Весна.
В священных гротах под базиликом Святого Престола на глубине 3х метров у гробницы мощей мёртвого правителя погрузившись в молчание стоит камерарий Паймон. Ранее он призвал к себе на аудиенцию инквизитора Саммаэля и скрестив руки на груди в покаянии, он ждёт, когда тот его потревожит.
Инквизитор бесшумно приблизился и заметив это за собой, показательно прокашлялся в кулак. Но надлежащего эффекта не последовало и на терпеливом вздохе инквизитор стал жать столько на сколько его хватит.
В гротах стоит затхлый запах земли и благородной плесени. Именно так называют здесь запах гнили, но в любом случае инквизитор не чувствует не то не другое. Его приобретённая Аносми́я (потеря обоняния), не позволяет различать запахи. Взамен он незаметно высунул кончик языка, попробовав воздух на вкус. Свою странность он прировнял к благословению Создателя, что даровал ему вечный покаянный пост. Теперь и всегда для него вся еда – это сочетание четырёх вкусов без изыска, но как бы их не комбинировать, вкус всегда остаётся постным.
– Отче? – хватило его не на долго и выдержав терпеливую паузу он воззвал внимание к себе, от чего камерарий вздрогну, но не обернулся. Камерарий от части забыл, что хотел обсудить с инквизитором и решил начать c самого начала.
– Прекрасная усыпальница, неправда ли Саммаэль?
– Несомненно, Отче…
– Высечена из цельного камня и отполирована верными рабами церкви… – камерарий скользнул пальцами по гладкой поверхности крышки гроба, исполненной в образе правителя, что лежит под ней. – Видя такие покои усопших невольно начинаешь почитать и уважать, то что осталось в камне и не важно, кто на самом деле лежит под плитой, – камерарий улыбнулся, продолжая вести разговор с инквизитором спиной. – Знаешь Саммаэль, были случаи, когда начинка гроба отличалась от описания на нём? – он попытался оглянуться, но в пол оборота осёкся. – Да, такие случаи редкость, но всё же к таким рода подменам ведут корыстные нужды. Одна из таких и особо низкая возникает в душе грешника, и имя ему святотатство, – он вновь многозначно улыбнулся, инквизитор услышал улыбку в интонации, но не предал этому значение. – Ты только представь Саммаэль, после смерти тебя будут слепо чтить и почитать, восхвалять и молиться, совершенно не важно кем ты был при жизни?
– Это можно достигнуть лишь Верой и покаянием, иное ересь, – инквизитор спустил взгляд и невольно заметил дрожь в пальцах камерария. – Мне тяжело представить и гораздо тяжелее осознать если милость Создателя можно достичь обманом…
– А вот кому-то оказалось не сложно, – камерарий Паймон наконец-то обернулся и Саммаэль увидел его лицо. Глаза блестят скрытым азартом, но мимика этого не выдаёт. – День за днём, каждый день, грешник выносил кость за костью, придерживаясь своего плана, дабы освободить место под себя. В конечном итоге, он вынес останки правителя и сам занял его место под плитой, – камерарий замолчал, пронзительно просматривая инквизитора на сквозь, но ничего там не увидел, только холодный камень скудной сущности. – Там во мраке гробовой пустоты, ещё остался едкий запах правителя и тишина. Грешник какое-то время улыбался, он радовался свершению своего идеального замысла, его переполняет радость, что теперь его будут чтить и почитать, восхвалять и молиться. Он знал, что содеянным обманул всех, возвысившись к Создателю без очереди и труда.
– Он умер? – равнодушно спросил инквизитор и камертарий разочарованно выдохнул.
– Как и все, как каждый из нас, рано или поздно, но строго в отведённый час…
– Отче, когда кто-то из нас погибает, то тем самым он позволяет другому продвинуться ближе к совершенству, заняв его место. А если погибает грешник, то тем самым очищает дорогу праведности. Беспрепятственный путь в массы – таким является правильное движение вещей в мире Создателя, остальное порождение ереси…
– В том то и суть, Саммаэль, – камерарий отвернулся от него и вновь склонил голову над надгробной плитой правителя. – Грешник не верит в правильный порядок вещей, для него существуют только корыстные цели. Его святотатство для него не есть – грех, для него это восхождение. Он верит во что-то своё, искажённое, изуродованное понятие правильности, в то что праведнику не постичь. Мы называем это ересь, но он называет – истиной. Прикрываясь ей, он оправдывает все свои согрешения, поднимаясь на ступень ближе к Тёмным богам, создавая для Создателя никого иного как врага…
– Именно для этого и нужна инквизиция, мы разоблачаем на зачатках ереси и пресекаем даже если приходится оставить глубокие увечья на праведном лике души…
– Всё, как и всегда, слово в слово по кодексу, инквизитор, – камерарий обернулся, и морщинистая кожа его лица сжалась, натягивая улыбку.
– Отче, если Вы позволите, – Саммаэль остановить речь камерария, дабы сократить её до сути. – Я уверен, но Вы не это хотели поведать мне?
– Ваша проницательность, вас не подвила, инквизитор, – он устало выдохнул и от ухмылки не осталось и следа, кроме натянутых морщин. – Как ты знаешь, я уже третий год на своём посту, и мы до сих пор не переизбрали правителя и не уверен, что в ближайшее время изберём. Многие считают, что это в моих интересах, но нет. Я устал, мой век подходит к своему завершению и стоит задуматься, быть может это наша последняя встреча инквизитор Саммаэль. Мой путь закончится где-то здесь в святых гротах базилика Святого Престола, а твой путь наоборот начинается здесь, и ты его продолжишь в других землях, – он протянул руку, и инквизитор откликнулся на жест. Саммаэль молча приклонил колено и, склонив лысую голову, ощутил влажное тепло ладони камерария Паймон. – Я благословляю тебя инквизитор Саммаэль в твой Крестовый поход, но я боюсь представить, что ждёт тебя у стен Цитадели, то разнообразие ереси, что породило бездействие и равнодушие трона империи.
– Провидение основных линий будущего несёт в себе целый ряд проблем, Отче, – Саммаэль своевольно поднял взгляд с самых низов на камерария Паймон Без единого намёка на улыбку, инквизитор заглянул в его глаза и увидел там страх. – Одна из наиболее фундаментальных проблем такова, что даже попытка прорицания может изменить то самое будущее, которое пытаешься прозреть.
– Я не прорицаю, инквизитор, – камерарий недовольно убрал руку с его головы и тот встал перед ним крепким станом. – Я ведаю, что впереди вас ждёт тьма самых черных дней, которые когда-либо переживало человечество, и вы должны быть готовы к этому.
– Отче, страшна не Тьма сама по себе. У неё нет ни формы, ни плоти. Она всего лишь отсутствие света. Там, где появится свет, всегда отступает тьма и я предвкушаю, когда зажгу первые праведные костры в землях подверженных ереси, – Саммаэлю трудно было не заметить разочарование в глазах камерария, но собственной уверенности не поубавилось. – Будьте уверены, Отче, Тьма неизбежно отступит…
– Ступай инквизитор Саммаэль восвояси, начни свой поход, – камерарий через силу улыбнулся, глядя ему в глаза, но в этой улыбки было не больше искренности чем в том, что он оправдывает Крестовый поход. – В первую очередь ты должен понимать, что это не мирное паломничество, это твой Крестовый поход, а уж потом милосердие и справедливость. Ступай…
Саммаэль молча поклонился камераррию, прощаясь, быть может в последний раз. Он оставил его в священных гротах с ощущением не досказанности, которое повисло молчанием и грустным взглядом в спину.