, это прискорбно…
– Так это основная цель канцелярии, для этого мы здесь. Нет времени скорбеть о мёртвых, старик, нужно восстанавливать Мир.
– Я скорблю не о мёртвых, но о живых. Бремя смерти несут те, кто остались стоять на её пороге. Им придётся вновь учиться жить со знанием, что ничто никогда не будет прежним и с надеждой смотреть в будущее…
– Надежда – это повязка, которой нам закрывают глаза. Сорви её старик со своих глаз – и увидишь то, что вижу я, а я вижу кульминацию плана Создателя.
– Я тоже вижу её, но я так же свидетель тех дней, когда Империя в одночасье задохнулась собственным равнодушием. Когда каждый человек в грязи собственных преступлений должен был пасть на колени и молить о прощении, но вместо этого взял в руки оружие. В ту проклятую ночь, когда безумие для каждого стало истиной, Врата Хаоса разверзлись, как воспалённая рана, и легионы проклятых хлынут в созданное ими царство. И ничто это не могло остановить, даже вся церковная рать во главе с Инквизицией. Так что вы опоздали…
– Позволю себе напомнить, что это Вы нас воззвали, фер Геомант. Теперь по прибытию что я вижу, перегородили дорогу и упрекаете через слово – это ни есть содействие – это есть препятствие священной канцелярии…
– В чём дело, Саммуэль? – ворвался в разговор нунций Мастема. Не выпуская кубок из рук, он всё же добрался к началу марша и своим вниманием окрестил присутствующих.
– Саммаэль… – сквозь зубы произнёс инквизитор, но этого было достаточно громко чтобы его услышал нунций.
– Я так и сказал, Саммуэль, – удивился возмущению инквизитора и небрежно отмахнулся от него. – К чему препираться, инквизитор, знай место… – здесь Саммаэль поймал вскипающий гнев внутри себя и сжался как пружина.
– Да, Отче… – он переступил через себя, но обида легла в его сердце тяжким грузом. Саммаэль почувствовал это и знал, что в какой-то момент она потребует освободиться.
– Так почему мне до сих пор не доложили какова причина столь долгой остановки? – нунций почувствовал свою важность и скрыть этого больше не может. Он выпучил круглый живот вперёд себя, чем умудрился подвинуть Конрада, что на голову массивней его. – Разве мы не должны уже прибыть в Алькасаба-нок-Вирион?
– Должны… – смиренно ответил Саммаэль и отступил взгляд в ноги. Он не чувствует вины – он понимает глупость такого допроса.
– Тогда где хвалённые сады и красоты шпилей Цитадели, Саммуэль? – нунций взмахнул кубком расплескав драгоценные для него капли алтарного вина.
– Достопочтенный фер Геомант вышел Вас встречает, Отче, – сдерживая праведный гнев, Саммаэль отступил, давая узды правления дипломатии тому кто для этого назначен.
– Кто? – усмехнулся нунций, обратив внимание на старика перед собой. – Хм… а я подумал нищие сбежались милость просить, – он выдал неуклюжий реверанс и полез свободной рукой в карман под мантеле́т (накидка без рукавов, элемент облачения высокопоставленного сана). – Моё почтение, это должно быть Ваше? – вынув руку, на открытой ладони показал золотое кольцо с тлеющим камнем.
– Так и есть, апостольский нунций (высший дипломатический представитель Святого Престола), – фер Геомант взял кольцо и одел на палец. Тут же из-под его босых ног по земле прошла дрожь и эту дрожь почувствовали все. Кони попятились, строй инквизиции стал рассыпаться и хвалённый марш на мгновение превратился в массу напуганных церковников.
– Вот оно истинное превосходство проклятья рода геомансеров, – Саммаэль обернулся на безликую толпу, что разом перекрестилась в ужасе. – “Вся мощь марша потеряла всякий смысл лишь малым фокусом старика, что же на самом деле произошло в столице империи? Не может и не должен один человек обладать таким могуществом” – подумал инквизитор и вернул свой взгляд на нунция, что пятится от старика как от чумного. Видя этот первородный страх на лице, тот принял самое верное решение, по мнению Саммаэля и заверещал, обведя пухлым пальцем на старика, придворного писаря и гонца, что привёл инквизицию к Пандемониуму.
– Взять их всех под стражу!
Саммаэль неожиданно для себя почувствовал на лице еле заметную, но давно забытую эмоцию. Ухмылка затаилась в уголках его губ и блеск в глазах охарактеризовал согласие на арест фер Геоманта.