Как странно устроена жизнь! В детстве они доставляли мне столько волнений и переживаний – вечные нарушители моего спокойствия, мои обидчики, те, кого я не понимала и опасалась… Теперь эти мальчики ненамного старше меня превратились в настоящих мужчин, и я не могу отвести от них глаз.
В их душах таится что-то, что всегда будет мне недоступно, но что я больше всего на свете хотела бы постичь. Их руки уже привыкли держать шпагу и править конем. Их осанка, их голоса, их будущие судьбы – все восхищает и завораживает меня. Общение с ними доставляет мне неведомое ранее наслаждение – и дело тут не в их красоте, уме или отношении ко мне. Просто в них мне открылся другой мир. Огромный, неизвестный, восхитительный!
Раньше я воспринимала Карла просто как брата, и меня никогда не смущало, что он король. А сейчас я чувствую, что он мужчина, и это главное. Когда он берет меня за руку и ведет танцевать, я не смотрю на то, что он полноватый, нервный и раздражительный. Я замечаю все это, но смотрю на другое – на то, что читается в его движениях, в его взгляде как скрытый смысл между строк… Он мужчина. В нем, несмотря на все его недостатки и слабости, есть частичка силы, на которой держится этот мир. Из-за этого мне легко уважать его.
Когда мы с Франсуа-Эркюлем беседуем о чем-нибудь, гуляя по парку, я чувствую в нем иную, не такую, как у Карла, но столь же непостижимую внутреннюю силу. И не имеет никакого значения, что в глазах других Франсуа некрасивый и слабохарактерный. И в Анжу тоже есть эта особая сила, тем более что для него природа не пожалела подарков и милостей.
Теперь я словно бы узнаю моих братьев заново. И не только их – все свое окружение я вижу с новой стороны. Сам этот мир кажется мне мужчиной. Зачарованный источник, околдовывающий всякого, кто попробует воду из него…
Я поняла, как сильно меня мучает жажда, в один ничем не примечательный серый день.
Мне захотелось прогуляться, и я отправилась в парк. Спускаясь по серой лестнице замка, увидела Анри де Гиза, который куда-то поехал. Прежде чем вскочить в седло, он что-то приказал слугам.
Я посмотрела на него – и не смогла оторваться. Он почувствовал мой взгляд и повернулся. Какие у него глаза! Меня словно обдало свежим ветром с запахом дождя, словно ясное голубое небо распахнулось над головой… Очнувшись, я заметила его белокурые волосы, красивую бледность, надменный поворот головы – и неуловимую нежность во взгляде. Или только предчувствие нежности…
Короткое сильное движение – и вот он вскакивает в седло, стройный, так не похожий на моих братьев – и скрывается за воротами замка. Мое сердце бьется чаще, я чувствую неведомый раньше трепет. Мне хочется смотреть на него, быть рядом с ним, узнать его снова, по-настоящему – и голос, и глаза, и привычки – и найти во всех его чертах, рассмотреть, ощутить так поразившую меня мужественность.
В парке прекрасные цветы. Их головки тяжелы после недавнего дождя, на них еще поблескивают серебряные капли. Тишина, ни дуновения, только мои шаги и шелест моего платья. Я снова и снова мысленно возвращаюсь в тот миг, рассматриваю его, как картину – светлые волосы и серый костюм Анри, его гнедого коня; тусклую дорогу, холодные стены замка, пасмурное небо – и то главное и неповторимое, превратившее этот будничный вид в чудо, от которого у меня захватывает дух!
Вечер. Яркие свечи, красные ткани, блеск золотого шитья, гул голосов, музыка, скользящие взгляды. Я смотрю на Анри лишь изредка, но внутренне не свожу с него глаз – и знаю, чувствую, что он тоже все время смотрит на меня, все время думает обо мне, даже когда разговаривает и смеется с другими. Наш безмолвный разговор прерывается, когда он подходит ко мне и приглашает меня на танец. Я ждала, надеялась, что он подойдет, а сейчас меня охватывает томительное волнение. Сердце стучит, и кружится голова – всего один глоток из волшебного источника, пьянящий сильнее любого вина.
Я беру Анри за руку, и моя жизнь снова переворачивается, кажется, что она началась только с этого мига. Какие у него прекрасные пальцы, тонкие, точеные! Минутное промедление, прежде чем мы начинаем танцевать, – и вот зал медленно поплыл… Анри ведет меня мягко, ровно, уверенно, танцевать с ним удивительно легко. Я не чувствую пола под ногами, мы движемся все быстрее – и вот музыка уже поднимает нас на своих крыльях. И почему я раньше не замечала, что Анри так прекрасен? Почему не видела этого? Ведь мы же выросли вместе, он все время был здесь, рядом со мной!
– Сегодня я вышел в сад, и мне показалось, что там нет цветов, потому что там не было вас.
Ты первый раз поцеловал меня на светлой винтовой лестнице, под окном с узорчатыми переплетами. Ты нагнал меня на ступенях, я остановилась, посмотрела тебе в глаза – и поняла, что не смогу уйти отсюда, пока не прикоснусь к тебе, пока не почувствую, какой ты…
– Я искал вас по всему замку.
– Анри, вы… – начинаю я и замолкаю, залюбовавшись твоими голубыми глазами.
– Вам так идет белый жемчуг, Маргарита, – говоришь ты, берешь меня за плечи и целуешь. Прикосновение твоих сильных рук, твое дыхание, твое тепло – чаша блаженства так полна, что оно вот-вот перельется через край! Только бы это не кончалось, Анри! Вот бы провести всю жизнь так, слившись с тобой!
Шаги на лестнице. Мы отстраняемся друг от друга. Оба запыхались, словно бегали по ступеням. Мимо проходит слуга, церемонно кланяется и исчезает. Ты опять целуешь меня, это какая-то сказка… Наконец я отрываюсь от тебя – и снова тону в твоих глазах.
– Анри, я не могу без тебя. Не могу ни часа, ни минуты!
– Сейчас я должен уехать. Но я все устрою. Я люблю тебя!
– Я люблю тебя, Анри, – шепчу я в ответ, и ты снова наклоняешься ко мне.
Опять шаги вверху, кто-то спускается сюда. Да что же это такое, что им всем понадобилось на этой лестнице?! Не дожидаясь, пока новый нарушитель нашего спокойствия увидит нас, ты берешь мою руку, целуешь ее и уходишь, оставив в ней душистую белую розу.
Ночной ветер раскачивает деревья старого парка. Уже осень, ночь холодна, но это пламя ей не остудить. Блестит полная луна. Служанка приносит мне немного хлебцев, молока и ароматного белого меда. Он сладок, как моя любовь.
Сумрачная прохлада под сводами собора, торжественное пение, огоньки свечей. На мессе я смотрю на Анри. Он сосредоточен на молитве, его тонкое лицо серьезно. «Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam tuam»[8]. Мне отчего-то становится больно и горько.
Глядя, как Анри молится, я сразу вспоминаю его отца. Анри потерял отца в тринадцать лет. Я помню, как потрясло всех нас это убийство, но сейчас словно переживаю те дни заново, представляя себе, что Анри испытал в тот страшный февраль.
Его отец Франсуа де Гиз вел осаду Орлеана. Вместе с женой и сыном он остановился в Шатле. Уехал на целый день и возвращался домой с несколькими своими людьми уже поздно, когда погас розовый зимний закат и начало смеркаться. Ничто не предвещало беды, напротив, казалось, что этим вечером все будет как всегда. Герцог послал жене сообщение, что скоро вернется, чтобы накрывали стол к ужину.
И вдруг на перекрестке дорог в лесу герцогу выстрелили в спину… Его привезли в Шатле. Он успел попрощаться с близкими, прежде чем умер. Этот бесстрашный человек до последней минуты не потерял самообладания. А что чувствовал Анри в ту ночь? Какая бездна распахнулась перед ним, какой яростный огонь загудел внутри, какая нестерпимая боль охватила душу! Умирая, отец посоветовал ему не ставить перед собой недостижимых целей, не брать на себя непосильных задач. Но Анри каленым железом жгла другая фраза, которую ему передали люди, сопровождавшие его отца. Эти слова герцог произнес, когда его ранили: «Долго же они за мной охотились». «Они» – протестанты…
Tous sont égaux devant la mort[9]. Эту мудрость рано или поздно постигает каждый из нас, но каково встретиться с ней вот так, неожиданно, из-за чужой низости, трусости, предательства? Как найти в себе силы смириться с потерей, внутренне повиноваться тому, что не в нашей власти?…
Убийца, протестант Польтро де Мере, под пыткой признался, что совершил убийство по поручению адмирала Гаспара де Колиньи, одного из протестантских вождей. Де Мере допрашивали безо всякой пощады и потом четвертовали, это страшная, жестокая казнь – но адмирал остался безнаказанным. Анри бледнеет от гнева, когда вспоминает об этом. Он поклялся отомстить за смерть отца и за оскорбленную честь семьи. Такие люди, как он, не бросают слов на ветер.
Я подолгу раздумываю об Анри. В нем есть что-то, что раньше, в детстве, заставляло меня его бояться – а теперь заставляет бояться за него. Он из тех мужчин, которые многого хотят, многое ставят на карту и всегда идут до конца. Его отец видел в сыне эту черту и, покидая этот мир, пытался предостеречь – но услышит ли Анри его совет, сможет ли подчиниться ему? Ведь Анри, слушая эти наставления, видел муку в глазах умирающего отца и никогда не забудет ее. Боль от потери, нестерпимое чувство несправедливости, оскорбленная гордость, жажда мести – если это движет человеком, что способно остановить его?
В голубых глазах Анри я никогда не видела умиротворения и покоя. В лучшем случае – обманчивое благодушие, как у отдыхающего хищника. Но пройдет минута – и вернется знакомая жесткость, и продолжится битва, ведомая только ему одному, ради которой он живет, в которой видит смысл своей жизни…
Глядя на него, я понимаю разницу между женщинами и мужчинами. Мужчин влечет война и смерть. Пытаться уберечь их – долг женщины, но запретить им это – нельзя. Нельзя запретить следовать судьбе – хотя так хочется!
Наше чувство вспыхнуло и разгорелось как огонь, охвативший сухие дрова. Ах, как от него розовеют щеки, блестят глаза, как стучит сердце! Забыть обо всем, потерять покой, искать встреч! Мы не можем наглядеться друг на друга.
– Идем, – говоришь ты мне своим негромким баритоном. В твоих внимательных голубых глазах – мягкая улыбка. Ты держишь в руке подсвечник, огни свечей делают твое лицо восхитительно красивым.
– Куда? – улыбаюсь я.
– Идем, – повторяешь ты, берешь меня за руку и уводишь по коридорам замка куда-то в дальнее крыло. Достаешь ключ, открываешь дверь одной из комнат и запираешь изнутри.
Я думаю, что будет, если меня хватятся и станут искать – мадам де Кюртон или кто-нибудь из слуг. Не говорю ни слова, но ты замечаешь мой тревожный взгляд.
– Не бойся. Нам никто не помешает, и никто ничего не узнает. У мадам де Кюртон найдутся дела…
Ты ставишь подсвечник на стол. Балдахин над большой кроватью расшит золотом и поблескивает в свете свечей. Мы говорим о чем-то. Я слушаю твой голос и не отрываясь смотрю на тебя. У тебя светлые волосы, голубые глаза, чудесная фигура. Любой костюм смотрится на тебе безукоризненно. Даже испанский воротник, горгера[10], на редкость капризная деталь одежды – одних он словно душит, а на других сидит слишком свободно, чем уродует то, что призван украшать, – очень тебе к лицу и подчеркивает твою стройность. Рядом с тобой мне уютно, твои движения неторопливые и ровные, даже, казалось бы, чуть ленивые – но это впечатление обманчиво: ты очень ловок, и у тебя молниеносная реакция.
Ты расстегиваешь мелкие пуговицы своего колета… Я завороженно наблюдаю, как из холодного, надменного, неприступного принца ты превращаешься в открытого и нежного мужчину. Без сковывающей одежды ты становишься прекрасен, как Аполлон. Твое дыхание, тепло твоего тела, его запах с едва слышным оттенком духов, скользящие складки простыней, дрожь первого прикосновения, поцелуй… Неужели раньше, в детстве, я сторонилась тебя, думала, что ты способен быть жестоким? Сейчас мне кажется, что это было не со мной. В твоих руках я словно в раю, ты угадываешь мои желания до того, как я успею их высказать, словно читаешь мои мысли. А я чувствую, чего ты хочешь. Теперь я знаю, какой ты на самом деле! Наши тела слились, наши души соприкоснулись, и больше мне ничего не нужно для счастья! Я так волновалась, когда ждала этого мига, – а теперь мне хочется только, чтобы он не заканчивался. Это не выразить словами, эти чувства не передать даже в самых прекрасных стихах. Их можно узнать лишь тогда, когда души коснется любовь. Не страсть, не жажда испытать незнакомые ощущения – а любовь…
Единственное, что омрачает мое счастье, – я очень беспокоюсь за тебя. Еще мальчиком ты начал воевать, и сейчас всем ясно, что ты в полной мере унаследовал от своего отца военный талант. Его гибель вселила в тебя жажду мести, а войне с протестантами не видно конца.
Когда тебе приходит пора уезжать на очередную осаду, я думаю, чем вдохновить тебя и уберечь от опасностей, и дарю тебе золотой крест, украшенный изумрудами. Ты благоговейно целуешь его, крестишься и молча сжимаешь мой подарок в руке. Я смотрю на твое движение и понимаю, насколько для тебя важна вера.
Я всегда считала себя ревностной католичкой, но ты – гораздо больше католик, чем я. Вера для меня – необходимая часть жизни, самая главная, самая важная. А для тебя это – смысл жизни. Ты готов пожертвовать ради нее всем. Это и восхищает, и пугает меня – мне не хотелось бы, чтобы религиозная борьба ожесточила твое сердце… Впрочем, сейчас твои глаза полны любви. Глядя в них, я понимаю, что удача будет сопутствовать тебе – ведь с тобой Бог и моя любовь.
По вечерам я подолгу смотрю на огонь свечи, иногда поднося к нему руки, чтобы почувствовать его жар. Мне приятно, когда он слегка обжигает кончики пальцев. Любовь, любовь! Гори, я буду следовать за твоим огнем, чего бы мне это ни стоило! Стены замков, листва старого сада, туманная вечерняя заря, огоньки свечей, цветы на гобеленах… Привычные ежедневные церемонии, назойливость слуг, неусыпное внимание и резкости матушки, странности братьев – все пустяки, все отходит на второй план. Все неважно, когда в душе живет любовь, я счастлива!