Колесо Времени. Книга 14. Память Света - читать онлайн

Глава 9. Достойная смерть

Лан развалил голову мурддраала напополам, до самой шеи. Повинуясь движению коленей всадника, Мандарб попятился, и Исчезающий забился в предсмертных конвульсиях, роняя осколки черепа и заливая зловонной черной кровью скалу, окровавленную уже больше десятка раз.

– Лорд Мандрагоран!

Лан обернулся на зов. Один из его людей указывал в сторону лагеря, где к небу поднимался луч ярко-красного света.

«Уже полдень?» – подумал Лан и поднял меч, давая своим малкири сигнал к отступлению. На смену им спешили кандорские и арафелские войска – легкая кавалерия, вооруженная луками и осыпавшая троллочью массу тучами стрел, волна за волной.

Повсюду стоял тяжелый смрад. Покинув передовую линию, Лан и его люди проехали мимо двоих Аша’манов и одной Айз Седай – Коладара настояла, что, будучи советницей короля Пейтара, останется здесь, – поджигавших трупы троллоков плетениями Огня. Таким образом они затрудняли продвижение следующей волны отродий Тени.

Войска Лана продолжали выполнять отвратительную работу, сдерживая врага в ущелье, как смола сдерживает воду, пробивающуюся через течь в днище лодки. Отряды сменяли друг друга поочередно, ежечасно. Ночью местность освещали костры и плетения Аша’манов, не давая исчадиям Тени шанса пробить оборону.

После двух суток изнурительной битвы Лан понимал, что в конечном итоге эта тактика сыграет троллокам на руку. Люди вырезали их во множестве – хоть возами вывози, – но Тень годами накапливала силы. По ночам троллоки пожирали трупы, так что заботиться о снабжении продовольствием им не приходилось.

Заставив себя расправить плечи, Лан ехал прочь от передовой, навстречу сменным отрядам, и мечтал лишь об одном: как бы завалиться на тюфяк и проспать несколько дней кряду. Несмотря на солидное подкрепление, присланное Драконом Возрожденным, каждый солдат бывал в бою по несколько раз в день, а сам Лан то и дело заступал на дежурство без очереди.

Выкроить время для сна было непростой задачей, поскольку бойцам требовалось ухаживать за оружием, заботиться о снаряжении, собирать хворост для костров и доставлять припасы через переходные врата. Глядя на спутников, Лан размышлял, как бы добавить им сил. Рядом понурил плечи верный Булен. Надо бы сказать ему, чтобы больше спал, а не то…

Булен соскользнул с седла.

Лан выругался, осадил Мандарба и спрыгнул на землю. Метнулся к Булену и обнаружил, что его невидящий взгляд устремлен в небеса. В боку у парня зияла огромная рана. Кольчугу разорвало, будто парус под сильнейшим порывом ветра. Получив рану, Булен спрятал ее под плащом. Этого Лан не заметил – как не видел и рокового удара.

«Глупец!» – подумал он и коснулся шеи Булена.

Пульса нет. Мертв.

«Глупец! – повторил про себя Лан и склонил голову. – Не хотел расставаться со мной? Поэтому и прикрыл рану. Боялся, что я погибну, пока тебя будут Исцелять в лагере. Или не хотел утруждать владеющих Силой, зная, что они и без того на пределе…»

Стиснув зубы, Лан поднял безжизненное тело и закинул себе на плечо, затем встал, уложил его на Буленова коня и привязал поперек седла. Андер и принц Кайзель – кандорский юноша со своей сотней бойцов обычно шел в бой вместе с Ланом – торжественно стояли рядом. Чувствуя на себе их взгляды, Лан положил руку на плечо мертвеца:

– Ты выбрал верный путь, друг мой, и тебя будут воспевать из поколения в поколение. Да защитит тебя длань Создателя. И да примет тебя к себе последнее объятие матери. – Он повернулся к остальным. – Я не буду горевать! Пусть горюют те, кто испытывает сожаление, а я не жалею о том, что пришел сюда! Булен принял лучшую из смертей, и я не стану оплакивать его. Я стану его прославлять!

Не выпуская поводьев второго коня, Лан вскочил в седло Мандарба и выпрямился во весь рост. Нельзя, чтобы другие видели, насколько он измотан. Или как ему горько.

– Кто-нибудь видел, как погиб Бакх? – спросил он у тех, кто ехал рядом. – К седлу его коня был приторочен арбалет. Бакх и шагу без него не ступал. Я поклялся, что если арбалет случайно выстрелит, то велю Аша’манам оплести Бакху пальцы ног и свесить его со скалы. Вчера он погиб, когда его меч застрял во вражеской броне. Бакх потянулся за запасным, но еще двое троллоков завалили его коня вместе с всадником. Я думал, он уже мертв, и хотел было забрать тело, но гляжу – он встает, а в руках у него этот растреклятый арбалет, и Бакх пускает стрелу прямо в глаз одному из троллоков. В упор, с двух футов, навылет. Второй троллок добил его, но перед смертью Бакх успел распороть ему глотку засапожным ножом. – Лан кивнул. – Помню тебя, Бакх. Ты принял достойную смерть.

Какое-то время все ехали молча, а потом принц Кайзель добавил:

– Рагон. Его смерть тоже была достойной. Он направил коня прямиком в отряд из тридцати троллоков. Те выскочили на нас с фланга. Пожалуй, этим маневром Рагон спас жизнь десятку человек. Выиграл для нас время. Лягнул одного в морду, а остальные стащили его с коня.

– Да, полоумный он был, наш Рагон, – сказал Андер. – Я один из тех, кого он спас. – Он улыбнулся. – Да, достойная смерть. Светом клянусь, достойная. Но самое безумное, что я видел за последние дни, – это бой Крагила с Исчезающим. Помнит ли кто из вас?..

Въезжая в лагерь, бойцы уже пересмеивались и чествовали павших пусть не вином, но хотя бы словом. Лан отделился от остальных и отвез Булена к Аша’манам. Наришма – он как раз открыл переходные врата для повозок с припасами – кивнул Лану:

– Лорд Мандрагоран?

– Положим его в холод. – Лан спрыгнул с коня. – Когда все закончится и мы отвоюем Малкир, надо будет похоронить павших героев в достойной усыпальнице. А до той поры я не допущу, чтобы тело Булена сгорело или разложилось. Он был первым из малкири, кто вернулся под знамя короля Малкир.

Наришма кивнул, и в его косицах звякнули арафелские колокольчики. Пропустив первую подводу, он поднял руку, давая остальным знак повременить, после чего закрыл врата и потом открыл еще одни, ведущие на вершину горы.

Лан поежился под порывом налетевшего оттуда ледяного ветра и снял Булена с коня. Наришма хотел было помочь, но Лан отмахнулся и, покряхтывая, взвалил тело товарища на плечо, после чего ступил в переходные врата. Кусачий ветер царапал щеки так, словно то был не ветер, а заледеневший кинжал.

Лан положил Булена на снег, опустился на колени и почтительно снял с головы друга хадори. Его он возьмет с собой в битву, чтобы Булен не перестал сражаться, а после победы вернет хадори обратно. Таков был древний малкирский обычай.

– Ты молодец, Булен, – тихо молвил Лан. – Спасибо, что не отвернулся от меня.

Наконец он выпрямился – под сапогами захрустел снег – и с хадори в руке шагнул через переходные врата обратно в лагерь. Наришма закрыл врата, и Лан спросил у него, где находится эта гора – чтобы самому отыскать тело Булена в том случае, если Аша’ман погибнет в бою.

Конечно, сохранить таким образом тела всех павших малкири не получится, но один – лучше, чем ни одного. Лан обернул кожаную полоску хадори вокруг рукояти своего меча, прямо под крестовиной эфеса, и крепко затянул узел. Препоручив Мандарба конюху, он поднял палец и посмотрел в живые черные глаза скакуна и строго наказал:

– Впредь не кусай тех, кто за тобой ухаживает.

После этого Лан отправился искать лорда Агельмара. Военачальника он обнаружил близ лагеря салдэйцев, тот разговаривал с Тенобией. Шеренгами по двести человек стояли лучники и смотрели в небо, ожидая очередной атаки драгкаров. Когда Лан подходил к Агельмару, почва дрогнула и заурчала.

Солдаты хранили молчание. Они уже привыкли слышать, как стонет сама земля.

Голая каменная плита рядом с Ланом раскололась надвое, и он встревоженно отскочил. Новый толчок – и по плите поползли крошечные трещины толщиной с человеческий волос, и выглядели они крайне неестественно: чересчур глубокие и слишком черные. Хотя земля еще не перестала трястись, Лан шагнул вперед, не отводя взгляда от этих трещинок и пытаясь рассмотреть их во всех подробностях.

Казалось, за ними нет ничего, кроме пустоты. Эти трещины притягивали и впитывали свет. Лану казалось, что он смотрит на разломы в самой реальности.

Дрожь земли прекратилась, а несколькими вздохами позже сгинула тьма в глубине тончайших трещинок, и те приобрели самый обычный вид. Лан осторожно присел и принялся осматривать камень. Эта тьма… Может, померещилось? Что все это значит?

Его пробрал озноб, но Лан выпрямился и продолжил путь. «Устают не только люди, – подумал он. – Слабеет и мать-земля».

Он спешным шагом прошел через салдэйский лагерь – самый ухоженный из всех близ ущелья, поскольку за порядком здесь следили офицерские жены, а с ними попробуй поспорь. Большинство из тех малкири, кто не годился в строй, Лан оставил еще в Фал Дара, а в пришедших ему на подмогу отрядах почти все были воинами, обозников – раз-два и обчелся.

Но у салдэйцев все устроено иначе. Они, как правило, в Запустение не совались, но в остальных походах жены сопровождали мужей. Все они умели драться на ножах и при необходимости защищали лагерь до последней капли крови. Сейчас же они оказывали неоценимую помощь при сборе и распределении припасов, а также в уходе за ранеными.

Тенобия затеяла с Агельмаром новый спор по тактическим вопросам. Шайнарский полководец кивал, соглашаясь с требованиями королевы. Послушав, о чем идет речь, Лан пришел к выводу, что Тенобия неплохо разбирается в предмете, но дерзости ей не занимать. Она желала, чтобы войска вошли в Запустение и дали бой троллокам на той земле, которая их породила.

В конце концов она заметила Лана.

– Лорд Мандрагоран! – поприветствовала его Тенобия, окинув взглядом. Это была довольно красивая женщина, с горящими глазами и длинными волосами цвета воронова крыла. – Как ваша последняя вылазка? Увенчалась успехом?

– Убито еще больше троллоков, – ответил Лан.

– Мы сражаемся в славной битве, – с гордостью изрекла Тенобия.

– Я потерял близкого друга.

Тенобия молча посмотрела ему в глаза. Наверное, хотела увидеть проявление чувств, но их Лан не выказывал. Булен принял достойную смерть.

– Бойцы обретают славу, – сказал он, – но сами битвы славными не бывают. Битвы – это просто битвы. Лорд Агельмар, на пару слов.

Тенобия отступила в сторону, и Лан увел от нее пожилого военачальника, ответившего ему благодарным взглядом. Какое-то время Тенобия смотрела им вслед, а затем удалилась. По пятам за ней быстрым шагом следовали двое телохранителей.

«Если оставить королеву без присмотра, через какое-то время она сама ринется в бой, – подумал Лан. – Наслушалась песен и сказок…»

А разве не он только что рассказывал спутникам такие же сказки? Нет. Это другое. Лан чувствовал разницу. Объяснять воинам, что они смертны, учить их почтению к павшим… Это вам не песенки петь о том, как дивно было биться в первых рядах.

Как ни жаль, но эта разница познается лишь в настоящем бою. Да ниспошлет Свет, чтобы Тенобия не бросилась принимать необдуманные решения. Лан повидал немало юнцов с таким же огнем в глазах. Потушить его можно несколькими неделями изнурительной муштры, когда новобранец думает только об отдыхе, а не о грядущей «славе». Впрочем, Лан сомневался, что королеве подойдет такой способ выбивания дури.

– С тех пор как Калиан взял в жены Этениелле, Тенобия становится все более взбалмошной, – шепнул лорд Агельмар, шагая рядом с Ланом вдоль границы лагеря и кивая встречным солдатам. – Думаю, Калиан в какой-то степени сумел бы умерить ее пыл, но теперь, когда рядом нет ни его, ни Башира… – Он вздохнул. – Ну да ладно. Что ты хотел обсудить, Дай Шан?

– Мы сражаемся на совесть, – сказал Лан. – Но меня беспокоит усталость солдат. Боюсь, мы не сумеем сдержать натиск троллоков.

– Ты прав. Рано или поздно враг пробьется из ущелья, – согласился Агельмар.

– И что тогда? – спросил Лан.

– Будем биться здесь, на равнине, – сказал Агельмар. – А затем, когда больше не сможем держаться, станем отступать, стараясь выиграть время.

Лан оцепенел:

– Отступать?

Агельмар кивнул:

– Наша задача тут – замедлить продвижение троллоков. Какое-то время будем обороняться здесь, а затем станем постепенно отступать через Шайнар.

– Я пришел к Тарвинову ущелью не для того, чтобы отступать, Агельмар.

– Рискну предположить, Дай Шан, что ты явился сюда в поисках смерти.

Истинная правда.

– Я не оставлю Малкир на растерзание Тени. Только не снова, Агельмар. И я – и те малкири, что последовали за мной, – явились в ущелье, чтобы показать Темному, что мы не сломлены. И уйти после того, как мы сумели закрепиться…

– Дай Шан, – еще тише произнес лорд Агельмар, – ты настроен драться, и я уважаю твое решение. Все мы его уважаем. Сам факт твоего похода вдохновил тысячи людей. Допускаю, что ты того не хотел, но так пожелало Колесо – и сплело для тебя соответствующую цель. Трудно закрыть глаза на решимость человека, который вершит правое дело. Однако иной раз надо забыть о своих интересах ради чего-то более важного.

– Думайте, что говорите, лорд Агельмар. – Лан остановился и смерил седовласого военачальника генерала взглядом. – По-моему, меня только что назвали эгоистом.

– Верно, Лан, – ответил Агельмар. – Ты и есть эгоист.

Лан и бровью не повел.

– Ты здесь, чтобы расстаться с жизнью во имя Малкир. Цель, конечно, благородная. Но теперь, когда началась Последняя битва, глупее ничего не придумаешь. Ты нужен нам. Из-за твоего упрямства погибнут люди.

– Я не просил их следовать за мной. О Свет! Я сделал все, что мог, чтобы им помешать.

– Долг тяжелее горы, Дай Шан.

На сей раз Лан все же вздрогнул. Давненько его не выбивали из колеи одними словами. Он вспомнил, как втолковывал эту же истину пареньку из Двуречья – овечьему пастуху, не ведавшему, каков мир, и дрожавшему перед судьбой, что предназначил ему Узор.

– Некоторые, – продолжил Агельмар, – обречены умереть и страшатся этого. Другие обречены жить и вести за собой людей, но находят это обременительным. Если хочешь сражаться до последнего бойца – пожалуйста. Все они погибнут, воспевая эту славную битву. Или можешь сделать то, что нужно нам обоим. Отступить, когда стоять не будет сил, подладиться под ситуацию и продолжать сдерживать Тень – чем дольше, тем лучше. Пока другие армии не пришлют нам подмогу.

У нас исключительно подвижное войско. Все прислали сюда своих лучших конников. Я собственными глазами видел, как девять тысяч легкой кавалерии салдэйцев выполняют сложнейшие маневры с такой ловкостью, что комар носа не подточит. Мы нанесем здесь Тени немалый урон, но троллоков слишком много. Больше, чем я ожидал. И при отступлении мы будем бить врагов. Мы найдем способы наказать их, и за каждый шаг они расплатятся своей смердящей кровью. Да, Лан. Ты поручил мне командовать на поле битвы, и таков мой совет. Не сегодня, и не завтра, и, наверное, не на следующей неделе, но отступить нам придется.

Лан молча шагал вперед. Прежде чем он сформулировал ответ, небеса разорвала голубая вспышка. Сигнал тревоги из ущелья. Сменным отрядам срочно понадобилась помощь.

«Потом поразмышляю об этом», – подумал Лан. Гоня от себя усталость, он бросился к коновязям, где конюх должен был оставить Мандарба.

Он только что сменился, отправляться в бой от него не требовалось, но Лан уже принял решение. Он поймал себя на том, что кричит Булену, чтобы тот седлал коня, и почувствовал себя круглым идиотом. О Свет, как же он привык к этому парню…

«Агельмар прав, – думал Лан, когда конюхи, мешая друг другу, готовили Мандарба к новой вылазке. Конь волновался, почуяв настроение хозяина. – Они пойдут за мной, как пошел Булен. И умрут во славу давно погибшего королевства… И сам я тоже умру… И чем это отличается от геройства Тенобии?»

Вскоре, пустив Мандарба галопом, он примчался к линии обороны, где обнаружил, что троллоки вот-вот ее прорвут. Вместе с прибывшим подкреплением Лан вступил в кипевший здесь бой, и той ночью они выстояли. Но рано или поздно этого не произойдет – и что тогда?

А тогда… Тогда Лан опять покинет Малкир и сделает то, что должен.

Войска Эгвейн собрались в южной части Поля Меррилор. Планировалось, что их Переместят в Кандор, как только армия Илэйн будет отправлена в Кэймлин. Силы Ранда еще не ушли в Такан’дар; вместо этого они сосредотачивались на севере Поля, где было проще собрать припасы. Ранд утверждал, что время для его выступления еще не настало; да ниспошлет Свет, чтобы он добился успеха в переговорах с шончан.

Перемещение такого количества людей – та еще головная боль. Созданные Айз Седай переходные врата вытянулись в длиннейший ряд, словно двери, ведущие в гигантский пиршественный зал. Повсюду толпились солдаты, ожидавшие своей очереди. К задаче по Перемещению войск не стали привлекать самых способных из владеющих Силой: в скором времени им предстояло вступить в сражение, а создание переходных врат лишь отняло бы у них силы, необходимые для более важного дела.

Несмотря на всеобщую толчею, солдаты – ясное дело – расступались перед Амерлин. Авангард уже на месте, полевой лагерь на той стороне разбит, так что пора и ей отправиться в путь. На утреннем собрании Эгвейн вместе с членами Совета просмотрела донесения о характере местности и отчеты поставщиков и квартирмейстеров. Как же хорошо, что она позволила Совету Башни принять действенное участие в этой войне! Многим из восседающих было больше сотни лет от роду, и порой они давали невероятно мудрые советы.

– Терпеть не могу, когда приходится так долго ждать, – признался ехавший рядом Гавин.

Эгвейн пристально посмотрела на него:

– Поле для сражения выбирал генерал Брин. Мы с Советом полностью доверяем его мнению.

Они проехали мимо иллианских Спутников, чьи начищенные до блеска нагрудники украшали Девять пчел Иллиана, а лица скрывались за решетчатыми забралами конических шлемов. Воины встретили Эгвейн приветственным салютом.

Она не была уверена, что рада видеть этих людей в рядах своей армии – ведь они присягнули на верность Ранду, а не Амерлин, – но Брин настоял на своем. По его мнению, в громадном войске Белой Башни не хватало элитного подразделения – такого, как Спутники.

– Все равно я считаю, что мы засиделись, – сказал Гавин, когда они миновали переходные врата и выехали к границе Кандора.

– Прошло каких-то несколько дней…

– И эти несколько дней троллоки разоряли Кандор.

Эгвейн чувствовала его недовольство. И еще она чувствовала его горячую любовь. Теперь Гавин – ее муж. Прошлым вечером Сильвиана провела незамысловатую церемонию бракосочетания. Как-то странно это, что Эгвейн пришлось поручать кому-то устроить собственную свадьбу, – но если ты наделен верховной властью, разве могут быть варианты?

На въезде в лагерь, разбитый на кандорской границе, они увидели Брина. Тот отдавал короткие приказы патрулям и разведчикам. Заметив Эгвейн, генерал приблизился, спрыгнул с коня и с глубоким поклоном поцеловал перстень Амерлин, после чего вскочил в седло и отбыл по своим делам. Вел он себя весьма учтиво, хотя его, по сути, чуть ли не силой заставили возглавить эту армию. Хотя… все выдвинутые им требования были удовлетворены, так что еще вопрос, кто кого больше понуждал. Вести в бой войска Белой Башни – пожалуй, большая удача для Брина, ведь никто не рад, когда его отправляют в отставку и списывают со счетов. А человек, которого современники называют великим капитаном, – тем более.

Заметив, что рядом с Брином едет Суан, Эгвейн удовлетворенно улыбнулась. «Теперь он тесно связан с нами».

Она обвела взглядом холмы на юго-восточной границе Кандора. Хотя на них, как и почти везде в нынешнем мире, недоставало зелени, по мирной безмятежности этих возвышенностей нельзя было подумать, что страна за ними объята огнем. От столицы, под названием Чачин, остались одни руины. Прежде чем примкнуть к остальным порубежникам, королева Этениелле вверила спасательные операции Эгвейн и Совету Башни, и те сделали все, что могли: через переходные врата выслали разведчиков на главные тракты, поручив им высматривать беженцев и Перемещать их в безопасное место – если хоть какое-то место могло теперь называться безопасным.

Основные силы троллоков покинули горящие города и теперь двигались на юго-восток, к холмам и реке, по которой проходила граница между Кандором и Арафелом.

Подскакавшая Сильвиана заняла место рядом с Эгвейн – так, чтобы Амерлин оказалась между нею и Гавином. Хранительница летописей бросила на Стража один-единственный свирепый взгляд – честное слово, Эгвейн уже надоело смотреть, как эти двое беспрестанно грызутся между собой, – и поцеловала перстень.

– Мать.

– Сильвиана.

– Поступили новости от Илэйн Седай.

Эгвейн позволила себе улыбнуться. Что она, что Сильвиана, не сговариваясь, взяли за обыкновение величать Илэйн не по титулу, а по званию сестры Белой Башни.

– И?

– Она предлагает выбрать отдельное место, куда раненых станут отправлять для Исцеления.

– Мы уже решили, что Желтые будут Перемещаться от одного поля боя к другому, – заметила Эгвейн.

– Илэйн Седай беспокоится, что они попадут под удар, – объяснила Сильвиана, – а потому хочет организовать постоянный лазарет.

– Это и впрямь целесообразнее, мать, – заметил Гавин, потирая подбородок. – Выискивать раненых после битвы – весьма неприятное занятие. Даже не знаю, как расценивать идею отправлять сестер на поле сражения, усеянное мертвыми телами. Если верить великим капитанам, война может затянуться на несколько недель или даже месяцев. Рано или поздно Тень начнет уничтожать Айз Седай.

– Илэйн Седай была крайне… настойчива. – Лицо Сильвианы оставалось бесстрастным, тон – ровным, но каким-то образом она сумела выказать глубокое недовольство. В этом ей не было равных.

«Я сама помогла сделать Илэйн главнокомандующим, – напомнила себе Эгвейн. – Если откажу ей, создам дурной прецедент». Хотя, если подчиниться ее воле, все равно велика вероятность рассориться.

– Слова Илэйн Седай полны мудрости и здравого смысла, – наконец произнесла Эгвейн. – Передай Романде, что так и надо поступить. Пускай вся Желтая Айя соберется в месте, предназначенном для Исцеления. Но не в Белой Башне.

– Мать? – удивилась Сильвиана.

– Шончан, – напомнила Эгвейн и приструнила змею, что свивалась кольцами у нее в глубине души всякий раз, когда она думала об этой угрозе. – Я не допущу, чтобы на Желтых сестер напали, когда они остались одни и истощены после Исцеления. В Белой Башне небезопасно. Она находится под пристальным вниманием врага – если не шончан, то самой Тени.

– Разумно, – с неохотой признала Сильвиана. – Но где, если не в Башне? Кэймлин пал, а Пограничные земли под ударом. В Тире?

– Едва ли, – ответила Эгвейн. Устроить лазарет во владениях Ранда? Слишком очевидно. – Передай Илэйн такое предложение: не согласится ли Первенствующая Майена предоставить для этих целей какое-нибудь здание – из тех, что побольше? – Эгвейн хлопнула по седлу. – Отправь с Желтыми послушниц и принятых. На поле боя им делать нечего, так что пусть направят силы на Исцеление.

Вступив в соединение с Желтой сестрой, даже слабейшая из послушниц могла предоставить Айз Седай ручеек Силы для спасения человеческой жизни. Многие будут разочарованы: они уже рисовали в своем воображении картины, как сражают троллоков. Ничего. К бою они не подготовлены, так что пускай вносят свой вклад в общее дело, не путаясь под ногами.

Эгвейн глянула за плечо. Переход через врата завершится еще не скоро.

– Сильвиана, передай мои слова Илэйн Седай, – сказала она. – Гавин, мне еще нужно кое-что сделать.

Чубейна они нашли в долине к западу от реки, разделявшей Кандор и Арафел, где он распоряжался возведением лагеря для командования. Отсюда войска отправятся по этой холмистой местности, навстречу троллокам; ударные отряды займут соседние долины, а на холмах будут развернуты лучники и оборонительные отряды. План состоял в том, чтобы причинить троллокам максимальный ущерб, а для этого атаковать их тогда, когда они попытаются захватить холмы. Ударные отряды смогут смять вражеские фланги, пока оборона будет удерживать пригорки, покуда достанет сил.

По всей вероятности, в итоге армию Эгвейн вынудят отступить с холмов и вытеснят в Арафел, но на этих широких равнинах кавалерия будет иметь преимущество, тогда и настанет ее черед. Силы Эгвейн, как и войска Лана, должны были замедлить продвижение троллоков, пока Илэйн не разобьет врага на юге. В идеале надо продержаться до прибытия подкреплений.

Чубейн отсалютовал и сопроводил новоприбывших к установленной поблизости палатке. Эгвейн спешилась и хотела было войти, но Гавин коснулся ее плеча. Вздохнув, она кивнула и пропустила Стража вперед.

Внутри, скрестив ноги, сидела на полу та шончанская женщина, которую Найнив называла Эгинин, хотя она и настаивала, что ее зовут Лильвин. За ней и ее мужем-иллианцем присматривали трое гвардейцев Башни.

Увидев Эгвейн, Лильвин тут же встала на колени и отвесила грациозный поклон, коснувшись лбом парусинового пола. Ее муж поступил так же, хотя с некоторой неохотой. Быть может, ему просто недоставало актерского мастерства.

– Свободны, – сказала гвардейцам Эгвейн.

Спорить они не стали, но вышли не сразу. Как будто Амерлин и ее Страж не совладают с парочкой, не способной направлять Силу. Мужчины…

Гавин отступил в сторону, и Эгвейн обратилась к пленникам:

– По словам Найнив, тебе можно доверять, Лильвин, хоть и в самой малой степени. Ой, да сядь уже. В Белой Башне никто так низко не кланяется. Даже самые распоследние слуги.

Лильвин уселась, но продолжала смотреть в пол.

– Я совершенно не оправдала доверия, не справилась с данным мне поручением и поставила под угрозу сам Узор.

– Да, – кивнула Эгвейн. – Браслеты. Я в курсе. Хочешь, чтобы у тебя появилась возможность вернуть этот долг?

Женщина снова поклонилась, упершись лбом в пол. Эгвейн вздохнула, но, прежде чем успела приказать ей выпрямиться, Лильвин заговорила:

– Клянусь Светом и своей надеждой на спасение и возрождение, что буду служить тебе и защищать тебя, Амерлин, правительницу Белой Башни. Хрустальным троном и кровью императрицы я связываю себя с тобой, обязуюсь выполнять все твои приказы и беречь тебя ценой собственной жизни. Именем Света, да будет так. – И она поцеловала пол палатки.

Эгвейн ошеломленно смотрела на нее. Нарушить такую клятву способен только приспешник Темного. Хотя любой из шончан – без пяти минут друг Тени.

– По-твоему, меня недостаточно хорошо защищают? – спросила она. – Думаешь, я испытываю недостаток в слугах?

– Я думаю только о том, как выплатить долг, – ответила Лильвин.

В ее голосе чувствовалось напряжение. Искренняя горечь, которую не подделаешь. Этой женщине совсем не нравилось так пресмыкаться.

Встревоженная Эгвейн сложила руки на груди:

– Что ты можешь рассказать о шончанской армии, ее численности, вооружении и о планах императрицы?

– Кое-что мне известно, Амерлин, – ответила Лильвин. – Но я была капитаном корабля. То, что я знаю, касается шончанского флота, а в этом для тебя не много пользы.

«Ну разумеется», – подумала Эгвейн и взглянула на Гавина. Тот пожал плечами.

– Умоляю, – тихо промолвила Лильвин, – позволь мне проявить себя. Я утратила почти все. Даже мое имя больше мне не принадлежит.

– Для начала, – велела Эгвейн, – расскажи про шончан. Все, что знаешь, пусть даже эти сведения кажутся тебе несущественными. Они все равно могут быть полезны. – Или помогут разоблачить Лильвин как лгунью, что тоже неплохо. – Гавин, принеси мне стул. Послушаю, что она скажет. А там будет видно…

В свете стоявшей на столе единственной лампы Ранд, заложив руку за спину, копался в груде карт, записок и донесений. По пустому шатру кружил ветерок, и вместе с ним танцевал за стеклом лампы язычок пламени.

Оно живое? Этот огонек питается, движется сам по себе. Его можно притушить, придушить, так что по-своему он дышит. Да и что это вообще такое – быть живым?

Может ли быть живой мысль, идея?

«Мир без Темного. Мир без зла».

Ранд вернулся к картам. Увиденное впечатляло. Илэйн готовилась на совесть, и Ранду незачем было присутствовать на военных советах и планировать каждую битву. Все свое внимание он сосредоточил на севере. На горе Шайол Гул. На своей судьбе и своей могиле.

Ему больно было видеть, как эти карты, испещренные отметками о том, как расположены войска и отдельные отряды, сводят человеческие жизни к закорючкам на бумаге. Цифры, статистические данные… Да, он понимал, что для полководца жизненно важна ясность, определенная дистанция, отстраненный взгляд на происходящее. Но от этого становилось еще больнее.

Здесь, прямо перед ним, было пламя, которое жило, – и были люди, которые уже мертвы. Теперь, уже не возглавляя самолично войну, Ранд надеялся, что ему не придется смотреть на подобные карты. Он понимал, что, глядя на эти планы, будет горевать о солдатах, которых не может спасти.

По телу пробежал внезапный озноб, и волоски на руках вздыбились: знакомая отчетливая дрожь, нечто среднее между ужасом и приятным волнением. Неподалеку направляла Силу женщина.

Ранд поднял голову и увидел замершую у входа в палатку Илэйн.

– О Свет! – воскликнула она. – Ранд! Что ты тут делаешь? Хочешь, чтобы я умерла от испуга?

Опершись пальцами на одну из карт, Ранд повернулся и окинул Илэйн взглядом. Вот она, жизнь. Пунцовые щеки, золотистые волосы с медово-розовым оттенком, горящий в глазах костер. Под малиновым платьем круглый живот. Дети. О Свет, как же она красива!

– Ранд ал’Тор? – окликнула его Илэйн. – Скажешь хоть слово или так и будешь пожирать меня глазами?

– Кого еще мне пожирать, если не тебя? – спросил Ранд.

– Не смей так ухмыляться, фермерский мальчишка. Тайком пробрался ко мне в шатер? Ну и ну! Что скажут люди?

– Скажут, что я хотел тебя видеть. Кроме того, я не пробирался. Меня впустила охрана.

– Мне никто ничего не сказал. – Илэйн скрестила руки на груди.

– Это я попросил, чтобы не говорили.

– Значит, как ни крути, ты проник сюда тайком. – Илэйн скользнула мимо. От нее исходил приятнейший аромат. – Честное слово, не будь Авиенда такой…

– Не хотел попадаться на глаза рядовым солдатам, – объяснил Ранд. – Боялся, что в лагере поднимется переполох. Вот и попросил гвардейцев не говорить, что я здесь. – Он подошел к Илэйн, положил ладонь ей на плечо. – Я должен был увидеть тебя снова, прежде чем…

– Ты видел меня на Поле Меррилор.

– Илэйн…

– Прости, – сказала девушка, поворачиваясь спиной. – Нет-нет, я рада тебя видеть. И счастлива, что ты здесь. Просто пытаюсь уложить в голове, какое отношение ты… какое отношение все мы имеем к тому, что происходит.

– Не знаю, – ответил Ранд. – Сам до сих пор не понял. Извини.

Она со вздохом опустилась в кресло у стола:

– Думаю, тебе не помешает знать, что не все на свете можно уладить мановением руки.

– Я многое не способен уладить, Илэйн. – Он взглянул на стол, затем на карты. – Слишком многое.

«Выбрось это из головы».

Он встал перед ней на колени. Илэйн заломила бровь, но тут Ранд тронул ладонью ее живот – поначалу нерешительно.

– Я не знал, – сказал он. – До самого недавнего времени. Узнал только в ночь перед встречей. Значит, близнецы?

– Да.

– Выходит, Тэм станет дедом. А я…

Как мужчине реагировать на такое известие? Должен ли он испытать шок, оторопь, потрясение? Жизнь преподнесла Ранду немало сюрпризов. Теперь же, казалось, он и двух шагов сделать не может без того, чтобы не изменить мир.

Но это… Никакой это не сюрприз. Оказалось, в глубине души Ранд всегда надеялся стать отцом. Вот и стал. По телу прошла теплая волна. Многое, очень многое в этом мире пошло не так – но хоть что-то происходит как надо.

Дети. Его собственные дети. Ранд закрыл глаза и сделал глубокий вдох, наслаждаясь этой мыслью.

Он никогда их не увидит. Еще до рождения его дети останутся без отца. С другой стороны, Джандуин тоже оставил Ранда сиротой – и ничего, тот вырос вполне приличным человеком. Если не считать пары-тройки шероховатостей…

– Какие имена ты им дашь? – спросил он.

– Если будет мальчик, подумываю назвать его Ранд.

Он замер, не отнимая ладони от живота Илэйн. Что это? Движение? Ребенок шевельнулся?

– Нет, – тихо возразил Ранд. – Прошу, не называй детей в мою честь. Пусть живут своей жизнью. Я и без того отброшу на них слишком густую тень.

– Ладно. Хорошо.

Ранд заглянул ей в глаза. С нежной улыбкой Илэйн коснулась его щеки мягкой ладонью:

– Ты будешь прекрасным отцом.

– Илэйн…

– Ни слова больше. – Она подняла палец. – Никаких разговоров о долге и смерти.

– Нельзя же игнорировать то, что будет!

– Незачем мусолить эту тему, – сказала Илэйн. – Я научила тебя быть королем, Ранд, но, похоже, забыла преподать еще один урок. Готовиться к худшему вполне нормально, но нельзя застаиваться на черных мыслях. Прежде всего у короля должна быть надежда.

– Я надеюсь, надеюсь на лучшее! – воскликнул Ранд. – На лучшее для мира, для тебя, для всех, кто пойдет в бой. Но это не отменяет того факта, что я смирился с неминуемой смертью.

– Хватит, – отрезала Илэйн. – Довольно разговоров на эту тему. Сегодня я намереваюсь спокойно отужинать в обществе мужчины, которого люблю.

Ранд вздохнул, но поднялся с пола и сел на стул рядом с ее креслом, а Илэйн выглянула из шатра и велела гвардейцам подать кушанья.

– Давай хотя бы тактику обсудим, – предложил Ранд. – Я искренне впечатлен тем, что ты здесь сделала. Вряд ли я сумел бы добиться чего-то подобного.

– Почти все это – заслуга великих капитанов.

– Я видел пометки, сделанные твоей рукой, – возразил Ранд. – Башир и остальные – замечательные полководцы, кто-то даже гений военного искусства, но каждый из них думает только о своем поле сражения. Кто-то должен объединять их усилия, и ты чудесно справилась. У тебя к этому талант.

– Ничего подобного, – возразила Илэйн. – Просто меня, как дочь-наследницу Андора, всю жизнь готовили к возможным в будущем войнам. Если ты что-то разглядел во мне, скажи спасибо генералу Брину и моей матери. Нашлось ли среди моих записей то, что тебе захотелось бы исправить?

– Между Кэймлином и Браймским лесом, где ты планируешь устроить засаду на силы Тени, больше ста пятидесяти миль, – заметил Ранд. – Рискованное дело. Что, если твои войска разобьют раньше, чем они дойдут до лесов?

– Если не заманить троллоков в Браймский лес, ничего не получится. У отрядов, что станут совершать набеги на врага, будут самые быстрые и выносливые кони. Гонка предстоит изнурительная, тут нет сомнений, и под конец животные будут при смерти. Но мы надеемся, что к тому времени троллоки тоже выбьются из сил, и это упростит нашу задачу.

За обсуждением тактики они не заметили, как вечер сменился ночью. Слуги принесли ужин: бульон и мясо дикого вепря. Ранд хотел сохранить в тайне свое присутствие в лагере, но теперь, когда его видела прислуга, об этом не могло быть и речи.

Он приступил к еде, позволив себе бездумно плыть по волнам беседы. Какое из полей сражений представляет наибольшую опасность? Кого из великих капитанов Илэйн поддержит в случае разногласий – ведь споры между полководцами происходят чаще, чем хотелось бы? Каким образом все остальные смогут действовать заодно с армией Ранда, которая до сих пор ожидает нужного момента для атаки на Шайол Гул?

Разговор напоминал ему о времени, проведенном в Тире, когда в перерывах между изучением тонкостей политики они с Илэйн украдкой целовались в Твердыне. Тогда-то Ранд влюбился в нее. Это была настоящая любовь, а не восторг мальчишки, что свалился со стены, когда во все глаза пялился на принцессу. В те дни он понимал, что такое любовь, не лучше, чем фермерский сынок с мечом в неумелой руке понимает, что такое война.

Эта любовь родилась от всего, что было между ними общего. В обществе Илэйн Ранд мог говорить о политике и бремени правления. Она разбиралась в этом по-настоящему – лучше всех, с кем был знаком Ранд, – и знала, каково это, принимать решения, влияющие на жизнь многих тысяч людей. Она понимала, что значит долг перед народом своей страны. Ранд удивлялся, что их связь, несмотря на частые разлуки, осталась прежней. Более того, она сделалась сильнее. Теперь, когда Илэйн стала королевой, когда носит его детей…

– Ты поморщился, – сказала Илэйн.

Ранд отвлекся от тарелки, поднял взгляд на девушку. Отвечая на многочисленные вопросы, Илэйн не съела и половины того, что ей принесли, но, как видно, уже насытилась и держала в руках чашку теплого чая.

– Чего? – спросил Ранд.

– Поморщился, когда я заговорила о войсках, сражающихся в Андоре. И даже вздрогнул, хоть и едва заметно.

Неудивительно, что она это заметила. Ведь именно Илэйн учила его следить за самыми незначительными проявлениями эмоций собеседника.

– Все эти люди проливают кровь с моим именем на устах, – сказал Ранд. – Многие умрут за меня, а я их даже не знаю.

– Таково извечное бремя воюющего правителя.

– Должен быть способ их защитить…

– Если думаешь, что способен защитить всех на свете, Ранд ал’Тор, ты куда глупее, чем прикидываешься.

– Всех? Я так не считаю, – посмотрел ей в глаза Ранд, – но каждая смерть ложится мне на плечи тяжким грузом. Я чувствую, что должен сделать нечто большее – теперь, когда я все помню. Он пробовал сломить меня, и у него ничего не вышло.

– Так вот что случилось в тот день на вершине Драконовой горы?

Ранд никому об этом не рассказывал. Он взял свой стул и подсел к Илэйн:

– Там, наверху, я осознал, что слишком полагался на силу. Хотел стать крепче, тверже и сильнее, до самого предела. Преследуя эту цель, я рисковал утратить сострадание, а так нельзя. Чтобы победить, я должен испытывать это чувство. Увы, это означает, что я должен позволить себе испытывать боль за каждую смерть.

– И теперь ты помнишь Льюса Тэрина? – прошептала Илэйн. – Знаешь все, что знал он? Значит, это не просто поза?

– Я и есть Льюс Тэрин. Всегда им был. Теперь я это помню.

– Какое невероятное преимущество! – выдохнула Илэйн, широко раскрыв глаза. Из всех, кому Ранд говорил эти слова, только она отреагировала подобным образом. Замечательная женщина.

– Я обладаю всеми его знаниями, но они не подсказывают, как быть. – Он встал и принялся расхаживать по шатру. – У меня непременно должна быть возможность сделать так, чтобы люди перестали гибнуть за меня. Это моя битва. Зачем остальным выносить такие страдания?

– Ты отказываешь нам в праве сражаться? – расправила плечи Илэйн.

– Нет! Конечно же нет! Я ни в чем не могу тебе отказать. Лишь хочу положить этому конец – как-нибудь, хоть как-то… Я жертвую своей жизнью. Разве этого мало?

Илэйн встала, взяла его за руку, и Ранд обернулся.

Затем она поцеловала его, а после промолвила:

– Я люблю тебя. Ты и впрямь настоящий король. Но если попробуешь отнять у добрых людей Андора право встать на свою защиту, право выйти на Последнюю битву… – Щеки девушки раскраснелись, в глазах огонь… О Свет! Ее не на шутку рассердили его последние слова.

Ранд никогда не знал, что она скажет, что сделает, и это волновало его. С таким волнением наблюдаешь за запуском ночных цветков: да, они будут красивы, но никак не угадаешь, какую форму примет эта красота.

– Я же сказал, что не отказываю тебе в праве на битву, – повторил он.

– Дело не только во мне, Ранд. Дело во всех нас. Неужели ты не можешь этого понять?!

– Пожалуй, могу.

– Вот и молодец. – Илэйн вернулась в кресло, отхлебнула чаю из чашки и скроила гримаску.

– Испортился? – спросил Ранд.

– Да, но я уже привыкла. Хотя это едва ли не хуже, чем вообще ничего не пить, – с учетом того, как испорчено все остальное.

Ранд приблизился, взял у нее чашку, недолго подержал в руке, но Силу направлять не стал.

– Совсем забыл. Я кое-что тебе принес.

– Чай?

– Нет. Чай – это мелочи. – Он вернул ей чашку. Илэйн сделала глоток и захлопала ресницами:

– Он просто чудесный! Как ты это сделал?

– Это не я, – опустился на стул Ранд. – Это Узор.

– Но…

– Я – та’верен, – сказал Ранд, – и вокруг меня творятся непредсказуемые вещи. Очень долго все пребывало в равновесии. Скажем, в одном городке, где я оказывался, кто-то вдруг находил под лестницей богатый клад, а в другом следующем, где я побывал, люди обнаруживали, что все их деньги – ненастоящие, подсунутые ловким фальшивомонетчиком. Кто-то принимал кошмарную смерть, а кто-то спасался самым чудесным образом. Гибель и рождение, браки и разводы. Однажды я видел, как с неба упало перышко, вонзилось кончиком в землю и осталось стоять, а за ним точно так же упали еще десять перьев. Все это происходило случайно, как при броске монетки.

– Но чай… Разве это случайность?

– Да, – подтвердил Ранд. – Но видишь ли, последнее время монетка падает одной и той же стороной. То есть плохое творю не я, а кто-то еще. Темный населяет мир ужасами, сеет зло, безумие и смерть. Но Узор… Узор – это равновесие. Он восстанавливает баланс, а я – его посредник. Чем усерднее трудится Темный, тем сильнее я влияю на все, что меня окружает.

– Зеленеет трава, – поняла Илэйн, – расступаются тучи, испорченная еда обретает прежние качества…

– Да. – Ну, временами помогали кое-какие уловки, но о них Ранд умолчал. Он нащупал у себя в кармане мешочек, выудил его.

– Если это правда, – сказала Илэйн, – в мире не может быть добра.

– Конечно же может!

– Разве Узор не уравновесит его?

Ранд задумался. Эта логическая цепочка слишком уж походила на его размышления до того, как он ступил на склон Драконовой горы, – уверенность, что его жизнь предопределена и у него нет выбора.

– Пока нам не все равно, – ответил он, – в мире есть место добру. Узору нет дела до чувств. Он не добрый и не злой. А Темный – чужеродная сила, влияющая на него извне.

И Ранд положит этому конец. Если сумеет.

– Вот, – сказал он. – Подарок, о котором я говорил. – И пододвинул к ней мешочек.

Илэйн с любопытством взглянула на Ранда, развязала тесемки и взяла в руки статуэтку женщины. Распрямив спину, та стояла с шалью на плечах, но не походила на Айз Седай. У нее было пожилое лицо, мудрое, с улыбкой на устах.

– Это ангриал? – спросила Илэйн.

– Нет. Это Семя.

– Семя?..

– У тебя талант к созданию тер’ангриалов, – сказал Ранд. – Но ангриалы создаются иначе. Процесс начинается с одной из подобных вещиц, специально изготовленных для того, чтобы впитать твою Силу и поместить ее в нужный предмет. Процесс небыстрый, и несколько месяцев ты будешь ослаблена, поэтому даже не думай начинать, пока идет война. Но когда я нашел эту забытую статуэтку, сразу же вспомнил о тебе. Не хотелось возвращаться без подарка.

– Ой, Ранд! У меня тоже для тебя кое-что есть! – Илэйн подбежала к костяному сундучку для украшений, стоявшему на одном из походных столиков, и достала из него кинжал с коротким незаточенным клинком и рукоятью из оленьего рога, увитой золотой проволокой.

– Не обижайся, Илэйн, – сказал Ранд, озадаченно глядя на кинжал, – но оружие из него никудышное.

– Это – тер’ангриал. Пригодится, когда отправишься к Шайол Гул. С ним ты будешь невидим для Тени.

Потянувшись к Ранду, она коснулась его лица.

Он накрыл ее ладонь своей.

Они пробыли вместе почти до утра.