Колесо Времени. Книга 14. Память Света - читать онлайн

Пролог. Первая весть

Бэйрд сжал монету двумя пальцами – большим и указательным – и поежился, чувствуя, как сминается и плющится металл. Он убрал большой палец – на твердой меди остался явственный отпечаток, блестевший в неярком свете факела, – и ощутил такой озноб, будто всю ночь просидел в погребе.

В животе заурчало. Снова.

Порыв северного ветра встревожил пламя факелов. Бэйрд сидел близ центра военного лагеря, спиной к большому камню. Провиант давно испортился. Оголодавшие солдаты с ворчаньем грели руки над кострами или раскладывали по земле мечи, пряжки, кольчуги – все, что было у них металлического, – как раскладывают белье на просушку. Может, надеялись, что под утренним солнцем металл обретет прежние свойства.

Бэйрд скатал испорченную монету в шарик. «Храни нас Свет, – подумал он. – Свет…» Бросил шарик в траву и вернулся к работе над камнями.

– Хочу знать, что здесь случилось, Карам! – выкрикнул лорд Джарид. Он и его советники стояли неподалеку, вокруг стола, устланного картами Андора и окрестностей Кэймлина. – Мне надо знать, каким образом они подошли так близко, и еще мне нужна голова королевы Айз Седай, этой треклятой приспешницы Темного! – Джарид стукнул кулаком по столу.

В прошлом Бэйрд не замечал у него в глазах столь безумного блеска, но под гнетом событий – испортившееся продовольствие, странные создания в ночи – лорд превращался в другого человека.

Позади Джарида бесформенной грудой лежал командирский шатер. Волосы Джарида, отросшие за время изгнания, теперь развевались на ветру, на лице дрожали отблески факела, а к мундиру, когда лорд выползал из шатра, пристали сухие травинки.

Недоумевающие слуги пытались вытащить из-под складок ткани железные шесты, но те размягчились, как и весь металл в лагере, а крепежные кольца растянулись и разошлись, словно теплый воск.

В ночи пахло как-то не так: древней пылью и затхлыми комнатами, куда не входили уже много лет. Такому запаху не место на лесной полянке. В животе у Бэйрда снова заурчало. О Свет! Вот бы заморить червячка… Он сосредоточил внимание на работе, держа камни так, как в детстве учил его старый Паппил. При ударе камня о камень рождалось чувство, отгонявшее голод и озноб. Хоть что-то в этом мире осталось неизменным.

Лорд Джарид бросил на него недовольный взгляд. Бэйрд входил в число десяти человек, этой ночью выбранных лордом для охраны шатра.

– Принесите мне голову Илэйн, Карам, – произнес Джарид, повернувшись к своим капитанам. – Эта шальная ночь – дело рук ее ведьм.

– Принести голову? – раздался скептический голос стоявшего чуть поодаль Эри. – Каким образом?

Лорд Джарид оглянулся. Все, кто стоял у освещенного факелом стола, последовали его примеру. Эри смотрел в небеса. На плече – нашивка: золотой кабан бросается на красное копье. Знак личного телохранителя лорда Джарида, но голосу Эри недоставало уважения.

– Как именно, Джарид, следует отделить ее голову от тела? Зубами отгрызть?

От столь вопиющей дерзости замер весь лагерь. Бэйрд перестал стучать камнем о камень. Да, поговаривали, что лорд Джарид превратился в форменного сумасброда. Но такое?

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? – брызнул слюной покрасневший от ярости Джарид. – Ты, мой телохранитель!

Эри не отрывал взгляда от запеленутого в хмарь неба.

– Ты лишен денежного довольствия за два месяца! – объявил Джарид, но голос его дрожал. – Разжалован и назначен чистить отхожие места впредь до особого распоряжения. А заговоришь со мною снова, отрежу тебе язык!

Бэйрд вздрогнул под дуновением холодного ветра. Эри был лучшим из всех, кто остался от повстанческой армии. Другие телохранители замялись и потупились.

Эри взглянул на лорда и улыбнулся. Ни слова не сказал. В этом не было необходимости. «Отрежу тебе язык»? Весь до последнего металл в лагере размяк, как топленое сало. На столе перед лордом лежал покоробленный кинжал, растянувшийся, когда тот доставал его из ножен. Борта расстегнутого мундира хлопали по телу Джарида; в прошлом их украшали серебряные пуговицы.

– Джарид… – произнес Карам. Юный лорд одного из второстепенных Домов, лояльных Дому Саранд, был толстогуб, но худощав лицом. – Ты и правда… Правда считаешь, что это сделали Айз Седай? Что они уничтожили весь наш металл?

– Ну конечно! – рявкнул Джарид. – А кто еще? Только не говори, что веришь в те байки, что травят у костров на привале. Последняя битва? Ха! – Он опустил взгляд на стол, где лежала, придавленная камешками по углам, карта Андора.

Бэйрд вернулся к своим камням. Тук, тук, тук. Сланец и гранит. Непросто оказалось отыскать подходящие камни, но дед Паппил научил внука разбираться в их разновидностях. Когда отец Бэйрда отказался от семейного ремесла, перебрался в город и стал мясником, старик решил, что его предали.

Сланец мягкий, гладкий. Гранит бугристый, с острыми краями. Да, остались в мире неизменные вещи, хоть и немного. Такое уж ныне время, что кругом обман. В прошлом неколебимые лорды того и гляди размякнут… ну, как металл. В небе бурлят черные тучи, а храбрецы, с которых Бэйрд всегда брал пример, дрожат от страха и поскуливают в ночи.

– Неспокойно мне, Джарид. – Пожилой лорд Дэвиес был кем-то вроде Джаридова наперсника. – Сколько дней прошло, а нам никто не встретился. Ни фермеров, ни солдат королевы. Что-то недоброе творится.

– Она увела людей, – прорычал Джарид. – Готовится внезапно атаковать.

– По-моему, Джарид, она не обращает на нас внимания, – заметил Карам, посмотрев на небо, где по-прежнему клубились тучи. Бэйрд подумал, что уже несколько месяцев он не видел неба без туч. – Зачем ей утруждать себя? Наши люди голодают. Еда как портилась, так и портится. Все признаки…

– Она хочет выдавить нас с этих земель! – заявил Джарид, выпучив горящие глаза. – Все это – дело рук Айз Седай!

В лагере вдруг стало тихо, если не считать стука камней Бэйрда. Мясницкое ремесло ему никогда не нравилось, но так уж вышло, что он обрел пристанище в страже лорда. Поразительно, но забивать скот и резать людей – почти одно и то же. Неприятно вспоминать, с какой легкостью Бэйрд переменил одно занятие на другое.

Тук, тук, тук.

Эри обернулся. Джарид с подозрением смотрел на Бэйрда, словно собираясь объявить о более строгом взыскании.

«Он же не всегда был настолько плох? – подумал Бэйрд. – Да, хотел усадить жену на трон, но какой лорд этого не хочет?» Трудно понять, что кроется за ширмой его имени. Из поколения в поколение семья Бэйрд почитала семью Саранд.

Эри направился прочь от командного пункта.

– Куда это ты собрался?! – взревел Джарид.

Эри сорвал с плеча нашивку телохранителя семьи Саранд, отшвырнул ее в сторону и, шагнув из созданного факелом круга света, ушел в ночь навстречу северным ветрам.

В лагере мало кто спал. Люди жались у костровых ям, поближе к теплу и свету. Некоторые, вооружившись глиняными горшками, пытались варить пучки срезанной травы, листья или полоски кожи. Что угодно, лишь бы это могло сгодиться в пищу.

Глядя вслед Эри, многие встали.

– Дезертир, – прошипел Джарид. – Сколько всего пережили, а теперь он уходит. Лишь потому, что настали трудные времена!

– Люди и вправду голодают, Джарид, – повторил Дэвиес слова Карама.

– Знаю, знаю! Большое спасибо, что напоминаешь мне о наших бедах. С каждым треклятым вздохом! – Дрожащей рукой Джарид вытер лоб, а затем хлопнул потной ладонью по карте. – Нужно ударить по одному из крупных городов. Теперь, когда ей известно наше местоположение, от нее не сбежать. Беломостье. Возьмем Беломостье и пополним запасы провианта. После сегодняшнего фокуса ее Айз Седай наверняка ослаблены. Иначе она пошла бы в атаку.

Бэйрд бросил косой взгляд во тьму. Солдаты один за другим вставали, поднимая дубины и боевые посохи. Некоторые уходили без оружия. Они скатывали походные тюфяки, закидывали на спину узлы с пожитками, а затем тянулись прочь из лагеря, безмолвные, будто призраки. Ни звона кольчуг, ни позвякивания застежек на доспехах. Металла больше не было. Казалось, у этих людей отняли душу.

– Илэйн не рискнет выступить против нас большим числом, – сказал Джарид, словно уговаривая себя. – В Кэймлине наверняка неспокойно. Ты сообщал о множестве наемников, Шив. Чего доброго, они подняли восстание. Эления, конечно же, действует против Илэйн. Беломостье. Да, Беломостье – идеальный вариант. Видите ли, если удержим его, рассечем страну надвое. Наберем войска, заставим мужчин западного Андора встать под наше знамя. Затем двинем на… Как оно называется, то место? Ах да, Двуречье. Там тоже найдутся годные к службе. – Джарид с презрением фыркнул. – Говорят, у них десятилетиями не было лорда. Дайте четыре месяца, и у меня будет войско, с которым нельзя не считаться. Такое, что она не осмелится натравить на нас своих ведьм…

Бэйрд поднес камень к свету факела. Чтобы получился добрый наконечник копья, надо обрабатывать камень, идя от поверхности к сердцевине. На сланце Бэйрд начертил мелком нужную форму, затем обтесал его от краев к центру, а дальше уже нужно не бить, а постукивать, отсекая маленькие кусочки.

Одну сторону наконечника он успел сделать раньше, и со второй почти закончил. Ему казалось, что Паппил нашептывает: «Наше дело – камень, Бэйрд. Не слушай отца. Если копнуть поглубже, наше дело – камень, да и сами мы рождены от камня».

Лагерь покидали все новые и новые солдаты. Как ни странно, почти все молчали. Джарид наконец-то заметил, что происходит. Он выпрямился, схватил один из факелов и поднял его повыше:

– Куда они? На охоту? Уже несколько недель как нам не встречалось дичи. Может, капканы ставить?

Никто не ответил.

– Наверное, что-то увидели, – бормотал Джарид. – Или померещилось. Я не потерплю новой болтовни о призраках и прочих глупостях! Эти видения создают ведьмы, чтобы лишить нас присутствия духа. Вот именно… Именно так, а не иначе!

Неподалеку зашуршало: Карам рылся в ворохе парусины, недавно бывшей его палаткой. Наконец он выпрямился, держа в руках какой-то мешочек.

– Карам? – окликнул его Джарид.

Тот взглянул на лорда, опустил глаза и принялся развязывать поясной кошель. Замер, рассмеялся и вытряхнул его содержимое. Золотые монеты слиплись в комок, точь-в-точь как свиные уши в глиняном горшке. Карам сунул золото в карман, порылся в кошельке и выудил перстень. С кроваво-красным камнем в его центре ничего не стало.

– Пожалуй, в наши дни таким и за яблоко не расплатишься, – проворчал Карам.

– Немедленно объясни, что ты затеял! – рыкнул Джарид. – Твоих рук дело? – Он махнул рукой, указывая на уходящих солдат. – Решил поднять мятеж, да?

– К этому я не причастен, – с виноватым видом ответил Карам. – И ты тоже. Мне… очень жаль.

С этими словами он зашагал прочь от света факелов – к немалому изумлению Бэйрда, ведь лорд Карам и лорд Джарид дружили с самого детства.

Следом за ним побежал лорд Дэвиес. Удержать Карама, велеть ему вернуться? Нет, он догнал Карама, зашагал рядом, и оба скрылись во тьме.

– Считайте, что вы вне закона! – визгливо крикнул им вслед взбешенный Джарид. – Я буду консортом при королеве! Никто не даст укрытия ни вам, ни членам ваших Домов! Никто не предложит помощи! Десять поколений кряду!

Бэйрд опустил взгляд на камень в руке. Остался последний этап – шлифовка. Хороший, дельный наконечник должен быть гладким. Бэйрд взял еще один обломок гранита, подобранный им для этой цели, и принялся аккуратно водить им по боковине сланцевой заготовки.

«Похоже, это ремесло я помню лучше, чем предполагал», – думал он, а лорд Джарид никак не унимался.

В изготовлении наконечника было что-то могучее. Простые движения словно развеивали мрак. С недавних пор на Бэйрда, да и на весь лагерь, легла какая-то тень. Будто… Будто он, как ни пытайся, не мог оставаться на свету. Каждое утро он просыпался с чувством, что вчера похоронил близкого человека.

Оно может сломить тебя, такое отчаяние. Но акт созидания – любого созидания – дает ему отпор. Таков один из способов противостоять… ему. Тому, чье имя не принято произносить вслух. Тому, кто – и это всем известно – стоит за происходящим, независимо от слов лорда Джарида.

Бэйрд встал. Наконечник вышел неплохой, хотя отшлифовать еще разок не помешает. Но это позже. Бэйрд поднял древко копья – металлическое острие отвалилось, когда лагерь накрыло пузырем зла, – и на глазах у остальных гвардейцев прикрепил к нему новый наконечник – так, как в далеком прошлом показывал ему Паппил.

– Такие нам пригодятся, – сказал Мореар. – Можешь сделать еще?

Бэйрд кивнул:

– По пути остановимся у того холма, где я нашел сланец.

Умолкший было Джарид вытаращил глаза, блеснувшие пламенем факелов:

– Нет! Ты же мой телохранитель! Такой дерзости я не потерплю!

Лорд бросился к Бэйрду, и видно было, что он готов пролить кровь, но Мореар и Росс схватили его за руки. Похоже, Росс сам оторопел от своего поступка – как ни крути, это открытый мятеж, – но руку лорда не отпустил.

Бэйрд пошарил возле своей скатки, забрал кое-какие вещи и кивнул остальным. Те подошли к нему, и восемь телохранителей Джарида поволокли изрыгавшего проклятия лорда через лагерь – вернее сказать, через то, что от него осталось, – мимо тлеющих кострищ и упавших палаток, брошенных уходившими в ночь солдатами. Их становилось все больше, и они держали путь на север. Навстречу ветру.

На краю лагеря Бэйрд приметил отличное крепкое дерево. Он дал знак остальным, те взяли у него веревку и привязали лорда Джарида к толстому стволу. Тот не переставал ругаться, пока Мореар не заткнул ему рот носовым платком.

Бэйрд подступил к лорду Джариду и подсунул ему под локоть бурдюк с водой:

– Поменьше дергайтесь, милорд, а не то уроните. Кляп не слишком тугой, так что сумеете его выплюнуть. А как захочется пить, просто приподнимите руку. Вот, пробку я вынул.

Джарид свирепо уставился на него.

– Ничего личного, милорд, – продолжил Бэйрд. – Вы всегда были добры к моей семье. Но поймите, нельзя, чтобы вы увязались следом и усложняли нам жизнь. Пора кое-что сделать, а вы всем мешаете. Может, надо было кому-то раньше сказать, но уж как есть, так есть. Бывает, повесишь мясо вялиться, забудешь про него – и пиши пропало, весь окорок на выброс.

Он кивнул остальным, и те побежали за походными скатками. Затем Бэйрд указал Россу на ближайший выход сланца и объяснил, какой камень годится для наконечников, после чего вернулся к лорду Джариду. Тот рвался из пут.

– Дело не в ведьмах, милорд. Илэйн не виновата… Хотя правильнее называть ее королевой. Даже не верится, что этакая юная красотка стала королевой. Я предпочел бы не кланяться ей, а усадить себе на колено в какой-нибудь таверне. Но Андору нужна правительница, за которой пойдут в Последнюю битву. И это, уж простите, будет не ваша жена.

Джарид обмяк, обвиснув на веревках. Гнев вытек из него, будто кровь, и теперь лорд плакал. Как-то странно это – видеть, как плачет лорд.

– Когда нам кто-нибудь встретится – если встретится, – я скажу, где вас найти, – пообещал Бэйрд. – И еще скажу, что у вас могут найтись драгоценные камни. Может, за вами придут. Кто знает? – Он помолчал. – Зря вы встали у нас на пути. Ведь все, кроме вас, понимают, что будет. Дракон возродился, былые узы разрушены, старые клятвы забыты… И лучше я буду болтаться в петле, чем позволю Андору отправиться на Последнюю битву без меня.

Он закинул новое копье на плечо и зашагал в ночь. «Так или иначе, есть у меня клятва более древняя, чем перед твоим семейством. Клятва, от которой не в состоянии освободить и сам Дракон». Клятва перед родной землей. Эти камни у него в крови, а его кровь – в камнях Андора.

Бэйрд собрал остальных, и все отправились на север. В ночи за спиной у них всхлипывал одинокий лорд, а по лагерю начинали рыскать призраки.

Талманес потянул за поводья. Селфар загарцевал и тряхнул гривой. Энергии у чалого было хоть отбавляй – наверное, чуял тревогу хозяина.

В ночном воздухе висел густой дым. Дым и вопли. Талманес вел Отряд по дороге, наводненной перемазанными сажей людьми. Солдаты двигались словно среди обломков кораблекрушения в илистых водах, с беспокойством поглядывая на беженцев.

– Держать строй! – крикнул им Талманес. – Всю дорогу до Кэймлина пробежать не получится. Спокойней!

Он вел солдат со всей возможной быстротой, почти трусцой. Позвякивали доспехи. Половину Отряда Красной руки, включая Истина и почти всю кавалерию, Илэйн забрала с собой на Поле Меррилор. Наверное, допускала, что отступать придется в самом спешном порядке.

Так или иначе, от конников мало толку на городских улицах – вне всяких сомнений, запруженных не меньше, чем эта дорога. Селфар фыркнул и мотнул головой. Уже близко. Вон она, городская стена, чернеет в ночи, озаренная красноватым светом, будто весь город превратился в кострище.

«Помилуй Свет поверженное знамя…» – подумал Талманес, и его пробрал озноб. Над городом висели громадные клубы дыма. Дело скверное. Куда сквернее, чем когда айильцы напали на Кайриэн.

В конце концов он отпустил поводья, дав волю коню. Какое-то время чалый галопом летел по обочине, а затем Талманес с неохотой пересек дорогу, игнорируя мольбы о помощи. Удивительно, как повлияло на него время, проведенное в обществе Мэта. Теперь он жалел, что не способен предложить нуждающимся в поддержке реальную помощь. Так уж Мэтрим Коутон действовал на окружающих. В последнее время Талманес видел простых людей в совершенно ином свете. Может, потому, что толком не знал, считать Мэта лордом или нет?

С другой обочины Талманес какое-то время рассматривал горящий город, дожидаясь отставших солдат. Он мог бы посадить всех на лошадей – хотя парни не были обученными кавалеристами, за каждым солдатом в Отряде закрепили коня для дальних переходов, – однако сегодня решил не рисковать. На улицах наверняка встретятся троллоки и мурддраалы, и солдаты Талманеса должны быть готовы к внезапной стычке. Широкими колоннами маршировали пикинеры; с флангов их прикрывали стрелки с заряженными арбалетами. Талманес не допустит, чтобы его парни остались беззащитны перед атакой троллоков, – и не важно, насколько срочная у них боевая задача.

Но если потерять тех драконов…

«Да осияет нас Свет», – подумал Талманес. Казалось, что окутанный клубами дыма Кэймлин закипает, но в некоторых частях Внутреннего города, находившихся высоко на холме и видимых из-за стены, пожары еще не начались. Дворец не тронуло огнем. Может, гвардейцы еще держат оборону?

Вестей от королевы не поступало. Судя по всему, на подмогу в город никто не торопился. Должно быть, Илэйн до сих пор в неведении, а это плохо.

Очень плохо. Хуже не бывает.

Впереди Талманес заметил Сандипа и нескольких разведчиков Отряда. Стройный лейтенант с трудом пробирался через окружавших его беженцев.

– Умоляю, добрый господин! – причитала какая-то молодая женщина. – Мое дитя, моя дочь осталась на окраине, на северных холмах…

– У меня там лавка без присмотра! – вторил ей какой-то толстяк. – А в ней посуда!..

– Люди добрые, – въехал в толпу Талманес, – чтобы мы вам помогли, для начала расступитесь. Дайте войти в треклятый город.

Понемногу беженцы перестали напирать, и Сандип с благодарностью кивнул командиру. Этот загорелый и темноволосый офицер Отряда, к тому же еще и превосходный целитель-травник, отличался дружелюбием, но сегодня был мрачнее тучи.

– Сандип, глянь-ка вон туда, – указал Талманес на большую группу бойцов неподалеку. Все они смотрели на город.

– Наемники, – проворчал Сандип. – На пути мы встретили несколько отрядов. Похоже, никто из них не думает и пальцем шевельнуть.

– Это мы еще посмотрим, – заметил Талманес.

Люди рекой вытекали из городских ворот – кашляя, прижимая к груди скудные пожитки, таща за собой плачущих детей. Этот поток иссякнет еще не скоро. Народу в Кэймлине было как в таверне в базарный день, и те, кому повезло сейчас сбежать, – лишь малая крупица по сравнению с теми, кто остался за городскими стенами.

– Талманес, – негромко сказал Сандип, – скоро город превратится в мышеловку. Здесь недостаточно путей к отступлению. Если Отряд загонят в угол…

– Знаю. Но…

По беженцам у ворот вдруг прокатилась волна возбуждения, она была почти осязаема, будто людей охватила дрожь. Разрозненные возгласы сменились чуть ли всеобщим воплем. Талманес развернулся, оглядываясь. За стеной, в тенях у ворот, мелькали массивные фигуры.

– О Свет! – воскликнул Сандип. – Это еще кто?

– Троллоки, – ответил Талманес, поворачивая коня. – О Свет! Они хотят захватить ворота, чтобы перехватить беженцев и не выпустить их.

Из города ведут всего пять ворот, и стоит троллокам их перекрыть…

Значит, бойня уже началась. Если троллоки не дадут испуганным людям сбежать, дело примет совсем скверный оборот.

– Давай быстрей! Бегом! – громко скомандовал Талманес. – Все к воротам!

Он пришпорил Селфара, и тот перешел на галоп.

В любом другом месте такое здание с однообразно-унылыми комнатами назвали бы таверной, хотя Изам ни разу не видел здесь никого, кроме женщин с погасшим взглядом, что занимались уборкой и готовили безвкусную еду. Тут ему всегда было очень неуютно. Он сидел на жестком табурете за сосновым столом, таким старым, что древесина, пожалуй, утратила всякий цвет задолго до рождения Изама. К столешнице он старался лишний раз не касаться, а не то в ладони окажется больше заноз, чем копий у айильцев.

На столе стояла помятая жестяная кружка, наполненная темной жидкостью, но Изам не пил. Он сидел у стены и посматривал в единственное окно на немощеную улицу, тускло освещенную ржавыми фонарями. В окно он глядел украдкой, искоса, стараясь не высовываться, чтобы его не заметили через грязное стекло. В Городе лучше не привлекать ненужного внимания.

Город. Другого названия у этого места не было. Может, оно вообще никак не называлось. На первый взгляд поселение и впрямь походило на город, причем довольно большой. За две с лишним тысячи лет здесь без конца то разрушались, то вырастали здания, одинаково приземистые и невзрачные. Почти все они были построены пленниками, зачастую несведущими в строительском ремесле, а руководили ими такие же невежды. Многие дома не рушились только потому, что их подпирали стены соседских зданий.

Новый взгляд тайком на улицу. Струйка пота сбежала по щеке. Кто же придет по его душу?

Вечернее небо рассекал едва различимый профиль далекой горы. Где-то в Городе металл скрежетал по металлу, словно билось стальное сердце. За окном мелькали фигуры. Мужчины в запахнутых плащах с капюшонами, лица скрыты кроваво-красными вуалями, одни глаза блестят.

К таким лучше не присматриваться.

Прогремел гром. На склонах горы густо вспыхивали молнии, но какие-то странные, тянувшиеся не вниз, а вверх, к извечным серым тучам. Немногие из людей знали, что Город этот находится неподалеку от долины Такан’дар и сам Шайол Гул высится над ним. Разве что до некоторых доходил слух о его существовании. Что до Изама, он был бы не прочь оставаться в неведении.

Мимо окна прошли еще несколько человек. Красные вуали. Эти парни никогда их не снимают. Ну почти никогда. Если один из них опустит вуаль, значит пора его убить. Ведь иначе он убьет тебя. Казалось, эти люди бесцельно слоняются по улице, разве что хмуро смотрят друг на друга да охаживают пинками многочисленных бездомных псов, тощих и одичалых, случись тем оказаться на пути. Немногие женщины, рискнувшие выйти на улицу, смотрят в землю и жмутся к стенам домов. Детей не видать, да и вряд ли они тут есть. Город – не место для детей. Изам это знал. Он здесь вырос.

Один из прохожих заглянул в окно и остановился. Изам старался не шевелиться. Самма Н’Сэй, Ослепляющие, всегда были вспыльчивыми гордецами. Нет, «вспыльчивые» – это слишком мягко сказано. Чтобы вонзить нож в какого-то Бездарного, им хватит любого пустяка. Обычно кровью платил кто-то из слуг. Обычно, но не всегда.

Человек в красной вуали продолжал смотреть на Изама. Тот совладал с собой и не отпрянул от окна. Нечего устраивать представление из случайной встречи. Его призвали сюда по срочному делу, а такое нельзя игнорировать, если хочешь остаться жив. Тем не менее… Если человек сделает хоть шаг в сторону здания, Изам ускользнет в Тел’аран’риод, зная, что отсюда даже Избранные не смогут последовать за ним.

Вдруг Самма Н’Сэй отвернулся от окна и стремительно зашагал прочь. Изам почувствовал, как спадает внутреннее напряжение, однако полностью оно не растает. Только не здесь. Здесь он не дома, хотя провел здесь все детство. Этот Город – все равно что смерть.

Какое-то движение. Изам глянул вдаль. В конце улицы появился еще один рослый человек – в плаще и черной куртке, но с открытым лицом. Шагает к таверне. Невероятно, но улица опустела: Самма Н’Сэй в мгновение ока разбежались по переулкам.

Значит, это Моридин. Изам не застал того дня, когда Избранный впервые явился в Город, но был о нем наслышан. Самма Н’Сэй считали Моридина одним из Бездарных, пока тот не доказал, что они заблуждаются. И ограничения, наложенные на них, его не сдерживали.

О числе погибших Самма Н’Сэй говорили по-разному, но ниже двенадцати оно не опускалось, и по собственному опыту Изам знал, что этим рассказам можно верить.

Когда Моридин приблизился к таверне, на улице оставались только собаки. Он прошел мимо окна. Изам, набравшись храбрости, смотрел во все глаза. Похоже, Моридина не интересовали ни Изам, ни таверна, где тому велено было ждать. Возможно, у Избранного другие дела, а с Изамом он встретится позже.

Когда Моридин скрылся из вида, Изам наконец глотнул темного пойла. Местные нарекли его «огонь». Вполне подходящее название. Предполагалось, что эта жидкость – подобие пустынного напитка. Подобие жалкое, испорченное, как и все остальное в этом Городе.

Как долго Моридин продержит его в ожидании? Изаму это место не нравилось. Навевало воспоминания о детстве. Проходившая мимо служанка в заношенном до дыр платье молча поставила на стол тарелку. Изам тоже промолчал.

Он опустил взгляд на свой ужин: тонкие ломтики вареных овощей, по большей части лука и перцев. Поковырял еду, попробовал и со вздохом отставил тарелку. Вкус пресный, как у ничем не приправленной просяной каши. И никакого мяса. Что, в общем-то, к лучшему: Изам предпочитал есть мясо животных, забитых и разделанных у него на глазах. Эта привычка осталась с детства. Если не видел все самолично, как знать, откуда оно взялось, это мясо? Возможно, оно и в самом деле недавно бегало на юге. Или, может, выросло здесь, в окрестностях Города, – к примеру, корова или коза.

Или еще кто. Бывает, проиграется тут человек, расплатиться с долгами не может, а потом раз – и нет его, пропал. Зачастую и Самма Н’Сэй, что не блюли чистоту породы, признавали негодными к обучению, и на этом все заканчивалось. Трупы исчезали. Иной раз тело хоронили, но нечасто.

Изама замутило.

«Чтоб оно сгорело, это место! Чтоб ему сгореть, заодно с…»

В таверне стало одним человеком больше. Увы, со своего места Изам не мог уследить, кто подходит к двери с другого конца улицы. Вошедшей оказалась женщина – миловидная, в черном платье с красной оторочкой. Изам не признал ни стройной фигуры, ни тонких черт лица. Он все сильнее верил, что в состоянии опознать всех из Избранных, ведь они частенько являлись ему во снах. Ясное дело, об этом Избранные не подозревали. Они считали себя хозяевами Тел’аран’риода. Впрочем, некоторые и впрямь были весьма искусны.

Но Изам не менее искусен. К тому же он умеет оставаться незамеченным – как никто другой.

Кем бы она ни была, женщина приняла чужой облик, хотя здесь, в Городе, в этом не было необходимости. Так или иначе, Изама наверняка призвала именно она. Никакая другая женщина не станет разгуливать по Городу с таким надменным видом, будто стоит ей приказать скале подпрыгнуть – и та подпрыгнет. Изам молча опустился на колено.

От этого движения проснулась и заныла рана в животе, полученная в схватке с волком. От нее Изам еще не оправился. В груди шевельнулась ненависть Люка к Перрину Айбара. Странное дело. Обычно Люк был мягче и сговорчивее непреклонного Изама. По крайней мере, Изам был уверен, что это так.

Так или иначе, в том, что касается этого особенного волка, они пришли к соглашению. С одной стороны, Изам трепетал от азарта – нечасто выпадает случай поохотиться на кого-то вроде Айбара, – однако ненависть гнездилась глубже, чем охотничий трепет. Изам непременно убьет этого волка.

Стараясь не морщиться от боли, он склонил голову. Не разрешив ему встать, женщина уселась за стол и какое-то время постукивала пальцем по жестяной кружке, изучая ее содержимое, и молчала.

Изам не шевелился. Многие из глупцов, называющих себя приверженцами Темного, терпеть не могут, когда на них смотрят свысока. Пожалуй, именно таков, как с неохотой признавал Изам, и Люк.

Но Изам – охотник, и это его вполне устраивает. Пока ему ничего не угрожает, так что нет причин возмущаться, когда другие подчеркивают его статус.

Но как же ноет бок, чтоб ему сгореть!

– Хочу, чтобы он был мертв, – тихим, но твердым голосом сказала женщина.

Изам молчал.

– Хочу, чтобы его выпотрошили, как животное, чтобы его потроха разбросали по земле, чтобы вороны выпили его кровь, чтобы солнце выбелило и высушило его кости и чтобы они растрескались от жары. Хочу, чтобы он был мертв, – слышишь, охотник?

– Ал’Тор?

– Да. В прошлом ты не справился с заданием. – Ее голос был как лед. Изаму стало зябко. Непреклонная особа. Такая же непреклонная, что и Моридин.

За годы своей службы он понял, что почти все Избранные достойны одного лишь презрения. Несмотря на могущество и предполагаемую мудрость, они вели себя как малые дети. Однако от поведения собеседницы его взяла оторопь, да и говорила она не так, как остальные. Поэтому у него возникла мысль о том, действительно ли он выследил их всех.

– Ну? – продолжила женщина. – Что скажешь в свое оправдание?

– Всякий раз, когда кто-нибудь из ваших поручает мне эту охоту, – ответил Изам, – является кто-то еще и дает мне другое задание.

По правде говоря, Изам предпочел бы продолжить свою охоту на волка, но он обязан повиноваться, и прямой приказ Избранной не оспоришь. Если не считать Айбара, все охотничьи задания примерно одинаковы. И коли надо, то он убьет этого Дракона.

– На сей раз такого не будет, – сказала Избранная, все еще глядя в кружку. Изама она взглядом не удостоила. И встать ему не разрешила, так что он оставался коленопреклоненным. – Другие отказались от прав на твою службу. И если только Великий повелитель не отдаст тебе иной приказ – если только не призовет тебя самолично, – задание не изменится. Убей ал’Тора.

Краем глаза Изам засек движение на улице и бросил взгляд в окно. Избранная же не подняла глаз. Мимо окна прошли фигуры в плащах с капюшонами, черных и неподвижных, несмотря на ветер.

И еще кареты. Редкие гости на этих улицах. Медленно катятся вперед, мерно покачиваясь на ухабистой дороге. Изаму не надо было заглядывать в занавешенные оконца. Он и без того знал, что в каретах тринадцать женщин – по числу мурддраалов. Все Самма Н’Сэй оставались в переулках. Подобных процессий они старались избегать. По понятным причинам это зрелище пробуждало в Самма Н’Сэй… глубокие чувства.

Кареты скрылись из вида. Итак, поймали еще одного, хотя Изам предполагал, что теперь, когда порчи больше нет, подобное осталось в прошлом.

Прежде чем упереться взглядом в пол, он заметил в темном переулке напротив еще кое-что – куда более неуместное. Маленькое чумазое лицо, широко раскрытые глаза. Появление Моридина и прибытие тринадцати прогнало Самма Н’Сэй с улицы, где беспризорникам теперь ничто не грозило. Наверное.

Изам хотел крикнуть мальчишке, чтобы тот убрался прочь. Чтобы бежал отсюда и рискнул пересечь Запустение, ведь лучше стать добычей гигантского червя-джумары, чем жить в этом Городе, не приносящем ничего, кроме страданий. Ступай! Беги! Умри!

Мальчишка нырнул в тень, и кричать стало некому.

В бытность свою таким же мальчишкой Изам многому научился. Например, как найти пищу, которая не попросится обратно, когда сообразишь, что ты съел. Как драться на ножах. Как оставаться невидимкой для других.

И разумеется, как убивать людей. Не усвоив этот особенный урок, в Городе не выжить.

Избранная по-прежнему смотрела в кружку. На свое отражение, понял Изам. Что же она в нем видит?

– Мне понадобится помощь, – наконец произнес Изам. – Дракона Возрожденного охраняют, и он редко появляется во снах.

– Помощь тебе окажут, – тихо пообещала женщина. – Но ты должен найти его, охотник. И забудь о своих прежних уловках. Не пытайся его приманить. Льюс Тэрин распознает такую ловушку. Кроме того, ал’Тора теперь не отвлечь от цели. Времени почти не осталось.

Она говорила о провальной операции в Двуречье. В тот раз делом заправлял Люк. Что знал Изам о настоящих городах, настоящих людях? Думая о них, он чувствовал что-то вроде тоски, хотя подозревал, что на самом деле тоскует Люк. Изам – охотник, только и всего. Люди интересовали его лишь с практической точки зрения. Например, куда метить, чтобы стрела пронзила сердце.

Но та операция в Двуречье… От нее разило, как от гниющего трупа. Изам до сих пор не понял ее смысла – то ли требовалось на самом деле выманить ал’Тора, то ли удержать его, Изама, в стороне от важных событий. Избранных восхищали его умения уходить в сны, ведь этот навык им недоступен. Конечно, они способны на подражание, но им для этого нужно направлять Силу, открывать врата, тратить время.

Ему уже надоело быть пешкой в играх Избранных. Лишь бы дали ему поохотиться! Что за прихоть – каждую неделю указывать на разную добычу.

Но такое в подобном тоне Избранным не говорят, и поэтому Изам держал возражения при себе.

В дверях таверны сгустились тени. Служанка исчезла в кладовке, и в общем зале не осталось никого, кроме Изама и женщины в черном платье.

– Можешь встать, – сказала она.

Он поспешно распрямился, и тут в таверну вошли двое мужчин. Они были рослыми и мускулистыми, лица закрывали красные вуали. Одеты в коричневое, как айильцы, но при себе у них нет ни луков, ни копий. Эти создания убивают куда более смертоносным оружием.

Хотя лицо его осталось бесстрастным, Изам ощутил прилив самых разных чувств. Детство, полное страданий, голода и смерти. Целая жизнь, проведенная в стараниях избежать взгляда таких, как эти двое. С грацией прирожденных хищников они направились к столу. Изам не без труда сдержал дрожь.

Мужчины опустили вуали и оскалили зубы. «Чтоб мне сгореть!» Зубы у них были заостренными.

Значит, Обращенные. Это видно по глазам. Глаза у них не такие, как у людей. Какие-то совсем не человеческие.

Изам едва не сбежал, чуть было не шагнул в сон. Убить сразу двоих он не сумеет, да и прежде чем удастся сразить одного, от него останется горстка пепла. Изам не раз видел, как Самма Н’Сэй лишают других жизни – зачастую из любопытства, прощупывая пределы своего могущества.

Они не напали. Знают ли, что перед ними Избранная? Если так, зачем опускать вуаль? Вуаль они опускают только перед убийством, да и то не перед каждым. Только перед тем, которого ждали давно и с нетерпением.

– Они отправятся с тобой, – сказала женщина. – Вдобавок получишь горстку Бездарных, чтобы одолеть охрану ал’Тора.

Она повернулась к Изаму и впервые посмотрела ему в глаза. Судя по всему, с отвращением. Будто Избранную коробило прибегать к помощи такого ничтожества.

«Они отправятся с тобой», – сказала она. Не сказала: «Они будут служить тебе».

Вот ведь скотство! Да, мерзкая будет работенка.

Тяжело дыша, Талманес едва увернулся от топора, с грохотом раздробившего булыжник, пригнулся и с силой вогнал клинок троллоку в бедро. Тот, задрав бычью морду, взревел от боли.

– Чтоб мне сгореть, ну и смердит же у тебя из пасти! – прорычал Талманес.

Он рывком высвободил меч и попятился, а когда троллок упал на колено, отсек ему руку, державшую топор, после чего посторонился, и двое пикинеров пронзили тварь копьями. С этими монстрами нежелательно сражаться в одиночку. Ясное дело, в любом бою лучше иметь прикрытие, но в стычке со здоровенными силачами-троллоками – особенно.

В темноте мертвые тела походили на груды мусора. Чтобы стало светлее, Талманесу пришлось поджечь караулки у городских ворот, а оставшиеся с полдюжины гвардейцев до поры до времени присоединились к Отряду.

Черной отливной волной троллоки начали отступать от стены. В натиске они переусердствовали. Вернее сказать, их перенапрягли, ведь ими управлял Получеловек. Талманес опустил руку, потрогал рану в боку. Та кровоточила.

Караулки догорали. Придется спалить несколько торговых лавок. Да, есть риск, что пожар распространится, но город уже потерян, так что нет смысла разводить церемонии.

– Бринт! – крикнул Талманес. – Подожги-ка вон ту конюшню!

Бринт схватил факел и бросился выполнять приказ. Тут подошел Сандип:

– Они вернутся. Наверное, уже скоро.

Талманес кивнул. Теперь, когда схватка закончилась, из подворотен и переулков появлялись горожане и робко шли к воротам, за которыми – хотелось бы верить – окажутся в безопасности.

– Мы не можем оставаться здесь и удерживать ворота, – сказал Сандип. – Драконы…

– Знаю. Какие у нас потери?

– Точно пока сказать не могу. Но не меньше сотни.

«О Свет! Мэт, как узнает, с меня за это шкуру спустит». Мэт ненавидел терять бойцов. Полководческий гений в равной мере сочетался в нем с добротой и сердоболием. Странное сочетание. Странное, но воодушевляющее.

– Отправь разведчиков на пригородные тракты. Пусть высматривают, не приближаются ли отродья Тени. Троллочьи трупы нам тоже пригодятся. Пусть их сложат в баррикады. Эй, солдат!

Проходивший мимо усталый воин – судя по мундиру, гвардеец королевы – застыл на месте:

– Милорд?

– Надо известить людей, что через эти ворота можно покинуть город. Есть ли у вас сигнал горна, знакомый этим андорским крестьянам? Такой, чтобы все шли сразу сюда?

– Крестьянам? – задумчиво повторил гвардеец. Похоже, это слово ему не понравилось. Здесь, в Андоре, оно звучало нечасто. – Да, есть. «Марш королевы».

– Сандип?

– Подключу к делу горнистов, – кивнул тот.

– Хорошо. – Талманес опустился на колени, намереваясь вытереть клинок о рубаху павшего троллока. Бок болел, но рана была пустяковая. В обычном бою ее назвали бы царапиной.

Рубаха оказалась настолько грязной, что Талманес чуть было не побрезговал касаться ее клинком, но троллочья кровь вредна для стали, и поэтому он все же вытер меч. Потом он встал, не обращая внимания на боль, и побрел к воротам – туда, где привязал Селфара. В бою с отродьями Тени на этого мерина полагаться не стоило. Скакун он отменный, но в Порубежье его не обучали.

Никто не задавал вопросов, когда Талманес взобрался в седло и повернул Селфара на запад, за ворота, к наемникам, которых он заметил чуть раньше. Увидев, что они подошли к городу, Талманес нисколько не удивился. Битва притягивает воинов, как огонь – озябших путников зимней ночью.

В недавно закончившийся бой они вступать не стали. Подъехавшего Талманеса приветствовала небольшая группа наемников. Шестеро толсторуких и, пожалуй, не слишком сообразительных парней узнали и его, и Отряд Красной руки. С недавних пор Мэт стал знаменитостью, и это способствовало репутации Отряда. И еще наемники, конечно же, заметили забинтованный бок Талманеса и троллочью кровь у него на одежде.

Вообще-то, рана уже горела как Свет знает что. Талманес осадил Селфара, затем осторожно похлопал по седельным сумкам. «Где-то у меня был припрятан табачок…»

– Ну? – спросил наемник, экипированный лучше своих товарищей. Командира распознать нетрудно: в подобных отрядах им зачастую становится тот, кто дольше прочих остается в живых.

Талманес выудил из сумки курительную трубку – не самую лучшую (ее он в бой не брал, поскольку отец считал такое дурной приметой), но вторую по качеству. Где же табак?

«Ага, вот он». Талманес достал кисет, набил в трубку немного табаку и поднес лучину к факелу настороженного наемника.

– Драться будем, только если заплатят, – предупредил командир, дородный и на удивление опрятный, хотя бороду подстричь ему не помешало бы.

Талманес раскурил трубку, выдохнул клуб дыма. За спиной у него затрубили горнисты. Мелодия у «Марша королевы» оказалась цепкая. Горнам вторили чьи-то возгласы, и Талманес обернулся. На главной улице появились троллоки, на сей раз отряд побольше.

Арбалетчики выстроились в шеренги и начали стрелять по команде, которой Талманес не услышал.

– Драться будем… – снова начал старшой наемников.

– Знаешь, что это? – негромко спросил Талманес, не вынимая трубки изо рта. – Это – начало конца. Падение государств и объединение человечества. Это и есть Последняя битва, дурень ты треклятый.

Наемники замялись.

– Ты… Ты говоришь от имени королевы? – спросил командир, в надежде хоть на какую-то поживу. – Мне лишь надо, чтобы мои люди не остались ни с чем.

– Если будете драться, – ответил Талманес, – обещаю очень солидную награду.

Предводитель наемников ждал продолжения.

– Даю слово, что вы не перестанете дышать, – сказал Талманес, попыхивая трубкой.

– Это угроза, кайриэнец?

Талманес выпустил очередной клуб дыма, затем наклонился в седле, всматриваясь наемнику в лицо, и произнес, не повышая голоса:

– Сегодня я убил мурддраала, андорец. Он задел меня такан’дарским клинком, и рана уже почернела. Это значит, что мне осталось несколько часов, и это в лучшем случае. Затем яд с клинка выжжет меня изнутри, и я умру самой мучительной смертью, какой только может умереть человек. Мне совершенно нечего терять, приятель, так что советую отнестись к моим словам со всей серьезностью.

Дородный мужчина оторопел.

– Вариантов у вас два, – объявил Талманес, развернув мерина и обращаясь ко всему отряду наемников. – Драться, как мы все, помочь этому миру увидеть новый день и, быть может, в итоге заработать сколько-то монет, но платы за это обещать не стану. Второй вариант – сидеть здесь, смотреть, как троллоки режут людей, и твердить, что даром вы не работаете. Если повезет и мы спасем мир без вашего участия, еще успеете подышать, прежде чем вас вздернут как подлых трусов.

Молчание. Горны звучали во тьме позади.

Командир наемников взглянул на своих товарищей. Те согласно закивали.

– Ступайте к воротам. Удерживайте их вместе с остальными, – велел Талманес. – А я отправлюсь вербовать на подмогу другие наемные отряды.

Лильвин обвела глазами многочисленные лагеря, усеявшие место, известное под названием Поле Меррилор. Луна еще не взошла, и в темноте могло показаться, что костры для приготовления пищи на самом деле не костры, а корабельные фонари в оживленном ночном порту.

Этого она, пожалуй, больше не увидит. Лильвин Бескорабельная уже не была капитаном корабля и впредь никогда им не будет. Желать иной судьбы – все равно что игнорировать саму суть того, кем она стала.

Байл положил руку ей на плечо. Сильные пальцы, загрубелые от многодневной работы. Лильвин накрыла его ладонь своей. Проскользнуть через одни из тех переходных врат, что были открыты в Тар Валоне, оказалось нетрудно. Байл прекрасно ориентировался в городе, хотя постоянно ворчал: дескать, надоело здесь сидеть. «От этого места у меня волоски на руках шевелятся, – говорил он. – Вот бы никогда больше не видеть здешних улиц. Честное слово».

Но все равно пошел вместе с ней. Хороший он человек, Байл Домон. Лучший, кого она нашла в этих чужих для нее землях. Да, бывали у него в прошлом неприглядные моменты, но они остались позади. Если он не понимал, как пристало вести дела, то хотя бы пытался понять.

– Вот это зрелище! – сказал Байл, всматриваясь в тихое море огней. – И чего теперь ты хочешь?

– Найти Найнив ал’Мира или Илэйн Траканд.

Он поскреб бороду, которую носил в иллианском стиле, с выбритой верхней губой. Волосы на голове у него были разной длины; Байл перестал брить половину головы, когда Лильвин дала ему свободу – ясное дело, для того, чтобы они могли пожениться.

Ну и правильно. Бритая голова привлекла бы здесь ненужное внимание. Из Байла вышел неплохой со’джин – после того, как были решены некоторые… вопросы. В итоге, однако, Лильвин не могла не признать, что Байл Домон не предназначен для этой роли. Слишком он шершавый, неотесанный, и никакому приливу не сгладить этих острых углов. Собственно, за это Лильвин его и любила, хотя никогда не говорила этого вслух.

– Не поздновато ли, Лильвин? – спросил он. – Не лучше ли подождать до завтра?

Нет. В лагерях тихо, истинная правда, но это не сонная тишина. Это тишина кораблей, ожидающих попутного ветра.

Лильвин почти не знала, что тут происходит. В Тар Валоне она вопросов не задавала: держала язык за зубами, чтобы ее не выдал шончанский акцент. Невозможно собрать столько людей в одном месте, не спланировав все заранее. Масштаб и впрямь оказался грандиозным; Лильвин слышала, что здесь проведут какое-то собрание, где будут присутствовать почти все Айз Седай, но увиденное превзошло любые ее ожидания.

Она направилась через поле, Байл последовал за ней, и вскоре они присоединились к группе тарвалонских слуг, куда их приняли благодаря предложенной Байлом взятке. Лильвин такое не нравилось, но способа получше ей в голову не пришло. Она старалась не думать о том, с кем у Байла были налажены раньше связи в Тар Валоне. Что ж, раз ей больше не ступить на палубу, впредь у него не будет возможности заниматься контрабандой. Хоть какое-то утешение.

«Ты – капитан корабля. Это все, что ты умеешь, и все, чего ты хочешь. А теперь тебя зовут Бескорабельной». Женщина вздрогнула и сжала кулаки, чтобы не обхватить себя руками. Провести остаток дней в этих неизменных землях, передвигаясь не быстрее, чем способен бежать конь, не чувствуя запаха открытого моря, не направляя нос судна к горизонту… Без того, чтобы поднять якоря, поставить паруса и просто…

Она опомнилась. Найти Илэйн или Найнив. Пусть ее и назвали Бескорабельной, она не сгинет в этой пучине. Лильвин зашагала вперед, держась прежнего курса. Подозрительный Байл слегка нахохлился, пытаясь держать все вокруг в поле зрения. Крепко сжав губы, он то и дело поглядывал на Лильвин. Теперь-то ей известно значение этих взглядов.

– В чем дело?

– Лильвин, что мы будем здесь делать?

– Я же сказала – надо найти…

– Да, но зачем? Найдем – и что дальше? Они же Айз Седай.

– В прошлом они относились ко мне с уважением.

– И поэтому ты решила, что нас примут?

– Может быть. – Лильвин окинула мужчину взглядом. – Выкладывай, Байл. Что у тебя на уме?

– Зачем это надо, чтобы нас приняли, Лильвин? – вздохнул он. – Найдем себе корабль, где-нибудь в Арад Домане. Где нет ни Айз Седай, ни шончан.

– Я не стала бы командовать кораблем, который тебе по душе.

Он ответил унылым взглядом:

– Я умею вести честные дела, Лильвин. Незачем…

Она подняла руку, вынуждая умолкнуть, и коснулась плеча Байла. Оба остановились на тропинке.

– Знаю, любовь моя. Знаю. А слова говорю для того, чтобы мы закружились в водовороте, который никуда не ведет.

– Но зачем?

Слово царапнуло ее, как засевшая под ногтем заноза. Зачем… Действительно, зачем она проделала весь этот путь в обществе Мэтрима Коутона и в опасной близости к Дочери Девяти Лун?

– Мой народ, Байл, совершенно не понимает, как устроен мир. И, не понимая этого, сеет несправедливость.

– Не забывай, что тебя отвергли, Лильвин, – тихо произнес он. – Не забывай, что теперь ты больше не одна из них.

– Я навсегда останусь одной из них. У меня забрали мое имя, но не мою кровь.

– Прошу простить за оскорбление.

Она коротко кивнула.

– Я по-прежнему храню верность императрице, да живет она вечно. Но дамани… Дамани – самая основа, фундамент ее власти. С их помощью она обеспечивает порядок и целостность империи. И дамани – это обман.

Сул’дам способны направлять Силу. Этому таланту можно научиться. Даже теперь, спустя несколько месяцев после прозрения, Лильвин не могла осмыслить эту истину во всем ее многообразии. Других заинтересовали бы политические преимущества; другие вернулись бы в Шончан и воспользовались этим знанием, чтобы обрести власть.

Временами Лильвин жалела, что не поступила таким образом. Временами.

Но мольбы сул’дам… И понимание, что Айз Седай совсем не такие, как ей говорили…

Надо что-то делать. Но если что-то делать, не сокрушит ли она всю империю? Надо тщательно, очень тщательно обдумывать свои поступки – как последние ходы в игре шал.

Вдвоем они следовали в темноту за вереницей слуг. Те или иные Айз Седай нередко посылали прислугу за чем-нибудь оставшимся в Белой Башне, так что переходы туда-обратно были обычным делом, и это к лучшему. В лагерь Айз Седай они вошли, не вызвав никаких расспросов.

Лильвин даже удивилась этому, но вскоре заметила у тропинки несколько человек. Увидеть их оказалось непросто – по некой причине их фигуры будто сливались с тем, что было вокруг, особенно в темноте. Шончанка заметила одного, только когда он шевельнулся, отделился от остальных и зашагал чуть позади Лильвин и Байла.

Несколькими секундами позже стало ясно, что этот человек распознал в них чужаков. Может, из-за походки или осанки. Из предосторожности они надели самую простую одежду, хотя борода Байла выдавала в нем иллианца.

Лильвин остановилась, тронула мужа за локоть и развернулась лицом к преследователю. Если верить описаниям, это был Страж.

Человек приблизился. Они едва вошли в лагерь, палатки в котором располагались концентрическими кругами. Лильвин с тревогой отметила, что в некоторых горел свет, слишком ровный для свечи или светильника.

– Приветствую! – вежливо поздоровался Байл, подняв руку. – Мы разыскиваем Айз Седай по имени Найнив ал’Мира. Если ее тут нет, тогда хотелось бы встретиться с другой, которую зовут Илэйн Траканд.

– Ни той ни другой в этом лагере нет, – ответил Страж. Он был долгоруким, грациозным, с длинными темными волосами и лицом… каким-то незаконченным, словно скульптор начал высекать его из камня, но потерял интерес и бросил работу.

– Ой! – сказал Байл. – Стало быть, виноваты. Не подскажете ли, где их лагерь? Дело, видите ли, безотлагательное. – Говорил он как дышал. Куда искуснее, чем Лильвин. При необходимости Байл умел очаровать собеседника.

– Погодите-ка, – ответил Страж. – Ваша спутница тоже ищет этих Айз Седай?

– Она, знаете ли… – начал Байл, но Страж, не отводя внимательного взгляда от Лильвин, поднял руку:

– Пускай сама ответит.

– Еще как ищу! – заявила Лильвин. – Клянусь престарелой бабулей! Эти женщины, они обещали нам заплатить, и без денег я не уйду. Ведь Айз Седай говорят только правду, это известно всем и каждому. Если не хотите указать нам дорогу, дайте другого проводника!

От такого словесного шквала Страж заметно опешил, широко раскрыл глаза и, хвала всему сущему, кивнул:

– Сюда.

Подозрения его, как видно, улеглись, и он направился к окраине лагеря.

Лильвин украдкой отдышалась и последовала за Стражем. Байл бросил на нее гордый взгляд и ухмыльнулся так широко, что обернись в тот момент их проводник, непременно бы сообразил, что дело нечисто. Да и сама Лильвин не сдержала едва заметной улыбки.

Иллианский акцент давался ей непросто, но они с Байлом пришли к выводу, что ее звучащая по-шончански речь будет небезопасной, особенно среди Айз Седай. Байл утверждал, что ни один настоящий иллианец не примет Лильвин за свою землячку, но дурачить остальных ей пока что удавалось, причем неплохо.

Шагая в ночи прочь из лагеря Айз Седай, Лильвин чувствовала, как легчает на душе. Пусть она дружит с двумя Айз Седай – а они и впрямь подруги, несмотря на возникшие осложнения, – но это не значит, что ей приятно находиться в лагере, где полным-полно подобных женщин. Страж вывел их с Байлом на открытое пространство посреди Поля Меррилор, где стоял огромный палаточный городок с множеством небольших шатров.

– Айильцы, – шепнул Байл. – Здесь их десятки тысяч.

Любопытно. Об этом народе ходили зловещие слухи и легенды, в которые верилось с большим трудом. В этих рассказах, пусть и полных преувеличений, Айил представали сильнейшими воинами по эту сторону океана. В иной ситуации Лильвин не отказалась бы от тренировочного боя с парой-тройкой айильцев. Она машинально коснулась своей котомки, где в продолговатом кармане, прямо под рукой, хранилась дубинка.

Ну и рослые же они, эти айильцы! Лильвин миновала несколько костров. Сидевшие вокруг них люди казались расслабленными, но за окружающим они следили еще внимательнее, чем Страж. Опасный народ. Они готовы к бою насмерть, даже когда отдыхают у огня. В ночном небе над этим лагерем трепетали флаги, но что на них было изображено, Лильвин рассмотреть не удавалось.

– Что за монарх правит этим лагерем, Страж? – спросила она, и проводник обернулся. Черты его лица терялись в тенях.

– Твой король, иллианка.

Шагавший рядом Байл напрягся.

«Мой…»

Дракон Возрожденный. Хорошо, что она не сбилась с шага. Еще чуть-чуть – и запнулась бы. Мужчина, способный направлять Силу. Это гораздо, гораздо хуже, чем Айз Седай.

Страж остановился возле одной из палаток в центре лагеря.

– Вам повезло. У нее горит свет.

Охраны возле палатки не было. Страж спросил разрешения войти, получил утвердительный ответ, после чего откинул входной клапан и кивнул – дескать, вперед, – но другую руку положил на меч и принял боевую стойку.

Лильвин не очень приятно было оставлять за спиной вооруженного бойца, но какой у нее выбор? Так что она вошла внутрь. В свете той чудно́й сферы за письменным столом сидела, сочиняя какое-то послание, знакомая женщина в зеленом платье. Таких, как Найнив ал’Мира, в Шончан называют теларти, что означает «женщина с пламенной душой». Со временем Лильвин поняла, что Айз Седай положено сохранять спокойствие сродни покою тихих вод. Что ж, порой Найнив тоже бывала спокойной, но в одной излучине от этой мирной заводи рокотал бурный водопад.

Когда Лильвин с Байлом вошли, Найнив от письма не отвлеклась. Косы у нее больше не было, и распущенные волосы доходили до плеч. Странное зрелище, будто корабль без мачты.

– Погоди минутку, Слит, – сказала Найнив. – Честное слово, с недавних пор вы, Стражи, суетитесь вокруг меня, будто птички, потерявшие кладку. Неужели у ваших Айз Седай не осталось для вас поручений?

– Многие волнуются за Лана, Найнив Седай, – невозмутимо пророкотал Страж по имени Слит.

– А я, по-твоему, не волнуюсь? Знаешь, надо бы отправить вас рубить дрова или еще чем-то занять. Если еще один Страж заявится с вопросом, не нужна ли мне…

Тут она подняла взгляд и наконец-то увидела Лильвин. Лицо Найнив тут же стало безмятежным. Холодным. Обжигающе холодным. Лильвин бросило в пот. Ее жизнь была в руках этой женщины. Почему же Слит привел их сюда, а не в шатер Илэйн? Пожалуй, не следовало упоминать имя Найнив.

– Эти двое потребовали встречи с вами, – объяснил Слит. Лильвин не заметила, как он вынул меч из ножен. Байл Домон пробурчал что-то себе под нос. – По их словам, пришли за обещанными деньгами. Однако в Башне они ни к кому не обращались и о себе не заявляли и каким-то образом ухитрились юркнуть в переходные врата. Мужчина – из Иллиана, а женщина откуда-то еще. Свой говор она скрывает.

Итак, с акцентом дела обстояли хуже, чем Лильвин предполагала. Она покосилась на меч. Если откатиться вбок, Страж, наверное, промахнется – при условии, что ударит в грудь или в шею. Можно выхватить дубинку и…

Но они в палатке Айз Седай, и Лильвин не успеет вскочить после переката. Ее обездвижат плетением Единой Силы, и это в лучшем случае.

– Мне знакомы эти люди, Слит, – холодным тоном произнесла Найнив. – Правильно, что привел их сюда. Благодарю.

Меч мгновенно вернулся в ножны, и Лильвин почувствовала на шее легкий ветерок, когда Слит тише мыши выскользнул из палатки.

– Если хочешь просить прощения, – начала Найнив, – ты пришла не к тому человеку. Я подумываю, не передать ли тебя Стражам. Пусть допросят. Глядишь, выудят из твоей вероломной головы кое-что полезное о твоем народе.

– Я тоже рада тебя видеть, – хладнокровно отозвалась Лильвин.

– Так что случилось? – осведомилась Найнив.

Что случилось? О чем говорит эта женщина?

– Только не думайте, что я не пробовал дать отпор, – вдруг начал оправдываться Байл. – Пробовал, но меня с легкостью одолели. Повезло, что не перебили моих людей, не сожгли корабль, не пустили его ко дну!

– Уж лучше бы ты, иллианец, погиб вместе со всеми, кто был на борту! – заявила Найнив. – Тер’ангриал оказался в руках у Отрекшейся; Семираг затаилась среди шончан под личиной… Как у них называется судья? «Говорящая Правду» – верно?

– Да, – тихо признала Лильвин. Теперь она все поняла. – Сожалею, что нарушила клятву, но…

– Что-что, Эгинин? Сожалеешь? – Найнив вскочила из-за стола, едва не опрокинув стул. – Не самое подходящее слово в устах человека, поставившего под угрозу весь мир и едва не столкнувшего всех нас с обрыва, за которым нет ничего, кроме тьмы! По приказу Семираг этот тер’ангриал скопировали, женщина, и одна копия оказалась на шее у Дракона Возрожденного. Да-да, Дракона Возрожденного! Представь себе его под контролем одной из Отрекшихся! – Найнив всплеснула руками. – О Свет! Мы были на волоске, на тончайшем волоске от гибели, и все из-за тебя. Конец всего сущего. Ни Узора, ни мира, ничего! Из-за твоей безалаберности едва не угасли миллионы жизней!

– Я… – Лильвин вдруг поняла, сколь грандиозны ее неудачи. Ее жизнь кончена. Она утратила даже само имя. Ни имени, ни корабля, отобранного самой Дочерью Девяти Лун. Однако в нынешнем свете это утратило всякую важность.

– Я дал отпор, – твердо повторил Байл. – Сражался так, как только мог.

– Как видно, я должна была драться рядом с тобой, – предположила Лильвин.

– Это я и пытался объяснить, – мрачно подтвердил Байл. – Много раз пытался, чтоб мне сгореть.

– О-хо-хо, – схватилась за голову Найнив. – Что ты делаешь здесь, Эгинин? Я-то надеялась, что ты мертва. Случись тебе погибнуть, не нарушив клятвы, и я не смогла бы тебя винить.

«Я сама передала его в руки Сюрот, – подумала Лильвин. – То была цена моей жизни, единственный способ спастись».

– Ну? – сверлила шончанку взглядом Найнив. – Не отмалчивайся, Эгинин!

– Теперь меня зовут иначе. – Лильвин упала на колени. – У меня отняли все, включая мою честь! Видишь? Позволь расплатиться! Отныне я принадлежу тебе!

– В отличие от вас, шончан, – фыркнула Найнив, – мы не держим людей в качестве домашних животных.

Лильвин не изменила позы. Байл положил руку ей на плечо, но не пытался поднять ее с колен. Без малого цивилизованный, теперь он прекрасно понимал, почему Лильвин ведет себя именно так, а не иначе.

– Встань! – резким тоном приказала Найнив. – О Свет, Эгинин! Помнится, ты была такой сильной, что могла разжевать камни и выплюнуть песок!

– И эта сила вынуждает меня подчиниться, – опустив взор, промолвила Лильвин. Неужели Найнив не понимает, насколько это трудно? Куда проще распороть себе горло, вот только у Лильвин больше нет чести и она не вправе требовать столь легкой смерти.

– Встань!

Лильвин послушалась.

– Пойдем. – Найнив схватила лежавший на койке плащ и накинула его на плечи. – Отведу тебя к Амерлин. Быть может, она знает, что с тобой делать.

С этими словами она целеустремленно вышла в ночь, и Лильвин последовала за ней. Решение уже принято. Остался лишь один осмысленный путь, единственный способ сохранить жалкий осколок чести и, быть может, помочь своему народу избавиться от лжи, в которой он существовал с незапамятных времен.

Отныне Лильвин Бескорабельная принадлежит Белой Башне. Что бы ей ни приказали, как бы с ней ни поступили, этот факт останется непреложным. Она – собственность Айз Седай. Лильвин станет да’ковале этой Амерлин и ринется в грядущий шторм, подобно кораблю, чьи паруса истрепал ветер.

Быть может, остаток чести поможет ей завоевать доверие этой женщины.

– Таким способом в Пограничных землях издавна облегчают боль, – пояснил Мелтен, разбинтовывая рану Талманеса. – Волдырник замедляет распространение порчи, вызванной окаянным клинком.

Этот жилистый парень с буйной шевелюрой носил скромный плащ и такую же рубаху, чем походил на андорского дровосека, но говорил как порубежник, а в сумке таскал разноцветные шарики, которыми иной раз жонглировал, чтобы потешить ребят из Отряда Красной руки. В прошлой жизни он, наверное, был менестрелем.

Непростой человек. Такого не ожидаешь встретить в Отряде. Хотя кто из «красноруких» простой?

– Понятия не имею, как он ослабляет действие отравы, – продолжал Мелтен, – но как-то приглушает. Имейте в виду, яд не природного происхождения, так что высосать его из раны не получится.

Талманес надавил на бок ладонью. Жжется так, будто под кожей ползает шипастая лоза и при каждом движении впивается в плоть. Он прямо-таки чувствовал, как яд распространяется по телу. О Свет, как же больно!

Неподалеку солдаты Отряда пробивались к дворцу. В город вошли через южные ворота, а удерживать западные оставили наемников под началом Сандипа.

Если в Кэймлине и остался очаг сопротивления, то во дворце, но, к несчастью, по городским кварталам, что отделяли от него воинов Талманеса, блуждали троллочьи кулаки. Раз за разом натыкаясь на своры этих монстров, «краснорукие» вынуждены были вступать в кровопролитные стычки.

К тому же узнать, действительно ли там, на холме, есть способные сражаться бойцы, было невозможно – для этого требовалось прорваться к дворцу, рискуя попасть в окружение, если один из блуждающих троллочьих кулаков зайдет с тыла. Но деваться некуда: Талманес обязан выяснить, что осталось от обороны дворца – если от нее вообще что-нибудь осталось. А уже оттуда он двинется дальше в город и доберется до драконов.

Повсюду пахло дымом и кровью. Выдалась недолгая передышка, и убитых троллоков оттащили к правой обочине, чтобы очистить проход.

В этой части Кэймлина тоже встречались беженцы – хотя уже не река, но ручеек, который сочился из темноты навстречу Талманесу и его людям, частично занявшим главный проезд ко дворцу. Эти беженцы не требовали защитить их лавки или спасти жилища; они лишь рыдали от счастья при встрече с вооруженными людьми. Мадвин направлял их к свободе по прорубленному бойцами Отряда безопасному коридору.

Талманес посмотрел наверх, на холм, на вершине которого едва виднелся в ночи дворец. Пожары, охватившие почти весь город, не тронули его белых стен, и они вздымались из клубов дыма, будто призраки. Огня нет. Следовательно, дворец защищают – верно? Разве он не стал бы первой целью ворвавшихся в Кэймлин троллоков?

Чуть раньше Талманес отправил вперед разведчиков, чтобы дать своим людям – да и самому себе – хоть какой-то роздых.

Мелтен закончил накладывать припарку и туго затянул бинты.

– Спасибо, Мелтен, – кивнул Талманес. – Такое чувство, что уже помогает. Ты сказал, что это помогает унять боль. А какой еще есть способ?

Мелтен отстегнул от ремня металлическую фляжку и протянул ее Талманесу:

– Шайнарский бренди, очень крепкий.

– Выпивать в бою? Вряд ли это хорошая мысль, приятель.

– Берите, – мягко сказал Мелтен. – Хлебните от души, милорд. Иначе не пройдет и часа, как вы не сможете встать.

Талманес помедлил, потом взял фляжку и сделал долгий глоток. Бренди обжигал едва ли не сильнее, чем рана от клинка мурддраала. Талманес прокашлялся и сунул фляжку за пазуху.

– По-моему, Мелтен, ты перепутал бутылки, а эту жидкость сцедил из дубильного чана.

– А еще говорят, что лорд Талманес лишен чувства юмора, – хмыкнул Мелтен.

– Напрочь, – подтвердил Талманес. – Лучше ты со своим мечом держись поближе.

Мелтен с торжественным видом кивнул и прошептал:

– Страхоборец…

– В смысле?

– Это порубежный титул. Вы сразили Исчезающего, и теперь вы страхоборец.

– В нем уже торчало штук семнадцать арбалетных болтов.

– Какая разница, страхоборец? – Мелтен положил крепкую руку ему на плечо. – Когда боль станет невыносимой, сожмите кулаки, поднимите руки, и я все сделаю.

Талманес встал и непроизвольно охнул. Оба понимали, что к чему. Те немногие порубежники, кто служил в Отряде, сходились во мнении, что раны, нанесенные такан’дарским клинком, ведут себя непредсказуемо. Некоторые быстро нагнаиваются, от других человеку становится дурно, а если они чернеют, как у Талманеса… Такое хуже всего. Спасти его могли только Айз Седай, да и то лишь в ближайшие несколько часов.

– Знаешь, – пробурчал Талманес, – хорошо, что у меня нет чувства юмора. Иначе я подумал бы, что Узор играет со мной какую-то шутку. Дэннел! Тащи сюда карту, если есть!

«О Свет, как же не хватает Ванина…»

– Милорд! – Из потемок выскочил Дэннел, капитан одного из орудийных расчетов Отряда, с факелом в руке и с наспех нарисованной картой. – По-моему, я нашел короткий путь к тому месту, где Алудра хранит драконов.

– Первым делом пробиваемся к дворцу, – отрезал Талманес.

– Милорд… – Пухлогубый Дэннел понизил голос и принялся оправлять форму, будто она сидела как-то не так. – Если Тень завладеет этими драконами…

– Я прекрасно знаю, Дэннел, насколько это опасно. Большое спасибо. Допустим, мы дошли до склада с драконами – и как быстро ты сможешь их увезти? Не хотелось бы рассредоточиться и выбиться из сил, а Кэймлин горит быстрее, чем надушенное письмо, адресованное любовнице благородного лорда. Я намерен забрать орудия и поскорее покинуть город.

– Парой выстрелов я могу сровнять вражеские укрепления с землей, милорд, но драконы – штуки очень неповоротливые. Хорошо, что они привязаны к повозкам, но все равно мы не сможем двигаться быстрее… скажем, быстрее обоза. К тому же потребуется время, чтобы подготовить их к залпу.

– В таком случае идем во дворец, – сказал Талманес.

– Но…

– А во дворце, – непреклонно продолжил он, – если посчастливится, мы найдем женщин, умеющих направлять Силу, и те откроют нам переходные врата прямиком на склад Алудры. Кроме того, если дворцовая гвардия еще сражается, то мы хотя бы будем знать, что друзья прикрывают нам спину. Мы непременно заберем драконов, но сделаем это по-умному.

Талманес заметил, что с холма бегом спускаются Ладвин и Мар. Последний сразу же устремился к Талманесу:

– Там троллоки. Числом не меньше сотни, засели на улице.

– Всем построиться! – крикнул Талманес. – Пробиваемся во дворец!

В палатке-парильне стало совсем тихо.

Авиенда предполагала, что ее рассказ встретят скептически, что непременно последуют вопросы, но не ожидала такой болезненной тишины.

Хотя она понимала, почему все молчат. После своих видений о том, как Айил в будущем постепенно утрачивают джи’и’тох, она чувствовала то же самое. Она видела бесчестье, упадок и гибель своего народа. Теперь же, по крайней мере, ей было с кем разделить это бремя.

Тихо шипели в котле раскаленные камни. Пора бы плеснуть на них воды, но всем шестерым в палатке было не до этого. Остальные пятеро – Хранительницы Мудрости, обнаженные, как и Авиенда, поскольку именно так принято париться. Сорилея, Эмис, Бэйр, Мелэйн и Кимер из клана Томанелле Айил. Все смотрели в пустоту, на время оставшись каждая наедине со своими мыслями.

Одна за другой они распрямляли спину, садились ровнее, будто принимая на плечи новый груз, и это утешало Авиенду. Пусть она и не ждала, что эти пятеро сломаются под гнетом новостей, приятно было видеть, что они не отворачиваются от опасности, но смотрят ей в лицо.

– Затмевающий Зрение уже в шаге от мира, – сказала Мелэйн. – Узор каким-то образом покоробился. В снах мы по-прежнему видим многое из того, что будет или чего не будет, но вероятностей слишком много, и для нас они неразличимы. Ходящим по снам неясна судьба нашего народа. Как и судьба Кар’а’карна после того, как он в Последний день плюнет в глаза Затмевающему Зрение. Нам неведома правда, стоящая за видением Авиенды.

– Мы должны это проверить. – Сорилея обвела остальных твердым как камень взглядом. – Обязаны все узнать. Это единичный случай или отныне такое видение является каждой женщине взамен предыдущего?

– Эленар из клана Дэрайн, – сказала Эмис. – Ее обучение почти закончено. Она будет следующей, кто отправится в Руидин. Можно попросить Хейд и Шанни, чтобы те приободрили ее.

Авиенда едва не поежилась. Она прекрасно знала, как умеют «приободрять» Хранительницы Мудрости.

– Да, так было бы неплохо, – подалась вперед Бэйр. – А что бывает, когда проходишь через стеклянные колонны во второй раз? Быть может, отсюда и запрет на возвращение?

Никто не посмотрел на Авиенду, но девушка чувствовала, что ее не упускают из вида. Ее поступок и впрямь был запретным. Кстати говоря, рассказывать о произошедшем в Руидине тоже не разрешалось.

Опасаться наказания не стоило. Руидин не убил ее; все переживания были обусловлены вращением Колеса. Бэйр продолжала смотреть куда-то вдаль. По щекам и груди Авиенды струился пот.

«Я вовсе не скучаю по ваннам», – твердила себе она. Ведь она не изнеженная мокроземка. Однако по эту сторону гор в палатке-парильне не было такой уж необходимости. Ночами здесь не промерзаешь до костей, так что жар был не расслабляющим, а гнетущим, и если воды предостаточно для нормальной ванны…

Нет. Она решительно сжала челюсти, потом спросила:

– Можно высказаться?

– Не глупи, девочка, – заметила Мелэйн, которая, судя по размеру живота, была на сносях. – Теперь ты одна из нас. Незачем спрашивать разрешения.

Девочка? Не скоро они привыкнут воспринимать ее как ровню. Что ж, хотя бы пытаются. Никто не велел ей заварить чай или плеснуть воды на камни. В отсутствие учениц или гай’шайн эти обязанности они выполняли по очереди.

– Меня беспокоит не то, повторяются видения или нет, – призналась Авиенда, – а их содержание. Это действительно произойдет? Можем ли мы этому помешать?

– Руидин являет нам видения двух типов. – Обладательница темно-рыжих волос и вытянутого загорелого лица, Кимер была довольно молода, лет на десять старше Авиенды. – В первое посещение – то, что может быть, а во второе, между колонн, – то, что уже было.

– Это третье видение могло быть и тем и другим, – сказала Эмис. – Колонны безошибочно показывают прошлое; почему бы им не продемонстрировать будущее с равной достоверностью?

У Авиенды екнуло сердце.

– Но зачем, – тихо произнесла Бэйр, – колоннам показывать безнадежность, на которую нельзя повлиять? Нет, я отказываюсь в это верить. Руидин всегда демонстрировал то, что нужно увидеть. Чтобы помочь нам, а не навредить. В этом видении тоже должен быть смысл. Быть может, подтолкнуть нас к обретению большей чести?

– Это несущественно, – отрезала Сорилея.

– Но… – начала Авиенда.

– Несущественно, – повторила Сорилея. – Будь наша судьба предрешена этим видением, будь мы обречены на… как ты говоришь, на упадок, неужели кто-то из нас смирился бы с таким положением вещей?

В палатке снова стало тихо. Авиенда помотала головой.

– Надо исходить из того, что будущее можно изменить, – сказала Сорилея. – Лучше не задумывайся о своем вопросе, Авиенда. Мы должны выбрать предпочтительный путь.

– Я… – Авиенда поняла, что кивает. – Да-да, ты права, Хранительница Мудрости.

– Но каков он, этот путь? – спросила Кимер. – Что мы должны изменить? Сперва необходимо выиграть Последнюю битву!

– Отчасти, – сказала Эмис, – мне даже хочется, чтобы видение оказалось истинным и неизменным. Ведь оно хотя бы доказывает, что мы одержим верх в этом сражении.

– Ничего оно не доказывает, – возразила Сорилея. – Победа Затмевающего Зрение разорвет Узор, а посему видениям будущего нельзя безоговорочно доверять. Даже с учетом пророчеств о том, что готовят грядущие эпохи, если Затмевающий Зрение победит в битве, то все превратится в ничто.

– Мое видение как-то связано с тем, что планирует Ранд, – сказала Авиенда, и все взгляды устремились к ней. – Судя по вашим словам, завтра он поведает нечто важное.

– У Кар’а’карна… есть склонность устраивать нечто впечатляющее, – с теплотой в голосе произнесла Бэйр. – В этом он подобен крокошипке, всю ночь вьющей гнездо, чтобы утром спеть о нем любому, кто станет слушать.

Авиенда не без удивления узнала о встрече на Поле Меррилор, да и то лишь благодаря узам, связывающим ее с Рандом, – когда решила выяснить, где он находится. Увидев собравшиеся здесь впечатляющие силы мокроземцев, она задалась вопросом, не является ли все это отправной точкой ее видения.

– Такое чувство, что я узнала нечто лишнее, – промолвила она, ни к кому не обращаясь.

– Ты заглянула вглубь одной из версий будущего, – заметила Кимер, – и никогда не станешь прежней.

– Завтра все станет ясно, – сказала Авиенда. – Когда мы узнаем, каков его план.

– По твоему рассказу, – продолжила Кимер, – складывается ощущение, что он намерен отвернуться от Айил. От своего народа. Почему он раздает дары всем подряд – кроме тех, кто заслуживает его внимания больше остальных? Он что, хочет оскорбить нас?

– По-моему, вряд ли, – ответила Авиенда. – Думаю, он не станет наделять дарами за просто так, а выдвинет явившимся сюда какие-то требования.

– Он упоминал цену, – сказала Бэйр. – Цену, которую по его требованию должны заплатить другие. Но о какой цене речь? Никто не сумел выведать этого секрета.

– Чуть раньше этим вечером он отправился через переходные врата в Тир и вернулся не с пустыми руками, – подхватила Мелэйн. – Об этом сообщили Девы. Теперь он держит слово и всегда берет их с собой. Когда мы спросили насчет цены, он ответил, что о ней Айил можно не беспокоиться.

Авиенда нахмурилась:

– Он хочет получить плату за то, что и так должен сделать? Не слишком ли много времени он проводит с той опекуншей, которую к нему прислал Морской народ?

– Нет, это справедливо, – заметила Эмис. – Эти люди многого требуют от Кар’а’карна. Он вправе потребовать что-то взамен. Они слабовольны; быть может, он намерен придать им жесткости.

– А нам и без того ее хватает, – тихо добавила Бэйр. – Зная об этом, он нас не учитывает.

В палатке снова повисла тишина. Эмис с озабоченным видом подлила воды на разогретые камни, и та с шипением превратилась в клубящийся пар.

– Вот именно, – сказала Сорилея. – Он хочет не оскорбить нас, а почтить – конечно, в своем понимании. – Она покачала головой. – Что ж, ему виднее.

– Иногда Кар’а’карн оскорбляет непреднамеренно, по-детски, – согласилась Кимер. – Мы сильны, и поэтому его требования, какими бы они ни были, к нам не относятся. Если другие способны уплатить эту цену, мы и подавно сможем.

– Этих ошибок можно было избежать, будь он надлежащим образом обучен согласно нашим обычаям, – проворчала Сорилея.

Авиенда невозмутимо встретила ее взгляд. Да, она обучила Кар’а’карна не так хорошо, как могла бы, но всем известно, насколько упрям Ранд ал’Тор. Кроме того, теперь все присутствующие в этой палатке равны. Хотя Авиенде трудно было в это поверить, глядя на неодобрительно поджатые губы Сорилеи.

Быть может, сказалось время, проведенное с мокроземцами вроде Илэйн, но Авиенда вдруг увидела все глазами Ранда. Освобождая Айил от уплаты некой цены – если он и впрямь намеревался взять ее с остальных, – Ранд оказывал им честь. Потребуй он от них того же, чего и от остальных, вот эти же Хранительницы Мудрости возмутились бы, что Айил ставят в один ряд с мокроземцами.

Что же у Ранда ал’Тора на уме? В видениях проскальзывали намеки на его план, но Авиенда все тверже верила, что завтра Айил вступят на путь, ведущий к незавидной судьбе.

И она обязана сделать так, чтобы этого не случилось. Такова ее первая задача в роли Хранительницы Мудрости. Первая и, пожалуй, самая важная из всех, которые ей доводилось выполнять. Поэтому Авиенда не подведет – должна не подвести.

– Обучением Кар’а’карна ее задание не ограничивалось, – заметила Эмис. – Я отдала бы что угодно, лишь бы знать, что за ним как следует присматривает надежная женщина. – И она со значением взглянула на Авиенду.

– Он будет моим, – твердо заявила Авиенда. «Но не ради тебя, Эмис, и не ради нашего народа». Эта мысль потрясла девушку до глубины души. Ведь она – Айил и для нее нет ничего важнее ее народа.

Но это решение принимать не народу. Право выбора принадлежало Авиенде.

– Имей в виду, – коснулась ее запястья Бэйр, – с тех пор как ты ушла, он изменился. Стал сильнее.

– В каком смысле? – сдвинула брови Авиенда.

– Он объял смерть, – с гордостью в голосе объявила Эмис. – Пускай он носит меч и одежды мокроземца, но теперь он наш – окончательно и бесповоротно.

– Я должна это увидеть, – сказала, вставая, Авиенда. – И должна узнать о его планах все, что удастся выяснить.

– Времени почти не осталось, – предупредила Кимер.

– Вся ночь впереди, – ответила Авиенда. – Этого предостаточно.

Ей ответили кивками, и Авиенда начала одеваться. Как ни странно, остальные последовали ее примеру. Должно быть, они сочли сказанное девушкой настолько важным, что решили прервать собрание и поделиться новостями с другими Хранительницами Мудрости.

Авиенда первой вышла в ночь, на свежий воздух, приятно ласкавший кожу после душного жара парильни, и глубоко вздохнула. Утомленный разум требовал отдыха, но сну придется обождать.

Зашуршал клапан палатки, откуда стали выходить Хранительницы Мудрости. Мелэйн и Эмис, тихо переговариваясь, торопливо зашагали во тьму. Кимер целеустремленно направилась туда, где стояли лагерем Томанелле Айил – наверное, чтобы переговорить с Ганом, вождем клана и ее сестрой-отцом – первым братом ее матери.

Авиенда хотела было уйти, но на плечо ей легла костлявая рука. Оказалось, за спиной стояла Бэйр, снова в юбке и блузе.

– Хранительница Мудрости, – машинально произнесла Авиенда.

– Хранительница Мудрости, – с улыбкой отозвалась Бэйр.

– Чем могу?..

– Хочу посетить Руидин, – сказала Бэйр, взглянув на небо. – Будь добра, открой мне переходные врата.

– Ты намерена пройти сквозь лес стеклянных колонн!

– Кто-то из нас должен это сделать. Что бы ни говорила Эмис, Эленар еще не готова, и в особенности не готова увидеть… нечто подобное. Эта девочка только и делает, что ноет и пищит, словно канюк над последним куском тухлой падали.

– Но…

– О-о, только не начинай. Да, теперь ты одна из нас, Авиенда, но я-то еще за твоей бабушкой присматривала, когда она ребенком была. – Бэйр качнула головой. Казалось, ее белые волосы светятся в неровном лунном свете. – Будет лучше, если туда отправится не кто-то, а я. Тем, кто способен направлять, надо набираться сил перед грядущей битвой. Я не допущу, чтобы какое-то неопытное дитя оказалось среди тех колонн. Ну же, что насчет переходных врат? Выполнишь мою просьбу или придется заставить Эмис, чтобы та открыла мне путь в Руидин?

Авиенде хотелось бы посмотреть, каково это – заставить Эмис что-то сделать. Вряд ли на такое способен кто-то, кроме Сорилеи. Однако девушка молча сотворила плетение, открывая переходные врата.

При мысли о том, что ее видение узрит кто-то другой, скрутило живот. Что, если Бэйр переживет то же самое? Придется считать эту версию будущего более вероятной?

– Все было настолько плохо, да? – тихо спросила Бэйр.

– Ужасно. Так ужасно, Бэйр, что копья пустили бы слезу, а камни раскрошились в пыль. Я предпочла бы станцевать с самим Затмевающим Зрение.

– В таком случае правильно, что туда отправлюсь именно я. Это должна сделать сильнейшая из нас.

Авиенда едва не заломила бровь. Бэйр крепка, как добротно выделанная кожа, но не сказать, что другие Хранительницы Мудрости похожи на цветочные лепестки.

– Бэйр, – спохватилась она, – ты не встречала женщину по имени Накоми?

– Накоми… – Бэйр словно попробовала слово на вкус. – Древнее имя. Не знаю никого, кто носил бы его. А что?

– По пути в Руидин я встретила одну женщину из Айил, – объяснила Авиенда. – Она не представилась Хранительницей Мудрости, но было в ней что-то… – Она покачала головой. – Это я так, из праздного любопытства.

– Что ж, пора узнать, насколько правдивы эти видения, – подытожила Бэйр и шагнула к переходным вратам.

– Что, если они и впрямь правдивы? – вырвалось у Авиенды. – Что, если мы ничего не можем сделать?

– Говоришь, ты видела своих детей? – обернулась Бэйр.

Авиенда кивнула. В подробности этой части видения она не вдавалась. Считала, что это личное.

– Измени одно из имен, – сказала Бэйр. – И никому, даже нам, не говори, под каким именем это дитя появилось в видении. Так ты все узнаешь. Где одно отличие, там непременно будут и другие. Должны быть. Это не наша судьба, Авиенда. Это путь, которого мы избежим. Вместе.

Авиенда поняла, что кивает. Да. Изменение небольшое, незначительное, но полное смысла.

– Спасибо, Бэйр.

Пожилая Хранительница Мудрости тоже кивнула, потом ступила в переходные врата и побежала к ночному городу.

Талманес врезался плечом в гигантского троллока – с кабаньим рылом, облаченного в грубо сработанную кольчугу. Запах от чудища исходил отвратительный, напоминающий смешанную вонь едкого дыма, мокрой шерсти и немытого тела. От силы удара троллок недоуменно хрюкнул; почему-то эти твари всегда удивлялись, когда он на них нападал.

Талманес отступил и высвободил меч из живота упавшей зверюги, после чего, не обращая внимания на ногти, царапавшие ему ногу, наклонился, вгоняя клинок троллоку в горло. В глазах-бусинках, слишком похожих на человеческие, померкла жизнь.

Люди сражались, кричали, хрипели, убивали. На улице, круто поднимавшейся ко дворцу, окопались троллочьи орды; они держали оборону, не позволяя Отряду добраться до вершины холма.

Талманес устало привалился к стене какого-то здания. Соседний дом горел, озаряя улицу буйными отсветами и опаляя лицо, хотя по сравнению с чудовищным жжением в ране все эти пожары казались дуновением прохладного ветерка. Огонь стекал по ноге до самой стопы и понемногу подбирался вверх, к плечу.

«Кровь и треклятый пепел! – подумал Талманес. – Все бы отдал за пару спокойных часов с трубкой и книжкой». Те, кто распинается о славной гибели в бою, – распроклятые конченые болваны. Что славного в смерти посреди всего этого огненно-кровавого месива? Мирная смерть – совсем другое дело, это за милую душу.

Он заставил себя встать. По лицу градом катил пот. С тыла напирали монстры, перекрывшие дорогу за спиной у Отряда, но у Талманеса осталась возможность идти вперед и вверх, вырезая троллоков на своем пути.

Отступление оказалось бы трудновыполнимой задачей. Ведь троллоки заполонили не только главный проезд; их отряды, пусть и небольшие, шастают по городским улицам и в любой момент могут напасть с флангов, что по пути туда, что по дороге обратно.

– Врежьте им со всей силы, парни! – выкрикнул Талманес и бросился вверх, к преграждавшему путь вражескому отряду.

До дворца было рукой подать. Талманес отбил щитом меч козломордого троллока, прежде чем тот снес бы Дэннелу голову с плеч, и попробовал отпихнуть руку с оружием… Но Свет! Какие же они сильные, эти троллоки! При толчке сам Талманес едва устоял на ногах, а Дэннел пришел в себя и свалил троллока на землю, подрубив ему бедренные сухожилия.

Рядом с Талманесом дрался Мелтен. Порубежник держал слово и не отходил ни на шаг – на тот случай, если придется оборвать жизнь раненого командира ударом меча. Вдвоем они возглавляли натиск на холм. Троллоки – рычащая, ревущая масса темной шерсти, злобных глаз и клинков, мерцавших в свете пожара, – начали было отступать, но затем возобновили сопротивление с удвоенной силой.

Их было слишком много.

– Держать строй! – проорал Талманес. – За лорда Мэта и Отряд Красной руки!

Будь здесь лорд Мэт, он, наверное, сперва облегчил бы душу отборной площадной бранью, поныл, что дело дрянь, а затем спас бы всех гениальным тактическим решением. Талманес не обладал присущей Мэту амальгамой безумия и вдохновения, но его возглас как будто воодушевил солдат, и ряды сомкнулись. Гавид разместил свои две дюжины стрелков – последних в отряде Талманеса – на крыше здания, еще не охваченного огнем, и те давали один залп за другим, осыпая неприятеля градом арбалетных болтов.

Под таким обстрелом дрогнуло и побежало бы человеческое войско, но не троллоки. Некоторые погибли под обстрелом, но Талманес надеялся, что потерь у врага будет куда больше.

«Там, наверху, еще один Исчезающий, – подумал он. – Гонит их в нашу сторону. О Свет, еще одного мурддраала мне не одолеть, да и с первым драться не следовало!»

Как ни странно, он еще держался на ногах. Фляжку Мелтена он выбросил, давно допив бренди, чтобы приглушить боль – насколько это вообще было возможно, – и в голове порядком шумело. Плечом к плечу с Дэннелом и Лондредом Талманес сосредоточенно рубился в авангарде, и по мощеной мостовой с холма ручьями текла троллочья кровь.

«Краснорукие» сражались на совесть, но выбились из сил и уступали врагу числом. Внизу, за спиной Талманеса, к бою присоединился еще один кулак троллоков.

Вариантов раз-два и обчелся: нанести удар по тем троллокам, что заходят с тыла, повернувшись спиной к тем, кто впереди, – или разделиться на маленькие отряды, после чего отступить параллельными улицами и перегруппироваться у городских ворот.

Талманес приготовился было отдать приказ, но тут услышал возгласы: «Вперед, Белый лев! За королеву и Андор!» Он развернулся. Воины в красно-белой форме смяли строй троллоков на вершине холма. Из переулка позади троллочьей орды, недавно замкнувшей окружение, появился второй отряд андорских пикинеров. Под их натиском монстры дрогнули; несколькими секундами позже вражеская группировка лопнула, будто гнойный волдырь, и троллоки бросились врассыпную.

Талманес пошатнулся, едва устояв на ногах. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на меч. Мадвин принял командование контрударом на себя, и его люди перебили множество удиравших врагов.

По склону сбежали офицеры в окровавленной форме королевских гвардейцев, и выглядели они не лучше «красноруких». Возглавлял эту группу Гэйбон.

– Спасибо, что объявился, наемник, – сказал он Талманесу, и тот нахмурился:

– Как будто это мы вас спасали. По-моему, все было наоборот.

– Благодаря вам у нас появилось пространство для маневра. Эти троллоки, – поморщился в свете пожаров Гэйбон, – осаждали дворцовые ворота. Приношу извинения, что не подоспели раньше. Не сразу сообразили, почему они уходят в этом направлении.

– О Свет! Дворец еще не пал?

– Нет, – ответил Гэйбон, – но беженцев там битком набилось.

– Есть те, кто способен направлять Силу? – с надеждой спросил Талманес. – И королева с андорской армией – она так и не вернулась? Почему?

– Из-за приспешников Темного, – хмуро ответил Гэйбон. – С ее величеством ушла почти вся Родня. По крайней мере, самые способные в Силе женщины. Четыре остались, и сил у них хватало, чтобы открывать переходные врата, но… во время атаки какой-то убийца лишил жизни двоих из них, прежде чем остальные успели ему помешать. Уцелевшие недостаточно сильны, чтобы послать за подмогой. Так что сейчас они Исцеляют раненых.

– Кровь и проклятый пепел! – выругался Талманес, хотя в душе затеплилась искорка надежды. Пусть эти женщины не способны открыть переходные врата, но вдруг Исцеление спасет ему жизнь? – Выводи беженцев за городские стены, Гэйбон. Мои люди удерживают южные ворота.

– Великолепно, – приосанился Гэйбон. – Но исход беженцев возглавишь ты. Я обязан защищать дворец.

Талманес, глядя на офицера-гвардейца, приподнял бровь. Гэйбон не мог ему приказывать. Отряд сохранил собственную структуру командования и подчинялся только королеве. Мэт особо настоял на этом, когда заключал контракт.

К несчастью, и Талманес не мог приказывать Гэйбону. Он набрал полную грудь воздуха, но тут у него закружилась голова, и Мелтен едва успел подхватить пошатнувшегося командира под руку.

О Свет, как же больно… Ну почему бы ране не повести себя прилично, просто взять и онеметь? Кровь и треклятый пепел! Надо как-то добраться до этой Родни.

– Где эти женщины, что умеют Исцелять? – спросил Талманес, надеясь на лучшее.

– Я уже послал за ними, – ответил Гэйбон. – Как только увидел твой отряд.

Ну, это уже кое-что.

– Я не отступлюсь от своего решения, – предупредил Гэйбон, – и не оставлю пост.

– Но почему? Дружище, город пал!

– Королева приказала регулярно присылать вестовых через переходные врата, – сказал Гэйбон. – Рано или поздно она задумается, почему не приходят гонцы, и пришлет того, кто способен направлять Силу, – выяснить, что к чему. Посланный прибудет на дворцовую площадку для Перемещения, а там…

– Милорд! – крикнул кто-то. – Милорд Талманес!

Гэйбон умолк, а Талманес обернулся. По залитой кровью мостовой на холм поднимался Филджер, тощий малый, с залысинами и двухдневной щетиной. Увидев его, Талманес похолодел от ужаса. Филджер был одним из тех, кто остался защищать ворота.

– Милорд, – тяжело выдохнул он, – троллоки захватили городские стены и укрепляют оборонительные валы. Любого, кто рискнет подойти, осыпают стрелами и копьями. Лейтенант Сандип говорит, что вам надо об этом знать.

– Кровь и пепел! Что с воротами?

– Держимся, – ответил Филджер. – Пока что.

– Гэйбон! – взглянув на гвардейца, сказал Талманес. – Прояви милосердие, дружище. Кому-то надо защищать те ворота. Прошу, уведи беженцев и помоги моим людям. Через эти ворота лежит единственный путь из города.

– Но гонец королевы…

– Проклятье! Как только королева додумается сюда заглянуть, она сразу поймет, что случилось. Глянь по сторонам! Защищать дворец – чистой воды безумие. У тебя и города-то не осталось, сплошное пожарище!

Гэйбон крепко сжал губы. В глазах у него отражались противоречивые чувства.

– Сам знаешь, что я прав, – продолжил Талманес, чье лицо исказилось от приступа боли. – Лучшее, что ты можешь сделать, – это помочь моим людям у южных ворот, чтобы вывести из города как можно больше беженцев.

– Допустим, – согласился Гэйбон. – А как же дворец? Пусть горит?

– Сделай так, чтобы он сгорел не напрасно, – сказал Талманес. – Что, если оставить оборонять его сколько-то солдат? Пусть сдерживают троллоков – чем дольше, тем лучше. Это отвлечет врага от покидающих город людей, а когда твои солдаты поймут, что все кончено, они покинут территорию дворца с другой стороны и обходным путем выйдут к южным воротам.

– Хороший план, – проворчал Гэйбон. – Так и сделаю. Но как же ты?

– Мне надо добраться до драконов, – объяснил Талманес. – Нельзя допустить, чтобы они достались Тени. Орудия находятся на складе, на окраине Внутреннего города. Королева держала их подальше от чужих глаз и наемников, стоявших за городскими стенами. Я должен их найти. Если получится, заберу. Если нет – уничтожу.

– Ну что ж… – Гэйбон отвернулся, с явной неохотой смиряясь с неизбежным. – Мои люди сделают так, как ты предлагаешь. Половина выведет беженцев и поможет твоим солдатам у южных ворот. Другая половина останется удерживать дворец, а затем отступит. Но я пойду с тобой.

– Нам что, и правда нужно здесь столько светильников? – осведомилась Айз Седай, сидевшая у дальней стены с таким видом, будто под ней был не табурет, а самый настоящий трон. – Подумайте, сколько масла тратите!

– Нет, не обойтись, – пробурчал Андрол.

В окно стучался ночной дождь, но Аша’ман не обращал на него внимания. Он сосредоточился на отрезе кожи, с которым работал. Будет седло. В настоящий момент Андрол шил подпругу – ремень, что затягивают под брюхом лошади.

Проделывая шилом двойной ряд ромбовидных отверстий, он чувствовал, как работа приносит покой. При желании можно было воспользоваться деревянной колотушкой – так вышло бы быстрей, но сейчас Андролу нравилось обходиться без нее.

Маркировочным колесиком с шипами он наметил места для новых стежков, после чего проколол очередные отверстия. Надо, чтобы боковые грани ромбов шли параллельно друг другу, иначе при натяжении они потеряют форму, а благодаря аккуратным стежкам седло годами не утратит красивого вида. Для усиления конструкции ряды должны располагаться близко, но не слишком, чтобы не порвалась разделяющая их полоса кожи. Для этого отверстия располагают зигзагообразно.

Мелочи. Надо лишь убедиться, что с мелочами все в порядке, и…

Рука дрогнула, и Андрол пробил отверстие не там, где надо, зацепив при этом соседний ромб.

От злости он едва не зашвырнул будущую подпругу в угол. Надо же, пятый раз за вечер!

«О Свет! – подумал он, прижав ладони к столешнице. – Где же мое самообладание?»

Увы, ответ был очевиден. «Все из-за Черной Башни». Андрол чувствовал себя как многоногий начи, очутившийся в высохшем при отливе затоне и тщетно ожидающий прихода воды, в то время как по берегу бродят дети, собирая в корзины все, что выглядит съедобным…

Он вдохнул, выдохнул и поднял кожаную деталь. Давненько Андрол не создавал такой некачественной вещицы, но работу он все же закончит. Бросить дело на полпути едва ли не сквернее, чем напортачить по ходу работы.

– Любопытно, – заметила Айз Седай – ее звали Певара, и она была из Красной Айя. Андрол спиной чувствовал на себе ее взгляд.

Красная сестра. Что ж, как гласит старая тайренская пословица, в один и тот же порт плывут самые разные попутчики. Хотя не уместнее ли вспомнить другую присказку, салдэйскую? «Если меч у горла твоего врага, некогда вспоминать, как этот же меч был у твоего горла».

– Итак, – напомнила Певара, – ты рассказывал, как тебе жилось до прихода в Черную Башню.

– Разве? – Андрол занялся стежками. – А что? О чем тебе хотелось бы узнать?

– Просто любопытствую. Ты явился сюда по собственному желанию, чтобы тебя проверили, или же тебя нашли во время… охотничьей вылазки?

– Я сам пришел. – Он крепко затянул нить. – Насколько помню, вчера об этом рассказал Эвин, когда ты спрашивала его, кто я такой.

– Хм, – протянула она. – Как погляжу, за мной наблюдали.

Андрол отвлекся от шитья и взглянул на Певару:

– Этому вас тоже учат?

– Чему? – невинно спросила та.

– Изворачиваться, перекручивать слова. В сущности, ты сказала, что я шпионил за тобой, хотя сама выспрашивала обо мне у моих друзей.

– Хочу знать, с кем я имею дело.

– Нет, ты хочешь знать, зачем мужчины без всякого принуждения отправляются в Черную Башню. Чтобы учиться направлять Единую Силу.

Певара не торопилась с ответом. Андрол видел, как она подбирает слова, дабы не нарушить Три Клятвы. Говорить с Айз Седай – все равно что ловить изумрудную змейку в мокрой траве.

– Да, – наконец произнесла она.

Андрол оторопел.

– Да, я хочу это знать, – продолжила Айз Седай. – Мы союзники, и не важно, хотим мы того или нет. Я хочу знать, с каким человеком оказалась в одной постели. – Она смерила его взглядом. – Само собой, фигурально выражаясь.

С глубоким вздохом Андрол заставил себя успокоиться. Он терпеть не мог разговаривать с Айз Седай. Эта их изворотливость, да еще напряженный вечер, и работа валится из рук…

Он должен сохранять спокойствие. Должен, да испепелит его Свет!

– Давайте попробуем создать круг, – предложила Певара. – Тогда, если нагрянут люди Таима, у нас будет преимущество, пусть и незначительное.

Андрол отодвинул неприязнь к этой женщине на задворки сознания. Сейчас у него хватает других забот, и надо мыслить беспристрастно.

– Круг?

– Знаешь, что это такое?

– Боюсь, что нет.

– Иной раз забываю, какие вы невежды… – Она поджала губы и умолкла, словно понимая, что сказала лишнее.

– Невежественны все, Айз Седай. Все, без исключения, – сказал Андрол. – Аспекты нашего невежества могут разниться, но природа мира такова, что никому не дано знать все на свете.

По-видимому, подобного ответа она не ожидала. Но не перестала буравить Андрола твердым взглядом. Ей не нравились мужчины, способные направлять Силу, – а кому они нравятся? Но дело не только в этом. Всю жизнь Певара провела в охоте на мужчин вроде Андрола.

– Чтобы сформировать круг, – сказала она, – мужчины и женщины объединяют свои навыки владения Единой Силой. И делается это особым образом.

– В таком случае М’Хаэлю о нем известно.

– Для создания круга мужчинам необходимы женщины, – продолжила Певара. – Вообще-то, за исключением немногих случаев, женщин в круге должно быть больше, чем мужчин. Связь можно установить между женщиной и мужчиной, между женщиной и двумя мужчинами, между двумя женщинами и двумя мужчинами. Наш предел – это круг из троих: меня и двоих из вас. Тем не менее и такой круг может оказаться нам полезен.

– Пару человек для тренировки я найду, – пообещал Андрол. – Налаам, пожалуй, самый сильный из всех, кому я доверяю. Эмарин тоже очень силен, и, по-моему, он еще не достиг предела возможностей. То же самое могу сказать про Джоннета.

– Они сильнее остальных? Не ты? – заметила Певара.

– Нет, не я. – Андрол вернулся к работе.

За окном опять зарядил дождь. Из-под двери сквозило. Один из светильников догорал, и Андрол с беспокойством посматривал, как в комнате сгущаются тени.

– Верится с трудом, мастер Андрол, – сказала Певара. – Другие очень тебя уважают.

– Можешь верить во что угодно, Айз Седай, но по сравнению с ними я слаб. Может статься, я слабее всех в Черной Башне.

После этих слов Певара надолго замолчала. Андрол встал, чтобы наполнить гаснущий светильник, а когда садился вновь, стук в дверь возвестил о прибытии Эмарина и Канлера. От дождя оба вымокли одинаково, но в остальном отличались друг от друга как небо и земля. Один рослый, осмотрительный, с благородными манерами, другой же – своенравный сплетник, но между ними нашлось что-то общее, и оба, похоже, были довольны своей дружбой.

– Ну? – спросил Андрол.

– Шансы у нас имеются. – Эмарин повесил на крючок за дверью промокшую черную куртку, под которой обнаружилась рубашка, расшитая в тайренском стиле. – Но нужна сильная гроза. Охрана бдит.

– Чувствую себя призовым бычком на ярмарке, – проворчал Канлер. Он тоже снял и повесил сушиться мундир, а затем потопал ногами, сбивая грязь с подошв. – Куда ни сунься, любимчики Таима следят за нами краешком глаза. Кровь и пепел, Андрол! Они знают! Знают, что мы хотим сбежать.

– Как насчет слабых мест? – спросила, подавшись к ним, Певара. – К примеру, небрежно охраняемый участок стены?

– Смотря кого назначат в караул, Певара Седай, – заметил Эмарин, кивнув ей в знак приветствия.

– Хм… Пожалуй, ты прав. Я не говорила, сколь занятным нахожу тот факт, что с наибольшим уважением ко мне относится уроженец Тира?

– Вежливость, – пояснил Эмарин, – признак не уважения, Певара Седай, а хорошего воспитания и уравновешенного характера.

Андрол улыбнулся. Эмариновы оскорбления – это что-то с чем-то. В половине случаев человек до самого конца не понимает, что над ним насмехаются.

– Значит, так, – надула губы Певара, – станем следить за сменами часовых. А во время следующей грозы переберемся через стену там, где караульные будут не особо внимательны.

Двое мужчин повернулись к Андролу, а тот поймал себя на том, что смотрит в угол, на тень от стола. Она что, увеличилась в размерах? Ползет к нему?..

– Не хочется мне бросать людей. – Андрол с трудом отвел глаза от темного пятна. – Здесь десятки, если не сотни, мужчин и мальчиков, которые еще не попали под влияние Таима. Тайком всех не вывести. Если же оставить их, мы рискуем…

Продолжать он не стал. Остальные не знали, что происходит – по-настоящему. Люди менялись. Сегодня верный союзник, а завтра – заклятый враг. Те, кто изменился, выглядели как прежде, но в то же время как-то иначе. Было что-то у них в глазах… Андрол поежился.

– Женщины, присланные мятежными Айз Седай, еще у ворот, – сообщила Певара. Да, они довольно давно стояли там лагерем, утверждая, что Дракон Возрожденный обещал им Стражей, но Таим до сих пор не позволил им войти. – Если объединиться с ними, можно взять Башню штурмом и вызволить остальных.

– Но так ли это просто? – спросил Эмарин. – У Таима целая деревня заложников. Многие пришли сюда вместе с родными и близкими.

Канлер кивнул. Здесь была его семья, и расставаться с ней он не хотел.

– Кроме того, – негромко произнес Андрол, повернувшись так, чтобы видеть Певару, – ты и правда считаешь, что Айз Седай могут победить в этой схватке?

– У многих за плечами десятилетия опыта. У некоторых – столетия.

– И сколько из этих лет они провели в бою?

Певара не ответила.

– Здесь сотни мужчин, способных направлять Силу, Айз Седай, – продолжил Андрол. – И каждый подолгу обучался тому, чтобы быть живым оружием. Мы не штудируем историю или искусство управления. Не изучаем, как влиять на политику государств. Мы учимся убивать. Каждого из здешних мальчиков и мужчин довели до предела возможностей, вынуждая расти над собой, обрести еще бо́льшие силы и оттачивать свою разрушительную мощь. И многие из них безумны. По зубам ли они твоим Айз Седай? Пойми, многие из тех, кому мы доверяем, – те самые мужчины, которых мы пытаемся спасти, – скорее всего, станут сражаться на стороне Таима, увидев, что Айз Седай надумали захватить Черную Башню.

– Твои доводы заслуживают внимания, – согласилась Певара.

«Ни дать ни взять королева», – подумал Андрол, против воли впечатленный ее самообладанием.

– Однако надо переслать наши сведения за пределы Черной Башни, – продолжила Певара. – Вероятно, полномасштабная атака – не самое разумное решение, но сидеть и ждать, пока нас не перебьют поодиночке…

– Полагаю, уместно будет послать гонца, – предложил Эмарин. – Мы должны предупредить лорда Дракона.

– Лорда Дракона? – презрительно фыркнул Канлер, усаживаясь у стены. – Он отвернулся от нас, Эмарин. Для него мы никто, и…

– У Дракона Возрожденного на плечах целый мир, Канлер, – тихим голосом перебил его Андрол. – Не знаю, зачем он оставил нас здесь, но предпочитаю верить, что в его глазах мы способны постоять за себя. – Он коснулся пальцами кожаных полосок, затем встал. – Настало время нам проявить себя и проверить Черную Башню на прочность. Если побежать к Айз Седай с просьбой защитить нас от себе подобных, мы подчинимся их власти. А если призвать на помощь лорда Дракона, кем мы будем, когда его не станет? Правильно, никем!

– О примирении с Таимом и речи не идет, – напомнил Эмарин. – Все мы знаем, чем он занимается.

На Певару Андрол не смотрел. Она уже рассказывала о своих подозрениях – и, несмотря на многолетний опыт контроля над эмоциями, в ее голосе слышался страх, который ей не удавалось скрыть. Тринадцать мурддраалов и тринадцать тех, кто способен направлять Силу, объединившись в нечестивом ритуале, могут обратить к Тени любого, кто в состоянии прильнуть к Источнику. Причем против его воли.

– Он творит чистое, концентрированное зло, – сказала Певара. – Отныне вопрос не в том, что люди разделились и кто-то следует за одним лидером, а кто-то – за другим. Это дело рук Темного, Андрол. Черная Башня подпала под власть Тени. Примите это как факт.

– Черная Башня – это мечта. – Андрол посмотрел в глаза Айз Седай. – Мечта об убежище для мужчин вроде меня, где не надо жить в страхе, спасаться бегством или чувствовать всеобщую ненависть. И я не отдам эту мечту Таиму. Не отдам, и все тут.

Если не считать дождя за окнами, в комнате стало тихо. Эмарин покивал, а Канлер встал и схватил Андрола за руку:

– Ты прав. Чтоб мне сгореть, если это не так, Андрол. Но что мы сделать-то можем? Нас мало, и мы слабы.

– Эмарин, – сказал Андрол, – слыхал ли ты о Ноксском восстании?

– Разумеется. Немалый переполох оно вызвало – даже за пределами Муранди.

– Треклятые мурандийцы! – прошипел Канлер. – И плащ сопрут, и морду набьют, если башмаки вдобавок не предложишь.

Эмарин приподнял бровь.

– Нокс находился довольно далеко от Лугарда, Канлер, – сказал Андрол. – Думаю, вряд ли бы ты счел, что тамошние жители отличаются от андорцев. Дело было… ну да, десять лет назад.

– Фермеры свергли своего лорда, – подхватил Эмарин. – И поверь, он того заслуживал. Ужасный он был человек, этот Дезартин, особенно по отношению к тем, кого считал ниже себя. Держал частную армию, одну из крупнейших за пределами Лугарда, и, как видно, вознамерился выкроить для себя маленькое королевство. И король ничего не мог с этим поделать.

– И Дезартина свергли? – спросил Канлер.

– Простые мужчины и женщины, уставшие от его зверств, – подтвердил Андрол. – В конце концов многие из его прихвостней-наемников перешли на нашу сторону. С виду Дезартин был силен, но его подвело гнилое нутро. Нам тут кажется, что дело дрянь, но мало кто из людей Таима верен ему. Такие, как он, не вдохновляют на преданность. Их приспешники надеются на свою долю власти или богатства. Мы можем найти способ свергнуть Таима, и мы его найдем.

Мужчины закивали, хотя Певара просто смотрела на него, крепко сжав губы. Отчасти Андрол чувствовал себя глупцом; он не считал, что остальным следует равняться на него, когда рядом есть более достойные кандидаты – к примеру, высокородный Эмарин или могущественный Налаам.

Уголком глаза он заметил, как тени под столом удлиняются и ползут в его сторону, и скрипнул зубами. Они не рискнут забрать его, когда рядом столько людей – верно? Если тени хотят сожрать Андрола, то они дождутся момента, когда он останется один и попробует уснуть.

Ночь приводила его в ужас.

«Они приходят, когда я не удерживаю саидин, – подумал Андрол. – Но ведь Источник очищен, чтоб мне сгореть! И я уже не обречен на потерю рассудка!»

Он вцепился в табурет. Наконец страх отступил, тьма отпрянула. Канлер – с неестественно бодрым видом – объявил, что принесет чего-нибудь попить. Он направился было на кухни, но остановился – поскольку предполагалось, что никто из них не будет ходить поодиночке.

– Пожалуй, мне тоже не помешает утолить жажду, – вздохнула Певара и ушла вместе с ним.

Андрол снова принялся за работу. Эмарин взял табурет и подсел рядом – так беспечно, будто лишь искал место поудобнее и с видом на улицу.

Однако он был не из тех, кто совершает бесцельные поступки, и поэтому тихо произнес:

– Ты участвовал в Ноксском восстании?

– Разве я так говорил? – спросил Андрол, не отвлекаясь от подпруги.

– Ты сказал, что наемники перешли на «вашу» сторону, а говоря о повстанцах, назвал их «мы».

Андрол обмер. «Чтоб мне сгореть! Надо следить за языком». Если Эмарин заметил эту оговорку, Певара тоже не пропустила ее мимо ушей.

– Я так, был неподалеку, – сказал он, – вот и угораздило…

– У тебя довольно необычное и богатое прошлое, друг мой, – заметил Эмарин. – Чем больше я узнаю, тем сильнее разгорается мое любопытство.

– Не сказал бы, что я тут единственный человек с интересным прошлым, – отозвался Андрол и после паузы добавил: – Лорд Алгарин из Дома Пендалоан.

Эмарин отшатнулся и выпучил глаза:

– Как ты узнал?

– У Фаншира была книга по генеалогии тайренской аристократии, – объяснил Андрол, сославшись на одного из Аша’манов-солдат, который до прихода в Башню был ученым. – Там встретилось любопытное примечание. О знатном Доме, мужчины из которого имели некую запретную особенность, о том, что несколькими десятилетиями раньше один из них навлек на семью тень позора.

– Понятно. Как вижу, тебя не особо удивляет тот факт, что я благородного происхождения.

– Причем имеющий опыт общения с Айз Седай, – продолжил Андрол, – и относящийся к ним с уважением, несмотря на то – или, напротив, благодаря тому – что они сотворили с твоей семьей. Обрати внимание, речь не просто о каком-то аристократе, а о тайренце, который не против служить под началом мальчишек с фермы – ты же назвал бы их именно так, верно? И сочувствует повстанцам-горожанам. Позволь заметить, друг мой, среди твоих соотечественников такие встречаются нечасто. Допускаю, что у тебя тоже занимательное прошлое.

– Очко в твою пользу, – улыбнулся Эмарин. – В Игре Домов, Андрол, ты добился бы впечатляющих результатов.

– Это вряд ли, – поморщился Андрол. – Последний раз, когда пробовал себя в ней, чуть не… – Он осекся.

– Чуть не что?

– Давай не будем об этом, – покраснел Андрол, не желая рассказывать об этом периоде своей жизни. «О Свет! Если продолжать в том же духе, меня сочтут пустомелей похлеще Налаама».

Эмарин повернулся и стал смотреть, как дождь стучит по окну.

– Если мне не изменяет память, – произнес он, – Ноксское восстание закончилось триумфом, но недолгим. Двумя годами позже знатная фамилия вернулась к власти, а несогласных изгнали или казнили.

– Да, – тихо подтвердил Андрол.

– Поэтому здесь надо стараться получше, – сказал Эмарин. – Я на твоей стороне, Андрол. Как и все мы.

– Нет, – возразил Андрол. – Все мы на стороне Черной Башни. Если придется, я возглавлю вас, но дело не во мне, не в тебе и не в ком-то из нас по отдельности. Я останусь за старшего лишь до тех пор, пока не вернется Логайн.

«Если он вообще вернется, – подумал Андрол. – Через переходные врата в Черную Башню больше не попасть. Что, если Логайн пытается вернуться и пробует открыть их, но тщетно?»

– Вот и хорошо, – сказал Эмарин. – Что будем делать?

Снаружи громыхнул гром.

– Погоди. – Андрол опустил взгляд на кожу и взялся за инструменты. – Дай часок на размышления.

– Простите, – прошептала Джесамин, стоя на коленях подле Талманеса, – но я бессильна. Мне недостает навыков для лечения подобных ран.

Талманес кивнул и вернул повязку на место. Весь бок почернел, как после глубокого обморожения.

Женщина из Родни – златовласая и с виду совсем молодая, хотя внешность у тех, кто умеет направлять Силу, бывает крайне обманчивой, – хмуро посмотрела на него:

– Поразительно, что вы еще ходить в состоянии.

– Не уверен, что это ковыляние можно назвать ходьбой, – заметил Талманес и похромал к солдатам. Пока что он по большей части передвигался без посторонней помощи, но головокружение накатывало все чаще.

Гэйбон спорил с Дэннелом. Тот жестикулировал, то и дело указывая на карту. Дыма было столько, что многие закрыли лица носовыми платками, отчего сделались похожи на треклятых айильцев.

– …Отсюда даже троллоки уходят, – настаивал Гэйбон. – Повсюду пожар.

– Куда ни глянь, везде они отступают к городским стенам, – возражал Дэннел. – Хотят, чтобы Кэймлин горел всю ночь. Единственный сектор без огня – тот, где находятся Путевые врата. Троллоки разрушили там все здания, чтобы создать преграду для огня.

– Они используют Единую Силу, – сказала Джесамин, стоявшая за спиной у Талманеса. – Я это чувствую. Черные сестры. Не советую идти в том направлении.

Из Родни осталась только она, вторая женщина погибла. Джесамин была недостаточно сильна, чтобы создать переходные врата, но пользу все же приносила: Талманес собственными глазами видел, как она сожгла шестерых троллоков, прорвавших строй его солдат.

В той схватке он не участвовал – сидел в стороне и мучился от боли. К счастью, у Джесамин нашлись какие-то целебные травы. Стоило пожевать их, и в голове начинался шум, но боль отступала. Казалось, все тело медленно сжимают в тисках, но Талманес хотя бы мог держаться на ногах.

– Пойдем кратчайшей дорогой, – решил он. – Квартал, где нет пожаров, находится совсем рядом с драконами. Рисковать не будем. Нельзя, чтобы отродья Тени обнаружили Алудру и ее орудия.

«Если этого еще не случилось».

Гэйбон бросил на него сердитый взгляд. Ну и ладно. Спасибо за помощь, но права приказывать у него нет. Это операция Отряда.

Бойцы Талманеса пробирались по темному городу, высматривая засады. Где находится склад, они примерно знали, но добраться до него оказалось непросто. Почти все крупные улицы были перекрыты пожаром, завалами или троллоками, и путь лежал по таким извилистым улочкам и переулкам, что в их лабиринте даже Гэйбон и другие кэймлинцы ориентировались с трудом.

Они обогнули квартал, выжженный огнем настолько жарким, что от него, наверное, плавились булыжники мостовой. Талманес смотрел на языки пламени, пока не заболели пересохшие глаза, а затем повел людей окольным путем.

Дюйм за дюймом они приближались к складу Алудры. Дважды солдаты наткнулись на троллоков, охотившихся на горожан, и перебили оба отряда: оставшиеся арбалетчики расстреляли половину монстров прежде, чем те успели понять, что происходит.

Талманес наблюдал за побоищем, но в схватку вступать больше не рисковал. Иначе вконец обессилел бы. О Свет! Что же он бросил коня? Сглупил, однако. Хотя чалого все равно спугнули бы троллоки.

«Ну все, уже ум за разум заходит». Он указал мечом на следующий перекресток. Разведчики подбежали к нему, осмотрелись и дали знак, что все чисто. «Думать все труднее. Недолго осталось, прежде чем меня заберет тьма».

Но сперва он спасет драконов. Обязан их спасти.

Нетвердо ступая, Талманес вышел из переулка на знакомую улицу. Так, уже близко. Сбоку догорали какие-то здания, и украшавшие их скульптуры походили на бедолаг, которых сжигают заживо. Пламя лизало белый мрамор, который понемногу покрывался черной сажей.

На другой стороне улицы было тихо. Никакого огня. Тени от статуй плясали, будто выпивохи, отмечающие сожжение врагов. Из-за дыма было нечем дышать, и с трудом соображавший Талманес подумал, что эти тени – и эти статуи – похожи на танцующих созданий тьмы, прекрасных, умирающих, пожираемых расползающейся по коже чернотой, что убивает саму душу…

– Мы уже рядом! – Превозмогая себя, он кое-как перешел на бег. Нельзя замедлять остальных.

«Если пожар перекинется на склад с драконами…»

Они остановились перед выгоревшим недавно участком земли; когда-то здесь стоял большой деревянный склад, но теперь от него остались только развалины, среди тлеющих балок, обугленных бревен и остатков каменной кладки валялись полусгоревшие трупы троллоков.

Солдаты, собравшиеся возле командира, молчали. Талманес не слышал ничего, кроме потрескивания пламени. По лицу струился холодный пот.

– Опоздали, – прошептал Мелтен. – Видать, забрали наших драконов. В огне они взорвались бы. Отродья Тени заявились сюда, забрали драконов, а склад сожгли дотла.

До смерти уставшие бойцы Отряда стали опускаться на колени. «Прости, Мэт, – подумал Талманес. – Мы сделали все, что могли. Мы…»

По городу раскатился звук, похожий на удар грома. Талманес вздрогнул всем телом. Остальные стали озираться.

– О Свет! – воскликнул Гэйбон. – Неужто отродья Тени пустили в ход драконов?

– Вряд ли, – отозвался Талманес. Чувствуя прилив сил, он сорвался с места, и остальные побежали следом за ним.

Каждый шаг отзывался мучительной болью в боку. Талманес направился по улице со статуями, справа – пламя, слева – неподвижный холод.

БУМ!

Бабахнуло громко, но драконы стреляют громче. Неужто его надежды сбылись и в городе появились Айз Седай? Заслышав этот грохот, Джесамин тоже собралась с силами и, подобрав юбки, бежала наравне с остальными. На третьем перекрестке от склада отряд свернул за угол и выскочил на рычащий арьергард отродий Тени.

Издав невероятно свирепый возглас, Талманес обеими руками поднял меч. К тому времени жжение распространилось по всему телу, дойдя до самых пальцев. Такое чувство, что он превратился в одну из тех статуй, обреченных на погибель в огне вместе с городом.

Срубив голову зазевавшемуся троллоку, он бросился на следующего оказавшегося перед ним врага. Тот плавно отпрянул, с текучей грацией повернув к противнику безглазое лицо и злой оскал, окаймленный бледными губами. Черный плащ оставался недвижим при порывах ветра.

К собственному изумлению, Талманес рассмеялся. «Почему бы и нет?» А еще говорят, у него нет чувства юмора. Он принял стойку «Лепестки яблони на ветру» и нанес удар, силой и яростью не уступавший тому огню, что пожирал его изнутри.

Естественно, преимущество было на стороне мурддраала. Даже в лучшие времена в такой схватке Талманесу понадобилась бы помощь. Тварь двигалась точно тень, перетекая из одной позиции в другую, стремясь ужалить противника жутким клинком. Мурддраал понимал, что для победы хватит одной царапины.

Он задел щеку Талманеса самым кончиком меча, срезав тонкий лоскут кожи. Талманес рассмеялся и с силой парировал вражеский клинок. Не ожидавший подобной реакции, Исчезающий растерялся, изумленно раскрыв рот. Человек должен был кричать, испытывая жгучую боль, должен вопить от осознания, что жизни его пришел конец.

– Таким растреклятым мечом меня уже рубили, ты, сын козла! – заорал Талманес, проводя атаку за атакой. «Кузнец кует клинок». Этот грубый выпад идеально соответствовал его настроению.

Мурддраал оступился. Искусный боковой удар Талманеса пришелся в локтевой сустав. Отсеченная рука закувыркалась в воздухе, и меч Исчезающего выпал из сведенных судорогой бледных пальцев. Талманес развернулся всем корпусом и следующим ударом – наискось, держа меч обеими руками, – отделил голову Исчезающего от тела.

Хлынула черная кровь, и мурддраал упал, хватаясь второй рукой за окровавленную культю. Меч Талманеса – клинок вдруг страшно потяжелел – выскользнул из пальцев и со звоном упал на мостовую, а сам Талманес потерял равновесие и шлепнулся бы на поверженного неприятеля, не подхвати его сзади чья-то рука.

– О Свет! – воскликнул Мелтен, глядя на мертвое тело. – Что, еще один?!

– Я разгадал секрет, – прошептал Талманес. – Чтобы убить мурддраала, надо быть мертвецом. – И усмехнулся в ответ на недоуменный взгляд товарища.

Вокруг, корчась, падали на землю десятки троллоков – они были связаны с убитым Исчезающим. Отряд собрался вокруг Талманеса. Несколько человек пали в бою, некоторые были ранены, и все без исключения выбились из сил: бой с этой шайкой троллоков мог оказаться для них последним.

Мелтен поднял меч, вытер его дочиста и протянул Талманесу, но тот едва держался на ногах, а потому убрал клинок в ножны и велел одному из солдат подать троллочье копье, чтобы было на что опереться.

– Эй, там, на перекрестке! – крикнули издалека. – Кем бы вы ни были – спасибо!

Талманес похромал вперед. Не дожидаясь приказа, Филджер и Мар уже ушли на разведку. Темную улицу загромоздили тела троллоков, погибших вместе с мурддраалом; и чтобы разглядеть, кто кричал, пришлось перебираться через трупы.

Близ следующего перекрестка была возведена баррикада. На ней стояли люди, в их числе женщина с воздетым факелом. Простое коричневое платье, белый передник и волосы, заплетенные в косы. Это была Алудра.

– Солдаты Коутона, – продолжила она без особой радости в голосе. – Не очень-то вы торопились. – В другой руке она держала цилиндрический кожаный мешочек размером чуть больше мужского кулака. Талманес знал: если поджечь торчащий из него черный фитиль и бросить этот цилиндр, то он взорвется. Пращники Отряда как-то уже использовали такие штуковины. Не драконы, конечно, но разрушительная сила у них немалая.

– Алудра! – крикнул Талманес в ответ. – Драконы у вас? Умоляю, скажите, что вы их спасли!

Она хмыкнула и помахала факелом людям на баррикаде, чтобы те пропустили «красноруких». За преградой обнаружилось несколько сотен – если не тысяч – горожан. Они понемногу расступались, и Талманесу наконец открылось прекрасное зрелище: сотня драконов в самом сердце толпы.

Бронзовые орудия были закреплены на особых деревянных тележках, в каждую из которых обычно запрягали пару лошадей. Вообще-то, весьма маневренная конструкция, если так посмотреть. Талманес знал, что, если выпрячь лошадей и закрепить тележки, чтобы те не откатывались после выстрела, драконы будут готовы к бою. Людей вокруг предостаточно, и они вполне способны тянуть их вместо лошадей.

– Думал, что я их брошу? – спросила Алудра. – Эти люди, стрелять они не обучены, но повозки тащить умеют не хуже других.

– Надо вывезти драконов из города, – сказал Талманес.

– Что, тебя новое озарение посетило? – фыркнула Алудра. – Чем я, по-твоему, занимаюсь? Твое лицо, что с ним случилось?

– Как-то раз мне достался кусок довольно острого сыра. С тех пор никак не отделаюсь от послевкусия.

Алудра непонимающе склонила голову. «Может, надо сопровождать шутки улыбкой? – подумал Талманес, устало прислонившись к баррикаде. – Чтобы все понимали, что я шучу». Но вот вопрос: надо ли, чтобы люди знали, что он шутит? Ведь если не знают, выходит куда смешнее. К тому же улыбаться – это уже чересчур. Юмор должен быть тонким. И еще…

Да, ему и впрямь трудно сосредоточиться. Он проморгался. В свете факела Алудра обеспокоенно нахмурилась.

– Так что там у меня с лицом? – Талманес провел ладонью по щеке. Кровь. Мурддраал. Точно. – Мелочь, царапина…

– А вены?

– Вены? – сперва не понял он, но затем обратил внимание на руку. Черные жгутики будто проросшими под кожей побегами плюща обвивали запястье и тянулись к пальцам. Буквально на глазах они становились чернее прежнего. – Ах вот ты о чем! Увы, я умираю. Ужасная трагедия. У тебя, случаем, не найдется бренди?

– Я…

– Милорд! – крикнул кто-то.

Талманес снова поморгал, после чего с трудом обернулся, тяжело опираясь на копье.

– Да, Филджер?

– Снова троллоки, милорд. Очень много! Идут с той стороны, прямо на нас.

– Изумительно. Ставьте стол. Надеюсь, приборов хватит. Так и знал, что надо было отправить служанку за пять тысяч семьсот тридцать первым комплектом посуды.

– Ты… Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Алудра.

– Не лучше, чем выгляжу, женщина. Кровь и треклятый пепел! Гэйбон! Путь к отступлению отрезан. Далеко ли до восточных ворот?

– Восточных? – откликнулся Гэйбон. – Примерно полчаса ходу. Зато прямо, вниз по склону.

– В таком случае – вперед, – распорядился Талманес. – Бери разведчиков и выдвигайся. Дэннел, организуй местных, чтобы тянули драконов. И будь готов привести орудия в боевую готовность.

– Талманес! – вмешалась Алудра. – Порошок и драконьи яйца, их немного у нас осталось. Понадобятся запасы из Байрлона. А сегодня, если развернете драконов… Могу позволить по несколько выстрелов из каждого, не больше.

Дэннел кивнул:

– Драконам без поддержки не место на первой линии обороны, милорд. Им нужна защита – чтобы враг не подошел слишком близко и не уничтожил орудия. Стрелять-то можно, но без пехоты драконам долго не продержаться.

– Вот поэтому мы и бежим. – Талманес развернулся, сделал шаг и едва не упал из-за подкатившей слабости. – И по-моему… По-моему, мне нужен конь…

Могидин ступила на платформу, зависшую в воздухе посреди открытого моря. Под редкими дуновениями бриза прозрачные синие воды шли рябью, но волн не было. Земли в пределах видимости – тоже.

У края платформы, сцепив руки за спиной, стоял Моридин. Море перед ним было объято пламенем, бездымным, но таким жарким, что вокруг пузырилась кипящая вода. Каменные подмостки над безбрежным морем. Горящая вода. В своих осколках сна Моридин обожал создавать всякую небыль.

– Сядь, – велел он, не оборачиваясь.

Могидин послушно выбрала одно из четырех кресел, возникших в центре платформы. В безоблачном голубом небе висело солнце, проделавшее три четверти пути к зениту. Давненько она не видела солнца в Тел’аран’риоде… В последнее время небо укутывали грозовые тучи, черные и вездесущие. С другой стороны, это же не совсем Тел’аран’риод. И не сон Моридина. Скорее, слияние двух пространств, нечто вроде временной пристройки к миру сновидений. Пузырь совмещенных ипостасей реальности.

Могидин облачилась в черное с золотом. Кружевные рукава походили на паутину, но лишь слегка. С паучьей темой лучше не переусердствовать.

Усаживаясь, Могидин постаралась напустить на себя властный и надменный вид. В прошлом подобное давалось ей без труда, но сегодня лучиться самоуверенностью было не проще, чем ловить в воздухе семена одуванчика: хвать, а они все равно ускользают. Гневаясь на саму себя, Могидин скрипнула зубами. Она не кто-то, а Избранная. Перед ней дрожали целые армии, а короли проливали слезы. Из поколения в поколение матери стращают детей ее именем. А теперь…

Она провела рукой по шее и нащупала медальон. Конечно же, он на месте, но прикосновение к нему успокаивало.

– Не слишком-то надейся на эту вещицу, – промолвил Моридин. Порыв ветра взволновал безмятежную водную гладь и принес с собой отголоски чьих-то криков. – Тебя простили, Могидин, но не до конца. Это испытательный срок. Подведешь снова – и я задумаюсь, не отдать ли ловушку для разума Демандреду.

– Чтобы тот отшвырнул ее в приступе скуки? – Могидин хмыкнула. – Демандреду нужно только одно. И это – ал’Тор. Любой, кто не помогает ему приблизиться к цели, не имеет для него значения.

– Ты его недооцениваешь, – тихо сказал Моридин. – Великий повелитель доволен Демандредом. Очень доволен. Ты, однако…

Могидин вжалась в кресло, чувствуя, как возобновляются мучения. Боль, которую мало кто испытывал в этом мире. Боль, выходящая за пределы того, что способно вынести человеческое тело. Могидин вцепилась в кор’совру и обняла саидар. Это принесло некоторое облегчение.

В прошлом направлять Силу даже в одной комнате с кор’соврой было мучительно больно. Теперь же, когда медальоном владел не Моридин, а она, ощущения изменились. «Это не просто какой-то кулон, – подумала Могидин, сжимая его в руке. – Это моя душа». Тьма всемогущая! Могидин подумать не могла, что из всех людей именно она окажется объектом подобной пытки. Разве не была она паучихой, осторожной во всех своих поступках?

Второй рукой она обхватила первую, которой сжимала медальон. Что, если он упадет? Что, если его отберут? Нет, она не потеряет кор’совру. Нельзя ее потерять.

«Вот в кого я превратилась… – Могидин стало дурно. – Надо прийти в себя. Так или иначе». С этой мыслью заставила себя отпустить ловушку для разума.

Грядет Последняя битва, и троллоки уже хлынули в южные земли. Началась новая Война Тени, но только Могидин и другим Избранным известны самые сокровенные тайны Единой Силы. Секреты, которые так и не сумели вырвать из нее те кошмарные женщины…

«Нет, не думай об этом». Боль, страдание… Неудача.

В этой войне им противостоят не Сто спутников и не Айз Седай, за плечами у которых столетия опыта и практики. Могидин покажет, на что она способна, и ошибки прошлого будут забыты.

Моридин все разглядывал невероятные языки пламени. Было тихо, если не считать гула пламени и шипения вскипающей воды. Рано или поздно он объяснит, зачем призвал ее. Объяснит же, верно? В последнее время он какой-то странный, и чем дальше, тем страннее. Наверное, он снова теряет рассудок. В прошлом человек по имени Моридин – или Ишамаэль, или Элан Морин Тедронай – с восторгом забавлялся бы с кор’соврой одного из соперников. Он бы изобретал новые пытки и млел от страданий оппонента.

Поначалу так оно и было, но потом… Потом Моридин утратил интерес. Он стал проводить все больше времени в одиночестве, глядя на пламя и размышляя. Кары, выбранные им для Могидин и Синдани, оказались какими-то шаблонными.

По мнению Могидин, в таком расположении духа он становился куда опаснее.

Воздух у края платформы рассекли переходные врата.

– Моридин, мы что, и правда должны встречаться чуть ли не каждый день? – осведомился, ступая в Мир снов, Демандред. Рослый красавец с угольно-черными волосами и выдающимся носом, он мельком глянул на Могидин, заметил у нее на шее ловушку для разума и продолжил: – Ты отвлекаешь меня от важных дел.

– Тебе надо кое с кем познакомиться, – невозмутимо негромким голосом ответил Моридин. – И если Великий повелитель не нарек тебя Ни’блисом, не уведомив меня, ты будешь выполнять приказы. Твои игрушки подождут.

Демандред помрачнел, но от возражений воздержался. Он позволил переходным вратам закрыться, затем встал у края платформы и хмуро уставился вниз, на море. Что там, под водой? Могидин не знала. И чувствовала себя глупо, оттого что не узнала. Где только ее осмотрительность?

Демандред подошел к одному из кресел, но садиться не спешил. Он остался стоять, задумчиво глядя Моридину в затылок. Чем же он так занят, этот Демандред? За то время, когда Могидин оказалась поймана в ловушку для разума, она не раз выполняла поручения Моридина, но ответа на вопрос, что же замышляет Демандред, Избранная так и не получила.

Она снова содрогнулась, вспомнив о месяцах, проведенных во власти Моридина. «Я отомщу. Непременно».

– Как вижу, Могидин ты отпустил, – заметил Демандред. – А что с той… как там ее… Синдани?

– Не твоя забота, – отрезал Моридин.

Могидин не преминула заметить, что ловушка для разума Синдани по-прежнему при нем. На древнем наречии слово «синдани» означает «последний шанс», но истинная природа этой женщины была одним из тех секретов, что Могидин все-таки сумела раскрыть. Моридин собственноручно вызволил Ланфир из Синдола, чьи обитатели пировали на ее способности направлять Силу.

Чтобы спасти ее – и, разумеется, наказать, – он лишил эту женщину жизни, тем самым дав возможность Великому повелителю вернуть душу Ланфир и поместить ее в новое тело. Великий повелитель предпочитает именно такие решения: жестокие, но эффективные.

Моридин неотрывно смотрел на пламя, Демандред – на Моридина, а Могидин тем временем выскользнула из кресла и приблизилась к краю парящей каменной платформы. Вода под ней оказалась совершенно прозрачной. В глубине Могидин отчетливо видела людей, чьи руки были связаны за спиной, а сковывающие ноги цепи уходили куда-то в глубину, к чему-то далекому и тяжелому. Люди извивались, будто водоросли.

Их были тысячи, и каждый смотрел вверх, обратив к небу широко раскрытые, полные ужаса глаза. Эти несчастные тонули, причем тонули они целую вечность. Они не были мертвы. Им не дозволялось умереть. Из раза в раз они пытались сделать вдох, но вместо воздуха в легкие попадала вода. На глазах у Могидин нечто черное поднялось со дна и утащило одного из несчастных в пучину. Цветущим бутоном распустилось кровавое облако. Остальные задергались с удвоенной силой.

Могидин улыбнулась. Приятно видеть, как страдает кто-то другой, а не ты. Возможно, ее взору предстала просто какая-то иллюзия, хотя нельзя исключать, что эти люди подвели Великого повелителя.

Над платформой раскрылись новые переходные врата, откуда вышла незнакомая женщина, на диво страшненькая – нос сразу и крючком, и картошкой, косящие водянистые глаза. Платье из желтого шелка, сшитое с претензией на изысканность, лишь подчеркивало уродливые черты его владелицы.

С презрительной усмешкой Могидин вернулась в кресло. С какой стати Моридин вызвал незнакомку на их встречу? Женщина обладала даром направлять Силу; должно быть, это одно из тех ничтожеств, в нынешней эпохе величающих себя Айз Седай.

«Надо признать, – подумала Могидин, вновь усаживаясь в кресло, – она и впрямь сильна». Как же Могидин проглядела среди Айз Седай такой талант? Треклятую вертихвостку Найнив ее соглядатаи вычислили почти сразу, а это страшилище, значит, упустили?

– Это с ней ты хотел меня познакомить? – заметно скис Демандред.

– Нет, – рассеянно отозвался Моридин. – С Хессалам ты уже знаком.

Хессалам? На древнем наречии это значит… «тот, кому нет прощения». Женщина с вызовом посмотрела Могидин в глаза, и в ее позе было что-то знакомое.

– У меня много дел, Моридин, – заявила новоприбывшая. – Лучше бы…

Могидин охнула. Эти нотки в голосе…

– Не смей разговаривать в подобном тоне, – не оборачиваясь, негромко одернул ее Моридин. – Ни со мной, ни с остальными. Теперь даже Могидин находится в большем фаворе, чем ты.

– Грендаль?! – с ужасом прошептала Могидин.

– Не произноси это имя! – обернулся к ней Моридин, и горящая вода вспыхнула ярче прежнего. – Этого имени ее лишили!

Грендаль – Хессалам – уселась, не удостоив Могидин повторным взглядом. Да, держится эта женщина как прежде. Это и в самом деле она.

Могидин едва удержалась от злорадного смеха. Грендаль всегда пользовалась своей внешностью как тараном; что ж, теперь в ее распоряжении таран совершенно иного рода. Как чудесно! Можно представить, как ее корежит! Чем же она заслужила такое наказание? Положение, власть Грендаль, ходившие о ней слухи – все это было связано с ее красотой. Ну а теперь? Станет ли она подбирать себе любимцев среди людей настолько страшных, чтобы они могли потягаться с ней уродством?

На сей раз Могидин все же рассмеялась. Тихонько, но Грендаль услышала этот смех и бросила на нее взгляд, способный разжечь в море новый костер.

Могидин невозмутимо выдержала ее взор. Ей стало спокойнее, и она сумела не коснуться кор’совры. «Дерзай, Грендаль, – подумала Могидин. – Отныне мы в равных условиях. Посмотрим, кто первой придет к финишу».

Налетел новый порыв ветра, теперь сильнее, и морская гладь покрылась рябью, но платформа не шелохнулась. Моридин позволил пламени угаснуть, и рядом поднялись волны, в которых Могидин разглядела человеческие тела, походивших на черные тени. Некоторые были мертвы. Другие, лишившись цепей, рвались к поверхности, но вынырнуть не успевали: нечто всегда утаскивало их обратно в глубины.

– Нас теперь осталось немного, – сказал Моридин. – Четверо, и еще одна, наказанная строже других. Больше никого. Напрашивается вывод, что мы сильнее всех.

«Некоторые – да, – подумала Могидин. – Одного из нас сразил ал’Тор, Моридин, и только длань Великого повелителя вернула его». Почему Моридина так и не покарали за эту неудачу? Впрочем, в деяниях Великого повелителя вряд ли стоит искать справедливость.

– И все же нас слишком мало. – Моридин повел рукой, и на платформе появился каменный дверной проем. Не переходные врата, просто дверь. Этот осколок сна принадлежал Моридину, и здесь он творил что хотел.

Дверь открылась, и на платформу шагнул брюнет с салдэйскими чертами лица – нос с легкой горбинкой, раскосые глаза. Он был высоким и красивым, и Могидин узнала его.

– Вожак этих желторотых юнцов, тех Айз Седай мужского пола? Я его знаю, это – Мазри…

– Это имя осталось в прошлом, – перебил ее Моридин. – Как и в нашем случае. Став Избранными, мы отринули былую жизнь и имена, которыми нас называли. Отныне и впредь этот человек будет известен только как М’Хаэль. Один из Избранных.

– Избранный? – Хессалам едва не подавилась этим словом. – Этот мальчишка? Он… – И она умолкла.

Никто не вправе обсуждать, почему кто-то вошел в число Избранных. Можно спорить между собой и даже плести интриги, если делать это с осторожностью, но подвергать сомнению решение Великого повелителя… Такое не дозволяется. Никогда.

Больше Хессалам ничего не сказала. Моридин не посмел бы назвать этого человека Избранным, не будь на то воля Великого повелителя. Спорить было не о чем. Могидин, однако, пробрала дрожь. Таим… М’Хаэль… Говорят, что он силен – быть может, не слабее их всех, – но возвысить человека из этой эпохи, с присущим ему, как и всем прочим людям этого времени, глубоким невежеством… При мысли, что М’Хаэля нужно считать себе ровней, Могидин охватила злоба.

– По глазам вижу, вас переполняет несогласие, – сказал Моридин, обращаясь ко всем троим, – хотя лишь одной из вас достало глупости открыть рот. М’Хаэль заслужил эту награду. Слишком многие из нас вступили в состязание с ал’Тором, когда предполагалось, что он слаб. М’Хаэль же вместо этого завоевал доверие Льюса Тэрина, после чего возглавил подготовку тех, кто является его оружием. Именно он воспитывает новое поколение Повелителей ужаса на славу и во благо Тени. А вы трое? Покажите, чего вы добились с тех пор, как вас освободили!

– Ты узнаешь о плодах моих трудов, Моридин, – мрачно пообещал Демандред, – и увидишь их несметное множество. Главное, не забудь о моем требовании: я встречусь с ал’Тором на поле брани. Его кровь принадлежит мне и никому другому.

По очереди посмотрев в глаза всем присутствующим, он повернулся к М’Хаэлю. Похоже, эти двое знали друг друга. Они уже встречались.

«У тебя появился конкурент, Демандред, – подумала Могидин. – Ал’Тор нужен ему не меньше, чем тебе».

В последнее время Демандред изменился. В прошлом ему было плевать, кто прикончит Льюса Тэрина. Главное, чтобы тот был мертв. Почему же теперь он твердит, что должен убить его своей рукой?

– У Демандреда имеются планы на грядущую войну, – сказал Моридин. – И ты, Могидин, должна ему помочь.

– Помочь? Ему? – удивилась она. – Я…

– Не забываешься ли ты, Могидин? – Голос Моридина стал мягким как шелк. – Сделаешь, как велено. Демандред хочет, чтобы ты понаблюдала за одной армией. К ней еще не приставлено должной слежки. Скажи хоть слово наперекор – и поймешь, что боль, которую ты чувствовала до сих пор, – лишь тень истинных мучений.

Ее рука взметнулась к ловушке для разума. Глядя Моридину в глаза, Могидин поняла, что от ее уверенности в себе не осталось ни следа. «Ненавижу тебя, – подумала она. – И еще сильнее ненавижу за то, что унижаешь меня перед другими».

– Наступают последние дни, – сказал Моридин, поворачиваясь ко всем спиной. – И в эти оставшиеся часы вы заслужите последнюю награду. Забудьте о взаимной неприязни и об обидах. Доведите свои замыслы до завершения. Разыграйте сильнейшие козыри, ибо это… Это конец.

Талманес лежал на спине и смотрел в темное небо. Казалось, в тучах отражаются огни гибнущего под ними города. Неправильно это. Светить должно не снизу, а сверху – так?

С коня он свалился вскоре после выступления к городским воротам. Вообще-то, он помнил, как это произошло. Ну, почти все. Однако из-за боли думать становилось все труднее. Вокруг перекрикивались люди.

«Надо было… Надо было мне почаще шутить над Мэтом… – При этой мысли губы Талманеса изогнулись в слабой улыбке. – Как глупо… Не время думать о таких вещах. Я должен… должен найти драконов. Или мы уже их нашли?..»

– Повторяю, с этими треклятыми штуковинами так не получится! – Голос Дэннела. – Проклятье, это ж вам не Айз Седай на колесиках! Огненную стену нам не создать. Можно лишь швырять в троллоков вот эти металлические шары.

– Они же взрываются! – Голос Гэйбона. – Так давайте сделаем, как я говорю. Взорвем все сразу!

Веки Талманеса сомкнулись.

– Да, шары взрываются, – подтвердил Дэннел. – Но сперва ими нужно выстрелить. Если же выстроить их в ряд, а троллоки набегут и прорвутся через них, то никакого толка не будет.

Чья-то рука потрясла Талманеса за плечо.

– Лорд Талманес! – сказал Мелтен. – Нет бесчестья в том, чтобы закончить все прямо сейчас. Знаю, как вы мучаетесь. Пусть вас укроют последние объятия матери.

Шелест, с которым меч выходит из ножен. Талманес собрался с духом.

И вдруг он понял, что не хочет, совсем не хочет умирать.

Заставив себя открыть глаза, Талманес посмотрел на стоявшего над ним Мелтена и поднял руку: мол, погоди. Рядом, скрестив руки на груди, замерла Джесамин. У нее был озабоченный вид.

– Помоги встать, – велел Талманес.

Мелтен помедлил, затем выполнил приказ.

– Вам лучше прилечь, – сказала Джесамин.

– Нет, мне лучше постоять, вместо того чтобы дать себя с почетом обезглавить, – проворчал Талманес и стиснул зубы. Ну и боль… О Свет! Что это, его рука? Так почернела, будто ее обугливали на костре. – Что… Что происходит?

– Нас загнали в угол, милорд. – Судя по мрачному голосу и полному решимости взгляду, Мелтен уже списал Отряд со счетов. – Дэннел и Гэйбон спорят, как лучше поставить драконов для последнего боя. Алудра отмеряет заряды.

Талманес наконец-то сумел выпрямиться в полный рост и тут же схватился за Мелтена. Перед ним была просторная городская площадь, где собралось две тысячи людей. Они жались друг к другу, словно путники в пустыне, ищущие тепла зябкой ночью. Дэннел и Гэйбон расположили драконов полукругом, развернув орудия к центру города. За этим барьером теснились беженцы. Бойцы Отряда сосредоточились возле драконов; для стрельбы каждому орудию требовались три пары рук, и почти все солдаты прошли какую-никакую подготовку.

Соседние здания горели, но отблески пожара вели себя как-то странно. Почему пламя не освещает улицу? На ней слишком темно. Будто ее выкрасили черной краской. Или…

Талманес сморгнул слезы, навернувшиеся от мучительной боли, и его осенило. Улицу заполонили троллоки. Будто потекшие чернила, они приближались к полукругу направленных в их сторону драконов.

Но троллоки не торопились. Что-то их сдерживало. «Ждут, пока не наберется масса для решающего удара», – понял Талманес.

За спиной раздались возгласы и какое-то порыкивание. Талманес резко развернулся и тут же схватил Мелтена за руку – мир заходил ходуном. Дожидаясь окончания этой качки, Талманес подумал, что боль… тускнеет – как пламя, которому недостает свежего угля. Эта боль пожирала его, но теперь пищи для нее почти не осталось.

Когда все встало на прежние места, Талманес увидел источник этого рычания. Площадь, на которой они находились, выходила на городскую стену, но солдаты и горожане держались от нее подальше. Будто густая сажа, гребень стены облепили троллоки. Потрясая оружием, они смотрели вниз, на людей, и рычали от нетерпения.

– Если подойти слишком близко, получишь копье, – сказал Мелтен. – Мы надеялись добраться до стены, а затем пройти вдоль нее к воротам, но теперь, когда эти твари закидывают нас смертью, ничего не выйдет. Остальные пути перекрыты.

К Дэннелу и Гэйбону подошла Алудра.

– Заряды, их я могу установить под драконами, – сказала она им тихо, но громче, чем следовало бы. – Эти заряды уничтожат орудия. Но людей могут сильно поранить.

– Займись этим, – сказал Гэйбон куда тише, чем она. – Страшно подумать, что сделают с людьми троллоки, и нельзя допустить, чтобы драконы оказались в лапах у Тени. Вот почему троллоки ждут. Их командиры надеются, что неожиданной и мощной атакой сумеют сломить нас и завладеть этим оружием.

– Идут! – крикнул солдат, стоявший возле драконов. – О Свет, они приближаются!

Черной слизью забурлили в дальнем конце улицы отродья Тени – зубы, когти, клыки и почти человеческие глаза. Они хлынули из всех переулков, в жажде убивать, предвкушая кровопролитие. Те троллоки, что на стенах, зарычали громче прежнего.

«Мы окружены, – тяжело вздохнув, подумал Талманес. – Прижаты к стене, пойманы в сеть. Мы…»

Прижаты к стене.

– Дэннел! – крикнул Талманес, перекрывая всеобщий гул, и командир, руководивший солдатами у драконов, обернулся. Он стоял рядом со своими людьми, уже зажегшими труты в ожидании приказа дать единственный залп.

Талманес сделал такой глубокий вдох, что легкие загорелись огнем, и продолжил:

– Ты говорил, что всего несколькими выстрелами можно разбить вражеские укрепления.

– Ну конечно, – отозвался Дэннел. – Если бы мы шли на приступ… – И умолк.

«О Свет, как же все устали! – подумал Талманес. – Никому и в голову не пришло…»

– Эй, там, в центре! Расчет Райдена! Кругом! – крикнул Талманес. – Остальным – стоять на месте и вести огонь по троллокам! Живее давайте! Живо, живо!

Дракониры пришли в движение. Райден и его команда под скрип колес развернули свои орудия. Другие драконы дали нестройный залп по улицам, выходившим на площадь. Грохот стоял оглушительный, и беженцы стали с криками зажимать уши. Казалось, наступил конец света. Когда драконьи яйца стали разрываться в гуще неприятельского войска, сотни и тысячи троллоков полегли в лужах крови. Над площадью повис белый дым, исторгнутый орудийными жерлами.

Горожане, толпившиеся ближе к стене и перепуганные представшим их взорам зрелищем, истошно завопили, когда к ним развернули драконов Райдена. Большинство в ужасе попадало на землю, тем самым расчистив пространство перед кишевшей троллоками городской стеной. Драконов Райдена выстроили вогнутой дугой – так же, как линию обороны, только направив стволы орудий не в стороны, а на один и тот же участок стены.

– Дайте треклятый пальник! – крикнул Талманес, вытянув руку.

Кто-то из дракониров вложил ему в ладонь трут, кончик которого ало светился. Талманес оттолкнулся от Мелтена. В этот судьбоносный момент ему хотелось стоять на своих двоих.

Подошел Гэйбон. Талманес почти ничего не слышал, и голос гвардейца показался ему шепотом.

– Эти стены простояли сотни лет. Бедный город. Бедный мой город…

– Он больше не твой. – Глядя на захваченную троллоками стену, Талманес решительно поднял разгоревшийся факел. За спиной у него пылал Кэймлин. – Теперь он принадлежит им.

С этими словами он опустил факел, описав во тьме алую дугу. По этому его сигналу над площадью разнесся рев драконов.

Троллоков – кого целым, кого разорвав на части – разметало во все стороны. Стена под ними разлетелась на куски, словно башенка из детских кубиков, по которой ударили ногой с разбегу. Талманес покачнулся. В глазах у него потемнело, но он успел увидеть, как осыпаются наружу камни. Затем он лишился чувств и упал, и могло показаться, что земля содрогнулась под тяжестью его тела.