Колесо Времени. Книга 13. Башни Полуночи - читать онлайн

Пролог Различия

Под знакомый перестук копыт Мандарба Лан Мандрагоран ехал умирать. Кругом было бездорожье, земля казалась окропленной чем-то белым – там, где на поверхность выступили кристаллы соли, – от сухого воздуха саднило в горле, а далеко на севере вырисовывались скалы, испещренные болезненно-красными пятнами ползучего лишайника: отметинами порчи.

Он продолжал двигаться на восток параллельно границе Запустения. Здесь была еще Салдэйя, где Лан расстался с женой, едва сдержавшей обещание проводить его в Порубежье. Давно тянулась перед ним эта дорога; он свернул с нее двадцать лет назад, согласившись последовать за Морейн, но всегда знал, что вернется: не зря же он носил имя предков, меч на бедре и хадори на голове.

Эту скалистую область северной Салдэйи называли Ополье Проска. Не самое приятное место для путешествий верхом: ни единого растения, а дувший с севера ветер приносил такое зловоние, словно веял с прожаренных солнцем трясин, переполненных вздутыми трупами.

«Ох уж эта женщина», – покачал головой Лан и окинул взглядом низкое, темное, грозовое небо. Быстро же она научилась говорить и думать как Айз Седай. Его не тревожила грядущая смерть, но знать, что Найнив боится за него… От этого на сердце было больно. Очень больно.

Уже несколько дней ему не встречалось ни души. Южнее у салдэйцев имелись какие-то укрепления, но здесь местность была изрезана непроходимыми падями и лощинами, поэтому троллоки предпочитали нападать близ Марадона.

Однако не время расслабляться. Там, где до Запустения рукой подать, не принято ротозейничать. Лан взглянул на вершину холма. Самое место для дозорного поста. Он присмотрелся, не заметил никакого движения и объехал впадину в земле, держась от нее на почтительном расстоянии и не убирая руки от лука – мало ли, вдруг там засада. Чуть дальше на восток, и он свернет вглубь Салдэйи, после чего поскачет по Кандору с его утоптанными большаками, а затем…

По склону холма скатились камешки. Совсем рядом.

Лан потихоньку выудил стрелу из колчана, притороченного к седлу. Откуда донесся звук? «Похоже, справа», – решил Лан. С юга. Кто-то приближался. Кто? За холмом не видать.

Мандарба останавливать он не стал: пусть копыта выстукивают прежний ритм. Кто бы ни был там, за холмом, ему незачем знать, что Лан настороже. Он тихонько поднял лук, чувствуя, как вспотели пальцы в перчатках из оленьей кожи, наложил стрелу и аккуратно натянул тетиву так, что она едва не коснулась щеки. От оперения пахнуло камедью и гусиными перьями.

Из-за южного склона холма показалась какая-то фигура. Человек замер, а шагавшая позади долгогривая вьючная лошадка обошла его и продолжила идти вперед, пока ее не остановила натянувшаяся веревочная привязь, охватывающая шею животного.

Запыленные штаны, рыжевато-коричневая шнурованная рубаха… Несмотря на меч на поясе и крепкие руки, вид у человека был не особо грозный. Лану он показался смутно знакомым.

– Лорд Мандрагоран! – Человек бросился к нему, увлекая за собой лошадку. – Наконец-то я вас нашел. Так и знал, что вы поедете по Кремерскому тракту!

Опустив лук, Лан остановил Мандарба:

– Мы знакомы?

– Милорд, я припасы привез! – Черные волосы, смуглая кожа… Как видно, парень из порубежников. Он приближался, подергивая веревку толстопалой рукой, чтобы не зазевалась перегруженная кляча. – Если так подумать, провизии у вас, наверное, маловато. Еще я палатки захватил – четыре штуки, на всякий случай, – воду, а также корм для лошадей, и…

– Да кто ты такой?! – рявкнул Лан. – И откуда меня знаешь?

Человек встал как вкопанный:

– Я Булен, милорд. Булен из Кандора. Не припоминаете?

Из Кандора… Лан не без удивления приметил в этом мужчине сходство с долговязым и нескладным мальчишкой-посыльным:

– Булен? Ну и дела! Сколько лет прошло, двадцать?

– Знаю, знаю, лорд Мандрагоран, но, когда во дворце зашептались, что поднято знамя с Золотым журавлем, я сразу смекнул, что делать. Из меня получился дельный мечник, милорд. Я здесь, чтобы сопровождать вас, и…

– Значит, слух обо мне уже дошел до Айздайшара?

– Да, милорд. Дело в том, что к нам явилась эл’Найнив. Она и рассказала, куда вы путь держите. Другие еще собираются, но я уже тут. Как знал, что у вас припасов кот наплакал.

«Чтоб ей сгореть, этой женщине», – подумал Лан. Главное, заставила его дать клятву, что в пути Лан примет любого, кто пожелает поехать с ним! Ну ладно: раз уж Найнив вознамерилась играть словами и трактует правду по-своему, он тоже сыграет в эту игру. Он обещал принять любого, кто захочет поехать с ним – именно что поехать, а не пойти, – и поскольку Булен не сидит в седле, Лан не обязан брать его с собой. Словоблудие, конечно, маленькое различие, но за двадцать лет в обществе Айз Седай он кое-что усвоил и научился следить за языком.

– Возвращайся в Айздайшар, – приказал Лан. – Пусть все узнают, что моя жена ошиблась. У меня и в мыслях не было поднимать Золотого журавля.

– Но…

– Ступай, сынок. Без тебя справлюсь. – Лан коснулся каблуками боков Мандарба. Тот, двинувшись шагом, миновал неподвижно стоявшего мужчину. В первые мгновения Лану показалось, что Булен не ослушается приказа, хотя из-за вольности с трактовкой клятвы ему стало совестно.

– Мой отец был из малкири, – бросил Булен ему в спину.

Лан не остановился.

– Он погиб, когда мне было пять лет, – добавил Булен. – А мать была кандоркой. Обоих убили разбойники. Родителей я помню смутно, но эти отцовские слова не забыл: придет тот день, когда мы сразимся за Золотого журавля. Эти слова – все, что мне от него осталось.

Мандарб шел вперед, но Лан, не сдержавшись, оглянулся и увидел в руке у Булена полоску плетеной кожи – хадори. Такую повязывают на голову малкири, давшие клятву противостоять Тени.

– Я надел бы хадори моего отца, – повысил голос Булен, – вот только не у кого спросить разрешения. Такова традиция. Кто-то же должен даровать мне право надеть хадори. Ну, я бился бы с Тенью до конца своих дней. – Он взглянул на кожаную полоску в руке, поднял глаза и крикнул: – Встал бы против тьмы, ал’Лан Мандрагоран! Или скажете, что не могу?

– Ступай к Дракону Возрожденному, – отозвался Лан. – Или в армию своей королевы. Пригодишься что там, что там.

– А как же вы? До Семи Башен путь неблизкий, а припасов у вас нет. Как будете кормиться?

– Я найду себе пропитание, – ответил Лан.

– Простите уж, милорд, но разве не видно, во что превратились эти края? Запустение ползет и ползет все дальше на юг. Где было жирное поле, теперь бросовая земля. Да и дичи считай что нет.

Поразмыслив, Лан осадил Мандарба. Мечник приблизился. Навьюченная лошадка ступала следом.

– Двадцать лет назад, – громким голосом сказал Булен, – я не знал, кто вы такой, хотя понимал, что в наших землях вы потеряли близкого человека. И все эти годы корил себя за негодную службу, а еще поклялся, что однажды буду сражаться бок о бок с вами. – Он подошел вплотную к Лану. – Отца у меня нет, поэтому спрошу у вас: можно мне надеть хадори и биться рядом с вами, ал’Лан Мандрагоран? Ответьте мне, мой король.

Лан задышал размереннее, сдерживая охватившие его чувства. «Найнив, когда я вновь тебя увижу…» Конечно, ему не суждено вновь увидеть Найнив, но об этом Лан старался не думать.

Однако он дал клятву. Да, Айз Седай жонглируют своими обещаниями как хотят, но разве есть у него такое право? Нет. Он человек чести и не может отказать Булену.

– Никаких имен. Никто не должен знать, кто я, – сказал Лан. – И повторяю: мы не поднимаем знамя Золотого журавля.

– Да, милорд, – кивнул Булен.

– В таком случае надень хадори и носи его с честью, – продолжил Лан. – Мало кто придерживается древних обычаев. И да, ты можешь отправиться со мной.

С этими словами Лан пришпорил Мандарба. Тот двинулся вперед, а Булен последовал за ними пешим ходом. И один стал двумя.

На лбу у Перрина выступили крупные капли пота. Он ударил молотом по раскаленному докрасна железному бруску, подняв целый рой искр-светлячков.

Некоторых раздражает звон металла о металл. Некоторых, но не Перрина. Его этот звук успокаивает. Он поднял молот и опустил его вновь.

Искры, эти осколки света, отскакивали от фартука и кожаной безрукавки. При каждом ударе, откликаясь на звон металла о металл, стены кузни – сложенные из крепких стволов болотного мирта – будто расплывались, теряя четкость очертаний. Перрину снился сон, но это был не волчий сон, и Перрин знал об этом, хотя не знал, откуда он об этом знает. Откуда же?

За окнами стояла темень. Единственный свет исходил от темно-красного пламени в горниле по правую руку. На углях – два железных бруска, ждут очереди лечь на наковальню. Перрин снова грохнул молотом.

Все хорошо и спокойно. Он – дома.

Сегодня он ковал что-то незаменимое, какую-то часть чрезвычайно важного целого, а прежде чем браться за целое, разберись с его частями, так наставлял Перрина мастер Лухан в первый день у горнила. Чтобы смастерить лопату, надо знать, как древко крепится к штыку, а дверную петлю не сделать, если не смыслишь, как ее планки вращаются на штифте, и даже гвоздь не выковать без понимания, какими должны быть шляпка, стержень и острие.

«Разберись с частями, Перрин».

В углу лежал волк – здоровенный седой волк с шерстью цвета светло-серой речной гальки, на шкуре живого места нет, шрам на шраме. Сразу видно старого бойца и бывалого охотника. Положив морду на передние лапы, волк наблюдал за Перрином, и в этом не было ничего необычного: ну да, ясное дело, в углу волк. Почему бы и нет? Это же Прыгун.

Перрин вздымал и опускал молот, наслаждаясь жаром горнила, прожигающим до самого нутра, запахом пламени и щекотными струйками пота, стекавшими по рукам. Он придавал бруску нужную форму: удар молота на каждый второй удар сердца. Металл же, нисколько не остывая, сохранял красно-желтый цвет: самое то для ковки.

«Что я выковываю?»

Перрин подхватил заготовку клещами, и вокруг раскаленного металла задрожал горячий воздух.

Бух, бух, бух, – сказал Прыгун; вернее, не сказал, а сообщил через образы и запахи. – Как щенок за бабочками.

Прыгун не понимал, зачем нужно придавать металлу новую форму, и находил это человеческое занятие весьма забавным. Для волка предмет является тем, чем является, а тратить столько сил, чтобы превратить одну вещь в другую… Какой в этом смысл?

Перрин отложил заготовку, и та немедленно остыла: из желтой стала оранжевой, темно-красной, матово-черной. Брусок превратился в уродливый ком размером с два кулака. Мастер Лухан отчитал бы Перрина за такую паршивую работу. Надо бы понять, что он делает, да побыстрее, пока не вернулся наставник.

Нет. Не так. Сон дрогнул, и стены затуманились.

«Я не ученик кузнеца. – Перрин потрогал голову рукой в толстой рукавице. – И я больше не в Двуречье. Я взрослый мужчина, женатый человек».

Клещами он схватил бесформенный комок металла и бросил его на наковальню. От жара в нем пульсировала жизнь. «Опять все не так». Перрин грохнул молотом. «Должно же получиться! Но не получается. Выходит даже хуже, чем было».

Он продолжал орудовать молотом. Перрин терпеть не мог молву, гулявшую о нем по всему лагерю. Ему нездоровилось, и Берелейн ухаживала за ним, только и всего. Но слухи расползаются, на то они и слухи.

Вновь и вновь гремел он молотом, разбрызгивая искры по всей кузне. Многовато их, от одной заготовки не бывает столько искр. Он нанес заключительный удар, потом сделал вдох и выдохнул.

Металлический комок не изменился. Перрин зарычал от досады, схватил клещи, сбросил неудачную работу с наковальни и снял с углей новый брусок. Он должен, просто обязан закончить эту деталь. Она очень важна. Но что это за деталь?

Он снова взялся за молот. «Надо бы поговорить с Фэйли и все прояснить, чтобы в отношениях не было недосказанности… Но нет времени. Некогда!» Этим ослепленным Светом дуралеям требуется нянька, будто они сами о себе позаботиться не в состоянии. До сей поры двуреченцы прекрасно обходились без лорда.

Поработав какое-то время, Перрин поднял вторую заготовку и дождался, пока она остынет. Теперь получилась неровная полоска металла длиной с предплечье. Очередное позорище. Он отложил ее в сторону.

«Если несчастлив, – взглянул на него Прыгун, – забирай свою самку и уходи. Не хочешь вести стаю, так ее поведет кто-нибудь другой». Волчье послание пришло к Перрину вереницей образов: бег по бескрайнему полю, хлесткие колосья, чистое небо, прохладный ветерок, ликование, жажда приключений, ароматы недавнего дождя и диких пастбищ.

Сунув клещи в уголь, Перрин нащупал последний брусок. Тот светился недобрым тускло-желтым светом.

– Нельзя мне уйти. – Он показал брусок Прыгуну. – Уйти значит сдаться, потерять себя, стать волком. Я этого не сделаю.

Прыгун уставился на пластичный металл, и в глазах у него замерцали желтые искорки. Ну и странный же сон. Раньше обычные сны Перрина и волчий сон существовали порознь. Что означает это смешение?

Перрину стало страшно. С волком внутри себя он заключил зыбкое перемирие. Сближение с волками – опасная штука, но это не помешало ему попросить стаю о помощи в поисках Фэйли. Ради Фэйли – все, что угодно, хотя Перрин чуть не спятил и даже пытался убить Прыгуна.

Несмотря на уверенность в своих силах, едва ли он контролировал ситуацию, и волк внутри Перрина мог подмять его под себя в любой момент.

Прыгун зевнул, вывалив наружу язык. От него потянуло сладковатым запахом веселого удивления.

– Ничего смешного. – Перрин отложил последний брусок, даже не коснувшись его молотом. Остыв, тот принял форму тонкого прямоугольника, чем-то похожего на заготовку для дверной петли.

В трудностях, Юный Бык, и правда нет ничего смешного, – согласился Прыгун. – Но ты лазаешь через одну и ту же стену, то туда, то обратно. Хватит уже. Пойдем побегаем.

Для волка есть только миг. Хотя он помнит прошлое, а иной раз предчувствует будущее, его, в отличие от людей, не волнует ни то ни другое. Волк свободен как ветер. Стать волком означает забыть о боли, избавиться от горя и печали. Стать свободным…

Но такая свобода обойдется Перрину слишком дорого. Он потеряет Фэйли, да и самого себя потеряет. Он не хотел быть волком. Он человек, а не волк.

– То, что случилось со мной… Это обратимо?

Обратимо? – непонимающе склонил голову Прыгун. Волки не знают, что такое обратимость. Они никогда не оглядываются.

– Могу ли я… – попытался объяснить Перрин. – Могу ли я убежать так далеко, чтобы волки не услышали меня?

Прыгун выглядел озадаченным. Хотя нет, слово «озадаченный» противоречило болезненным образам, которые волк посылал Перрину: небытие, тяжелый запах тухлого мяса, волчий вой, полный невыразимого страдания. Потерять связь со стаей? Этого Прыгун понять не мог.

Сознание Перрина затуманилось. Почему он опустил молот? Пора заканчивать! Мастер Лухан будет недоволен. Первые две железки вышли отвратительными. Надо их спрятать, а потом сделать что-нибудь еще. Показать, что он способный ученик и умеет работать с металлом. Ведь умеет?

Что-то зашипело. Обернувшись, Перрин с изумлением увидел, что в одной из закалочных бочек, стоявших рядом с горнилом, вскипела вода. «Ну да, конечно, – подумал он. – Я сам же бросил туда первые две заготовки».

Вдруг встревожившись, Перрин схватил клещи, сунул их в бурлящую воду, и пар ударил ему в лицо. Нащупав что-то на дне, он извлек из бочки раскаленный добела металлический предмет.

Свечение померкло. Оказалось, что в клещах зажата металлическая фигурка: высокий стройный человек с мечом за спиной. Поразительная проработка всех деталей – вплоть до складок на рубашке и кожаной оплетки на рукояти крошечного меча, – но лицо перекошено, а рот разинут в отчаянном крике.

«Айрам, – подумал Перрин. – Его звали Айрам».

Такое нельзя показывать мастеру Лухану! Зачем он изготовил эту вещицу?

Металлический рот шире прежнего раскрылся в безмолвном вопле. Перрин вскрикнул и отскочил от закалочной бочки, выронив фигурку из клещей. Та, упав на деревянный пол, разбилась вдребезги.

Почему ты так часто вспоминаешь о нем? – Прыгун снова зевнул во всю пасть, свесив язык. – Щенки нередко бросают вызов вожаку стаи. Обычное дело. Он был глуп, и ты одолел его.

– Нет, – прошептал Перрин. – Для людей это не обычное дело. Особенно для друзей.

Стены кузни внезапно растаяли, обратившись в туман, и выглядело это вполне естественным. Перрин увидел широкую городскую улицу, залитую солнечным светом, и лавки с разбитыми окнами и сломанными полками.

– Малден, – промолвил он.

Посреди улицы стояла полупрозрачная дымчатая фигура – сам Перрин, но без куртки, и его обнаженные руки бугрились мускулами. Борода оставалась короткой, но выглядел он старше и внушительнее. Неужели у него и впрямь такой впечатляющий вид? Косая сажень в плечах, глаза светятся золотом, а в руке блестящий топор в форме полумесяца, размером с человеческую голову.

С этим топором что-то не так. Перрин шагнул за пределы кузни, а проходя сквозь призрачный образ самого себя, слился с ним. Он ощутил в руке тяжесть топора и понял, что вместо рабочей одежи на нем теперь боевой доспех.

Перрин бросился бежать. Да, этот город – Малден, и на его улицах – айильцы. Перрин выжил в той битве, хотя теперь он был не в пример спокойнее. Раньше он забывался в горячке сражения, охваченный стремлением отыскать Фэйли. Он остановился посреди улицы.

– Это неправильно. Ведь я выбросил топор и пришел в Малден с молотом.

Рога, копыта… Какая разница? И то и другое годится для охоты, Юный Бык. – Прыгун, сидевший перед ним на пронизанной солнцем улице, почесался.

– Какая разница? Большая. Во всяком случае, для меня.

И тем и другим ты пользуешься с одной и той же целью.

Из-за угла появились два айильца из Шайдо. Оба смотрели чуть левее Перрина, на что-то, чего он не видел, и Перрин напал на них, после чего один лишился нижней челюсти, а другой со всего размаха получил в грудь шипом, которым был снабжен обух боевого топора. То была жестокая, смертоносная атака, и в результате все трое оказались на земле. Чтобы прикончить второго Шайдо, пришлось несколько раз ударить его топором.

Перрин встал. Он помнил, как убил этих двух айильцев – хотя сделал это молотом и ножом. Он не сожалел о своем поступке. Бывает, человек вынужден драться, и это был именно такой случай. Смерть – страшная штука, но иной раз без нее не обойтись. К тому же Перрин остался в восторге от схватки с айильцами: в тот момент он чувствовал себя точно волк на охоте.

Когда Перрин сражался, он едва не превращался в кого-то другого. И это было опасно.

Прыгун лежал на перекрестке улиц. Перрин бросил на него обвиняющий взгляд:

– Заставляешь меня смотреть этот сон? Зачем?

Заставляю? – удивился Прыгун. – Это не мой сон, Юный Бык. Почему ты так думаешь? Разве мои клыки держат тебя за горло?

По лезвию топора струилась кровь. Перрин знал, что будет дальше. Он обернулся. Со спины подкрадывался Айрам и смотрел так, что ясно было: этот человек замышляет убийство. Половину лица бывшего Лудильщика покрывала кровь и капала с подбородка на его куртку в красную полоску.

Айрам взмахнул мечом, целя Перрину в шею, и клинок со свистом рассек воздух. Перрин отступил, отказывая мальчишке в новой драке, и разъединился со своей тенью: сам он остался в кузнечном фартуке, а тень обменялась ударами с Айрамом.

«Пророк все мне объяснил… Ты и вправду отродье Тени… Я должен спасти леди Фэйли от тебя»…

Тень Перрина вдруг разительно изменилась, превратившись в волка с шерстью едва ли не темнее шерсти Теневого Брата. Волк прыгнул на Айрама и вырвал ему гортань.

– Нет! Не так все было!

Это же сон, – пришло послание от Прыгуна.

– Но я не убивал его, – возразил Перрин. – Какие-то айильцы пустили в него стрелы прямо перед тем, как…

Прямо перед тем, как Айрам сразил бы Перрина.

Рога, копыта, клыки… – Прыгун не спеша потрусил к одному из строений. Стена исчезла, и за ней обнаружилась кузня мастера Лухана. – Какая разница? Мертвые мертвы. Двуногие, когда умирают, обычно не приходят сюда. А куда они приходят, мне неведомо.

Перрин опустил глаза на неподвижное тело:

– Надо было отнять этот дурацкий меч в тот самый миг, когда Айрам взял его в руки. Отнять и прогнать мальчишку к его семье.

Разве у щенков нет права на клыки? – с искренним недоумением спросил Прыгун. – Зачем их вырывать?

– Это было бы по-человечески, – сказал Перрин.

По-человечески. Как у двуногих. Все у тебя по-человечески. Но почему не по-волчьи?

– Потому что я не волк.

Прыгун вошел в кузню, и Перрин неохотно последовал за ним. Вода в закалочной бочке еще кипела. Стена вернулась на место, и Перрин вновь оказался у наковальни – в кожаных безрукавке и фартуке и с клещами в руке.

Шагнув к закалочной бочке, он достал оттуда следующую фигурку. Эта изображала Тода ал’Каара. Когда она остыла, Перрин увидел, что лицо Тода не было искажено, как лицо Айрама, но нижняя часть фигурки представляет собой несформированный комок металла. Фигурка продолжала светиться тускло-красным даже после того, как Перрин поставил ее на пол. Он вновь сунул клещи в воду и вызволил из бочки еще две фигурки: Джори Конгара, а за ней – Ази ал’Тона.

Вновь и вновь подходил Перрин к бурлящей бочке и доставал из нее фигурку за фигуркой, разглядывая каждую не больше секунды, но во сне эти секунды казались часами. Когда он закончил, на полу стояли сотни фигурок, они смотрели на него выжидающе. И в каждой светился внутри крохотный огонек, словно все они просились под кузнечный молот.

Но такие фигурки не выковывают – их отливают.

– Что это значит? – уселся на табуретку Перрин.

Значит? – Прыгун рассмеялся по-волчьи. – Это значит, что на полу множество человечков и ни одного из них нельзя съесть. Вы, люди, слишком любите камни и то, что внутри их.

Казалось, фигурки с осуждением взирали на Перрина. Среди них валялись осколки Айрама. Они будто стали увеличиваться в размерах. Разбитые пальцы задвигались, впиваясь в землю, а затем осколки превратились в миниатюрные руки, и эти руки потянулись к Перрину, стремясь добраться до него.

Он охнул, вскочил на ноги и услышал смех. Поначалу далекий, тот звучал все ближе, затем загромыхал совсем рядом, и от него содрогались стены. Волк вскинулся и прыгнул, всем телом врезавшись в Перрина. А потом…

Перрин вздрогнул и проснулся – в своем шатре, который стоял посреди лагеря, вот уже несколько дней разбитого на лугу. Неделей раньше они наткнулись на пузырь зла, откуда по всему биваку расползлись разъяренные маслянисто-красные змеи. Несколько сотен человек слегло от их укусов; почти всех спасли от смерти Айз Седай, но после Исцеления никто еще не выздоровел полностью.

Рядом с Перрином мирно посапывала Фэйли. Снаружи кто-то из часовых, отмечая время, ударил по столбу – три раза. Стало быть, до рассвета еще несколько часов.

Перрин приложил ладонь к обнаженной груди – туда, где размеренно билось сердце. Он бы не удивился, увидев, как из-под тюфяка вылезают и ползут к нему крошечные металлические ручонки.

В конце концов Перрин заставил себя закрыть глаза и постарался расслабить мускулы. Но вновь уснуть ему удалось с трудом, и на этот раз спал он без сновидений.

Грендаль потягивала искристое вино из кубка, украшенного серебряной вязью и опоясанного кольцом из капель крови – крошечных ярко-алых пузырьков, навсегда застывших в хрустале.

– Пора бы что-то да сделать. – Развалившись на кушетке, Аран’гар проводила одного из питомцев Грендаль оголодавшим взглядом хищника. – А то сидишь в стороне от важных событий, словно книжница в медвежьем углу. Неужели тебя это устраивает?

Грендаль изогнула бровь. Книжница? В медвежьем углу? Возможно, Натринов Курган будет поскромнее других дворцов, известных ей в прежней эпохе, но лачугой его не назовешь: превосходная мебель, сводчатые стены, богато отделанные древесиной твердых пород, и мраморный пол, сверкающий перламутрово-золотой инкрустацией.

Ясное дело, Аран’гар ее провоцирует, но Грендаль решила не сердиться. В камине теплился огонь, а из раскрытых сдвоенных дверей, что вели на укрепленную галерею на высоте третьего этажа, тянуло кусачим горным сквозняком. Она редко оставляла открытыми наружные двери или окна, но сегодня ей нравился контраст: одному боку тепло, а другому прохладно от легкого ветерка.

Жизнь – это ощущения. Прикосновения к твоей коже, страстные и ледяные одновременно. Все, что угодно, кроме безразличия, кроме усредненно-нормальной посредственности…

– Ты меня слушаешь? – спросила Аран’гар.

– Я всегда слушаю. – Грендаль отставила кубок и села на другую кушетку. На ней было платье из тонкой, почти прозрачной золотистой ткани, обтягивающее, но застегнутое на все пуговицы, до самой шеи. Доманийцы знают толк в моде, и их наряды идеальны для того, чтобы поддразнить и одновременно выставить напоказ.

– Меня просто-таки бесит, что я не в гуще событий, – продолжила Аран’гар. – Нынешняя эпоха – просто чудо что такое. Наблюдать за дикарями так интересно! – Белокожая женщина, чувственно изогнув спину, простерла руки к стене. – Так мы все самое интересное пропустим.

– За подобными делами лучше наблюдать с безопасного расстояния, – сказала Грендаль. – Ты и сама об этом знаешь.

Аран’гар промолчала. Она потеряла контроль над Эгвейн ал’Вир, и Великому повелителю это не понравилось.

– Что ж, – сказала она, вставая, – поступай как знаешь, а я поищу развлечение на вечерок.

Голос ее прозвучал прохладно. Похоже, их альянс висел на волоске. Надо бы его упрочить. Грендаль открылась воле Великого повелителя и содрогнулась в экстазе, приняв его власть, его страсть, саму его суть, чье бушующее пламя опьяняло куда сильнее Единой Силы, но грозило пожрать Грендаль целиком. Переполняясь Истинной Силой, она была в состоянии направить лишь тонкую ее струйку. Этой способностью одарил ее Моридин. Нет, не он, а сам Великий повелитель. Даже в мыслях не следует ассоциировать их друг с другом. Сейчас Моридин был Ни’блисом, но лишь до поры до времени.

Грендаль сплела тесьму Воздуха. С Истинной Силой работают примерно так же, как с Единой, но хватает и различий. Плетение Истинной Силы зачастую действует чуть иначе или имеет непредсказуемые побочные эффекты, но некоторые орнаменты возможно создать лишь с ее помощью.

Сущность Великого повелителя надавила на Узор, воздействуя на него силой, натянув и изрубцевав его. Ведь даже то, что Создатель замыслил нерушимым, возможно расплести с помощью энергии Темного, способной поведать непререкаемую истину – священную в той мере, в какой Грендаль желала принять ее святость. Ибо что бы ни выстроил Создатель, Темному известно, как это уничтожить.

Извиваясь по-змеиному, тесьма Воздуха устремилась через всю комнату к вышедшей на балкон Аран’гар. Дабы не навредить питомцам и не испортить мебель, Грендаль избегала создавать переходные врата внутри своих комнат. Она подняла тесьму Воздуха и ласково погладила Избранную по щеке.

Что-то заподозрив, Аран’гар замерла, обернулась, но мгновением позже распахнула глаза. Она не почувствовала покалывания в руках, той гусиной кожи, что указало бы на обычное плетение Грендаль. Истинная Сила не дает подобных намеков. Никто – ни мужчина, ни женщина – не увидит и не ощутит ее плетений, если ему не даровано право направлять Истинную Силу.

– Что? – спросила женщина. – Как? Моридин…

– Да, он Ни’блис, – подтвердила Грендаль, – но в этом отношении благосклонность Великого повелителя не ограничивается одним лишь Ни’блисом.

Она продолжала ласкать щеку Аран’гар, и женщина раскраснелась.

Подобно остальным Избранным, она жаждала Истинной Силы и в то же время страшилась ее – опасной, соблазнительной, ублажающей. Грендаль потянула на себя тесьму Воздуха; Аран’гар вернулась в комнату и вновь села на кушетку, после чего велела одному из питомцев Грендаль привести ее потешную Айз Седай. Щеки Аран’гар пылали похотливым румянцем; похоже, Делана понадобилась ей для развлечения. Надо понимать, Избранную веселило вынужденное раболепие карманной Айз Седай.

Ее привели спустя несколько секунд: Делана – светловолосая шайнарская толстуха с пухлыми руками и ногами – всегда оказывалась где-нибудь поблизости. Уголки рта Грендаль уехали вниз. Ну и уродина. Совсем не похожа на Аран’гар. Из той вышел бы идеальный питомец. Быть может, когда-нибудь Грендаль выпадет случай заполучить ее в свою коллекцию.

Делана опустилась на кушетку, и они с Аран’гар принялись обмениваться ласками. Грендаль не раз оборачивала ненасытность Избранной в свою пользу, лишь в крайнем случае прибегая к столь соблазнительной Истинной Силе. Конечно, сама Грендаль отнюдь не чуралась плотских утех, но держала свои желания в узде, хотя ловко убедила окружающих в обратном. Если знаешь, чего от тебя ждут, грех не пользоваться этими ожиданиями. Они…

По ушам хлестнул рокот нахлынувших волн – то был сигнал тревоги, и Грендаль похолодела. Аран’гар же продолжала развлекаться: она этих звуков не слышала. Это было весьма специфическое плетение, размещенное там, где слуги могли активировать его и предупредить хозяйку.

Грендаль встала и, не выказывая беспокойства, прогулялась к двери, где велела нескольким своим питомцам отвлечь внимание Аран’гар. Сперва надо разобраться с масштабом проблемы, а потом уже решать, привлекать ли Избранную.

Она прошла по зеркальному коридору, украшенному золотыми люстрами, и уже спускалась по лестнице, когда встретила бежавшего к ней капитана дворцовой стражи по имени Гаруманд. Симпатичный стройный салдэйец с роскошными усами приходился дальним родственником королеве, а после Принуждения был, разумеется, вернейшим слугой Грендаль.

– Великая госпожа, – доложил он, задыхаясь, – на подходе к дворцу схватили человека. Мои люди признали в нем младшего лорда из Бандар Эбана. Он из Дома Рамшалан.

Грендаль сдвинула брови, жестом велела Гаруманду следовать за ней и направилась в покои для аудиенций. Войдя в небольшую комнату без окон, декорированную в малиновых тонах, она сплела малого стража против подслушивания, после чего отправила Гаруманда за незваным гостем.

Вскоре капитан вернулся с несколькими стражниками и доманийцем в ярких сине-зеленых одеждах и с мушкой в виде колокольчика на щеке. Его аккуратную, коротко стриженную бороду унизывали крошечные колокольчики, звякнувшие, когда солдаты подтолкнули мужчину вперед. Он обмахнул рукава, свирепо глядя на стражу, и разгладил оборки на рубашке:

– Верно ли я понимаю, что передо мной…

Договорить он не успел. Грендаль опутала его плетениями Воздуха и впилась ему в разум. Запинаясь и глядя в пустоту, человек монотонно продолжил:

– Мое имя – Пикор Рамшалан. Меня прислал Дракон Возрожденный. Я должен заключить союз с купеческой семьей, проживающей в этой крепости. Поскольку я умнее и хитрее ал’Тора, он нуждается в моей помощи для создания альянсов. Особую тревогу вызывают у него жители этого дворца, что видится мне смехотворным, поскольку ваше обиталище находится в уединенном месте и не имеет большого значения. По всей очевидности, Дракон Возрожденный слаб. Полагаю, благодаря его доверию меня сделают следующим королем Арад Домана. Предлагаю вам заключить союз не с ним, а со мной. Как только я займу трон, вы получите мое покровительство. Я…

Грендаль отмахнулась – Рамшалан осекся на полуслове, – сложила руки на груди и вздрогнула, чувствуя, как дыбятся волоски на шее.

Дракон Возрожденный нашел ее.

Он прислал к ней обманку.

Решил, что сумеет использовать Грендаль в своих целях.

Она немедленно сплела переходные врата в одно из самых тайных своих убежищ. Там был не ранний вечер, но утро, и комната наполнилась прохладным воздухом. Лучше быть осторожной. На всякий случай надо бы скрыться, лучше всего бежать. И все-таки…

Она медлила. «Он должен узнать душевную боль. Должен познать разочарование, крах надежд. Он должен испытать муки и страдания. Доставь их ему. И ты будешь вознаграждена».

Аран’гар, пробравшаяся в окружение Айз Седай, сбежала оттуда, после того как попалась, направляя саидин. Попалась по собственной глупости, и ее непременно накажут за неудачу. Если Грендаль уйдет сейчас, отказавшись от шанса обмануть ал’Тора… Вдруг ее накажут так же, как другую Избранную?

– Это еще что? – донесся снаружи голос Аран’гар. – Пропустите, идиоты! Грендаль? Что ты делаешь?

Та прошипела сквозь зубы что-то нечленораздельное, после чего закрыла переходные врата, взяла себя в руки и кивком разрешила впустить Аран’гар. Гибкая женщина переступила порог и смерила Рамшалана оценивающим взглядом. Не следовало подсылать к ней питомцев: похоже, из-за этого Аран’гар что-то заподозрила.

– Меня нашел ал’Тор, – коротко объяснила Грендаль. – А этого прислал заключить со мной некий «альянс», но не сказал ему, кто я такая. Наверное, ал’Тор хочет внушить, что этот человек набрел на меня по воле случая.

– И ты снова сбежишь? – поджала губы Аран’гар. – Сейчас, когда вот-вот начнется самое интересное?

– Кто бы говорил!

– Меня окружали враги, и бегство было единственным вариантом. – Эти слова прозвучали как отрепетированная реплика. И в них скрывался вызов. Но Аран’гар будет служить не кому-то, а ей, Грендаль, своей новой госпоже. Хотелось бы верить…

– Эта твоя Айз Седай умеет творить Принуждение?

– Ее обучили, – пожала плечами Аран’гар, – и у нее сносные способности.

– Приведи ее сюда.

Аран’гар подняла бровь, но почтительно кивнула и скрылась, взяв на себя роль девочки на побегушках, – наверное, чтобы выиграть время и все обдумать. Грендаль отправила слугу за одной из птичьих клеток. Когда принесли голубя, Аран’гар еще не вернулась, и Грендаль, вновь млея от наслаждения, тщательно выплела из Истинной Силы сложное полотно Духа. Интересно, получится ли? Давно это было…

Она накинула плетение на разум птицы. Щелк! Зрение раздвоилось, и пару секунд Грендаль видела две картинки – мир своими глазами и его теневую копию глазами голубя. Если сосредоточиться, можно переключить внимание с одного образа на другой.

От раздвоения защемило в мозгу. Восприятие птицы совершенно не походило на человеческое: поле зрения расширилось необычайно, а краски стали ослепительно-яркими, но изображение смазалось, и оценить расстояние стало почти невозможно.

Грендаль отодвинула птичье зрение на задворки разума. Голубь не вызовет подозрений, но работать с ним труднее, чем с вороном или крысой, излюбленными соглядатаями самого Темного. На них плетение действовало лучше, чем на других животных, хотя почти все твари, которые шпионят для Темного, должны возвращаться к нему, лишь тогда он узнаёт, что они видели. Почему это так, Грендаль понятия не имела – она плохо разбиралась в нюансах особых плетений Истинной Силы. По крайней мере, гораздо хуже, чем Агинор.

Аран’гар вернулась в обществе своей Айз Седай. В последнее время та держалась все скромнее. Присев в низком реверансе, Делана выпрямилась и застыла в раболепной позе. Грендаль осторожно освободила Рамшалана от пут своего Принуждения, и доманийский лорд, очумело хлопая ресницами, едва устоял на ногах.

– Чего желает от меня Великая? – Делана взглянула на Аран’гар и вновь повернулась к Грендаль.

– Мне нужно Принуждение, – сказала та. – Самое замысловатое из всех, что ты способна творить.

– Что желает сделать с его помощью Великая госпожа?

– Этот человек должен вести себя самым естественным образом, – объяснила Грендаль, – но сотри у него из памяти все события, что произошли во дворце. Замени их воспоминаниями о заключении союза с купеческой семьей. Добавь несколько каких-нибудь случайных ограничений и условий – любых, по своему выбору.

Делана нахмурилась, но она уже усвоила, что перечить Избранным не следует. Грендаль скрестила руки на груди и, постукивая пальцем по предплечью, стала наблюдать за работой Айз Седай. Она нервничала все сильнее. Ал’Тор знает, где ее искать. Неужто нападет? Нет, он не станет причинять вред женщинам. Эта его слабость чрезвычайно важна. Она означает, что у Грендаль есть время для ответных действий. Или нет?

Как он сумел выследить ее, отыскать этот дворец? Она же идеально, просто идеально запутала следы. Если и выпускала слуг из-под надзора, то лишь под Принуждением столь сильным, что его не снять, не убив при этом принужденного. Неужели эта Айз Седай, которую он держит при себе – которую зовут Найнив, та женщина с даром Исцеления, – сумела увидеть и прочесть плетения Грендаль?

Нужно время, и еще нужно выяснить, что известно ал’Тору. Если Найнив ал’Мира так искусна, что способна читать Принуждение, она опасный противник. Надо задержать ал’Тора, пустить по ложному следу; потому-то Грендаль и велела Делане создать тесную вязь Принуждения со столь необычными ограничениями.

Ал’Тор должен страдать, и Грендаль сделает так, чтобы он страдал.

– Теперь ты, – обратилась она к Аран’гар, когда Делана закончила свою работу. – Сплети что-нибудь запутанное. Пусть ал’Тор и его Айз Седай найдут в разуме этого человека следы чужих касаний.

Это еще сильнее собьет их с толку.

Аран’гар пожала плечами, но послушно накинула на разум бедняги Рамшалана еще одну частую вязь Принуждения. Кстати, он по-своему миловидный. Может, ал’Тор рассчитывал, что Аран’гар возьмет этого бородача в питомцы? Вряд ли он помнит о давно минувшем столько, чтобы знать о ее предпочтениях. Насчет его воспоминаний о прежней жизни Льюса Тэрина поступали противоречивые сведения, но ал’Тор, похоже, воскрешал в памяти все новые и новые подробности. И это вызывало у Грендаль беспокойство: сам он вряд ли способен выследить ее и найти этот дворец, но Льюс Тэрин, пожалуй, сумел бы провернуть такой фокус.

Аран’гар закончила.

– Теперь же, – сказала Рамшалану Грендаль, распуская плетение Воздуха, – возвращайся к Дракону Возрожденному и расскажи о своем успехе.

– Я… – Рамшалан проморгался и потряс головой. – Да, миледи. Смею верить, что заключенный сегодня союз между нами будет чрезвычайно выгоден для обеих сторон. – Он улыбнулся. Бесхребетный болван. – Быть может, отобедаем и поднимем кубки за успех нашего альянса, леди Базен? Путешествие было утомительным, и я…

– Ступай, – холодно сказала Грендаль.

– Хорошо, миледи. Когда я стану королем, вы не останетесь без награды!

Когда стража уводила Рамшалана, он самодовольно насвистывал. Грендаль села и закрыла глаза; несколько гвардейцев, мягко ступая по ворсистому ковру, приблизились к ней и застыли в карауле.

Теперь она смотрела на мир глазами голубя, привыкая к странным особенностям его зрения. По ее приказу один из слуг достал птицу из клетки и вынес в коридор, где посадил ее на подоконник. Грендаль легонько подтолкнула голубя вперед; для полного контроля движений ей не хватало практики, да и летать гораздо труднее, чем кажется.

Голубь выпорхнул из окна. Солнце садилось за горные вершины, окрашивая их в тревожный красно-оранжевый цвет. В тени гор озеро внизу сделалось темным, иссиня-черным. Голубь взмыл в воздух, после чего сел на одну из башен. Вид был головокружительный, ощущения тошнотворные.

Наконец Рамшалан вышел из ворот, и Грендаль вновь подтолкнула голубя. Тот снялся с башни и устремился к земле. Очертания каменных дворцовых стен слились в сплошное пятно. Грендаль скрежетнула зубами, сдерживая рвотный позыв. Потом полет птицы выровнялся, и голубь, хлопая крыльями, полетел за Рамшаланом. Тот что-то ворчал себе под нос, но птичий слух позволял Грендаль воспринимать лишь отзвуки его слов.

Какое-то время голубь следовал за ним по темнеющему лесу. Лучше бы, конечно, это был не голубь, а сова, но таких птиц среди пойманных не оказалось, и Грендаль пожурила себя за недальновидность. Голубь перелетал с ветки на ветку. Лесная подстилка – спутанные заросли подлеска, щедро присыпанные опавшими сосновыми иголками, – выглядела крайне неряшливо, и Грендаль недовольно поморщилась.

Впереди забрезжил свет, почти незаметный, но голубиное зрение легко улавливало разницу между светом и тенью, неподвижностью и движением. Решив оставить Рамшалана, Грендаль отправила птицу вперед, на разведку.

Это теплое свечение исходило от переходных врат в центре полянки. Перед вратами стояло несколько человек. Одним из них был ал’Тор.

Грендаль захлестнуло волной паники. Вот он, собственной персоной, взгляд устремлен в сторону гор – туда, где дворец. Тьма всемогущая! До сей поры Грендаль думала, что Рамшалан доставит донесение на ту сторону врат, но сюда явился сам ал’Тор! Что за игру он затеял? Она заставила голубя сесть на ветку. Аран’гар тем временем приставала с расспросами: «Ну что там?» Она видела голубя и теперь хотела знать, что замышляет Грендаль.

Та сосредоточила внимание на Драконе Возрожденном – человеке, некогда являвшемся Льюсом Тэрином Теламоном. И он точно знал, где ее искать. В свое время он ненавидел Грендаль лютой ненавистью, но все же… Что он помнит теперь, когда его зовут ал’Тор? Помнит ли, как Грендаль расправилась с Янет?

Ручной айилец ал’Тора препроводил Рамшалана к остальным, и Найнив обследовала его. Да, похоже, эта самая Найнив умеет читать Принуждение. По крайней мере, знает, что искать. Она должна умереть. Ал’Тор рассчитывает на нее, и эта смерть причинит ему боль, а после Найнив умрет его темноволосая любовница.

Грендаль снова подтолкнула голубя, и тот перепорхнул на ветку у самой земли. Как же поступит ал’Тор? Инстинкт подсказывал Грендаль, что он не рискнет сделать ход, не разгадав ее замысел. Он вел себя так же, как действовал и в ее эпоху; любил все планировать и проводил немало времени, постепенно наращивая силу атаки.

Грендаль нахмурилась. Что он говорит? Она натужно пыталась разобрать его слова в доносящихся до нее звуках. Проклятый птичий слух! Все голоса как лягушачье кваканье. Калландор? С чего бы ему говорить о Калландоре? И о сундуке…

Вдруг что-то вспыхнуло у него в руке. Отпирающий ключ! Грендаль охнула. Он что, принес сюда отпирающий ключ? Это едва ли не хуже погибельного огня!

И тут Грендаль поняла, что ее обвели вокруг пальца.

Похолодев от ужаса, она отпустила голубя и раскрыла глаза. Перед ней была все та же комнатка без окон, а рядом с дверью, скрестив руки на груди, прислонилась к стене Аран’гар.

Ал’Тор прислал сюда Рамшалана, заранее зная, что того пленят и оплетут Принуждением. Прислал с единственной целью: подтвердить, что Грендаль находится в замке.

«О Свет! Насколько же он поумнел!»

С Истинной Силы Грендаль переключилась на менее дивную саидар. Скорее! Она вся вспотела и так взбудоражилась, что едва сумела обнять Источник.

Бежать. Надо бежать!

Она открыла новые переходные врата. Аран’гар повернулась, глядя сквозь стены – туда, где находился ал’Тор.

– Такая мощь! Что он творит? – промолвила она.

Аран’гар… Они с Деланой сплели паутину Принуждения.

Ал’Тор должен подумать, что Грендаль мертва. Но если он уничтожит дворец, а плетения Принуждения сохранятся, Дракон поймет, что своей цели не добился и Грендаль выжила.

Она сформировала два щита – один для Аран’гар, другой для Деланы – и ударила разом по обеим. Женщины обмерли. Грендаль закрепила на месте плетения и связала обеих путами Воздуха.

– Грендаль?! – запаниковала Аран’гар. – Что ты?..

Пора. Грендаль бросилась к переходным вратам, споткнулась, кубарем перекатилась на ту сторону и порвала платье о какую-то ветку. За спиной вспыхнул ослепительный свет. С трудом сумев распустить плетение врат, Грендаль бросила последний взгляд на Аран’гар. Та была в ужасе, а потом дворец поглотила пустота – чистая, прекрасная и невероятно белая.

Врата исчезли, и Грендаль осталась в темноте.

Она лежала, едва не ослепленная вспышкой: еще чуть-чуть – и сердце выпрыгнет из груди. Переходные врата она создавала второпях – лишь бы успеть, – и увели они совсем недалеко: в дикий подрост на горной гряде за дворцом.

На нее нахлынуло чувство абсолютной неестественности происходящего, ощущение той скрученной деформации воздуха, когда рвется сама ткань Узора. Этот миг, когда все сущее завывает от боли, называют «погибельный вопль».

Грендаль сделала вдох, выдох и задрожала. Но надо увидеть все своими глазами. Ей надо знать наверняка. Грендаль встала на ноги – как оказалось, в спешке она вывихнула левую лодыжку, – доковыляла до лесной опушки и глянула вниз.

Дворца под названием Натринов Курган как не бывало. Его выжгло из Узора. Грендаль не могла видеть ал’Тора на далеком горном кряже, но знала, что он там.

– Ты… – прошипела она, – ты стал куда опаснее, чем я предполагала.

Сотни первейших красавцев и красавиц, отобранных ею лично, сгинули вместе с дворцом. Ее твердыня, десятки предметов Силы, ее главная союзница среди Избранных – ничего не осталось. Полная катастрофа.

«Нет, – подумала Грендаль, – ведь я жива». Пусть всего на несколько секунд, но она опередила Дракона Возрожденного, и теперь ал’Тор будет считать, что Грендаль погибла.

На нее вдруг снизошло чувство безопасности – впервые с тех пор, как она ускользнула из узилища Темного. И разумеется, лучше не вспоминать, что именно по ее вине только что погибла одна из Избранных. Великому повелителю это не понравится.

Прихрамывая, Грендаль направилась вниз по склону. Она уже планировала следующий ход, и сделать его предстояло с великой осторожностью.

Галад Дамодред, лорд капитан-командор Детей Света, кое-как высвободил сапог, увязший в хлюпкой грязи по самое голенище.

Отмахиваясь от мошек-кусименя, он потянул коня к тропинке, где было посуше. От стоячей воды разило так, что с каждым глотком тяжелого густого воздуха приходилось сдерживать рвотные позывы. Дышать таким вонючим воздухом – все равно что глотать прокисший суп. За Галадом длинной извилистой колонной по четыре человека в ряд тащились солдаты – такие же грязные, потные и усталые, как их командир.

Они оказались на границе Гэалдана и Алтары, в заболоченной местности, где дубы и пряные смоляные линдеры сменялись паучьими зарослями лавров и кипарисов, чьи шишковатые корни походили на иссохшие длинные пальцы. Несмотря на тень и густую облачность, стояла чудовищная жара, и Галаду казалось, что из-под кольчуги и нагрудника вот-вот повалит пар. Конический шлем был приторочен к седлу, а немытая кожа зудела от едкой испарины.

Как ни тягостен этот переход, остальные дороги еще хуже. К тому же Асунава не подозревает, что они выбрали этот путь. Галад вытер лоб тыльной стороной ладони. Он старался шагать с высоко поднятой головой, дабы подавать пример тем, кто следовал за ним – семи тысячам Детей Света, выбравших его, а не шончанских захватчиков.

Тускло-зеленый мох свисал с ветвей, как свисают с трупов лоскуты гниющей плоти. Местами тошнотворные серо-зеленые оттенки сменялись яркими всплесками крошечных цветов, росших по берегам тонких ручейков в самых неожиданных местах, будто кто-то разбрызгал по земле краску – то розовую, то фиолетовую.

Даже странно видеть красоту в подобных местах. Быть может, и в самой этой ситуации можно отыскать Свет? Галад опасался, что это будет не так-то просто.

Он тянул Крепыша вперед и слушал, как за спиной встревоженно перешептываются солдаты, иной раз перемежая речь проклятиями. Эти земли с их зловонием и кусачей мошкарой действовали на нервы даже самым стойким его последователям. Тяжко видеть, во что превращается мир, где небо вечно затянуто черными тучами, где из-за причудливых завитков Узора достойные люди принимают смерть, где Валда – предшественник Галада на посту лорда капитан-командора – оказался насильником и убийцей.

Галад покачал головой. Грядет Последняя битва…

Звякнула кольчуга. Оглянувшись через плечо, Галад увидел, что Дэйн Борнхальд оставил место в строю и пробирается вперед. Приблизившись, он отсалютовал командиру, зашагал с ним рядом, чавкая сапогами по грязи, и негромко спросил:

– Дамодред, не пора ли повернуть назад?

– Назад? Это путь в прошлое, – ответил Галад, внимательно рассматривая тропу впереди. – Я много думал об этом, чадо Борнхальд. Думал о небе, истощении земель, оживших мертвецах… Уже не время искать союзников и сражаться с шончан. Мы должны идти навстречу Последней битве.

– Но эти болота… – Борнхальд покосился на здоровенную змею, скользнувшую в кусты. – Судя по картам, мы должны уже были выйти на твердую землю.

– Значит, она близко.

– Может быть. – По изможденному лицу Дэйна скользнула струйка пота, и он дернул щекой. К счастью, бренди у него закончился несколько дней назад. – Если только на карте нет ошибок.

Галад не ответил. Раньше картам можно было доверять – раньше, но не в эти дни, когда исчезали целые деревни, на открытых полях вырастало разнорядье холмов, а пахотные земли вдруг захватывала плесневелая лоза. Не исключено, что болото тоже увеличилось в размерах.

– Солдаты выбились из сил, – продолжил Борнхальд. – Сам знаешь, они надежные люди, но уже начинают роптать. – Он поморщился, словно ожидая, что ему сделают выговор.

Возможно, раньше Галад и впрямь отчитал бы его, ибо Детям Света полагается с честью терпеть лишения, но теперь ему не давали покоя воспоминания об уроках Моргейз – тех, что в юности он не понимал. Вдохновляй подчиненных своим примером. Требуй от них силы, но сперва продемонстрируй ее сам.

Галад кивнул на показавшийся впереди сухой островок:

– Собери людей. Я поговорю с теми, кто в первых рядах. Пусть запишут мои слова и передадут остальным.

Борнхальд озадаченно взглянул на него, но выполнил приказ. Отступив в сторону, Галад взобрался на небольшой пригорок, положил ладонь на рукоять меча и зорко оглядел окруживших его солдат. Те, перепачканные болотной грязью, и от усталости едва державшиеся на ногах, отгоняли мошкару и почесывали искусанные шеи.

– Мы – Дети Света, – заявил Галад, когда собрались воины первых шеренг. – Для человечества наступили темнейшие времена. Дни, когда надеяться почти не на что и повсюду царит смерть. Но чем чернее ночь, тем ярче в ней свет. Ясным днем самый яркий огонь маяка покажется тусклым, но, когда не станет других огней, маяк воссияет путеводной звездой!

Мы и есть этот маяк. Окрестная топь – очередное испытание. Но мы – Чада Света, и испытания делают нас сильнее. Те, кому следовало бы чествовать нас, охотятся за нами, а другие пути ведут в могилу. Поэтому мы пойдем вперед – ради всех, кого должны защитить, на Последнюю битву ради Света!

Ужель нас испугает какое-то болото? Я отказываюсь видеть его топкую грязь и обонять его гиблый дух, потому что горжусь! Горжусь, что мне выпало жить в наши времена и созидать грядущее. Все люди, жившие в нынешнюю эпоху, с нетерпением ждали этого дня. Дня испытаний для человечества! Пусть другие причитают над судьбиной, пусть заходятся в стенаниях и проливают слезы. Другие, но не мы, ибо мы встретим любые невзгоды с гордо поднятой головой! И пусть они проверят нашу стойкость!

Речь получилась недолгой – Галаду хотелось поскорее выбраться из болота. Тем не менее она, похоже, возымела свое действие. Люди расправили плечи и закивали. Те, кого выбрали записывать слова Галада, отправились зачитывать прозвучавшую речь задним шеренгам.

Когда войско двинулось вперед, солдаты уже не волочили ноги и перестали сутулиться. Галад не сходил с пригорка, чтобы оставаться на виду, и принял несколько донесений.

Когда все семь тысяч прошли мимо, он заметил у подножия холмика небольшую группу ожидавших. Среди них был чадо Джарет Байар. Сухопарый, узколицый, он смотрел на Галада, и запавшие глаза его сияли от восторга.

– Чадо Байар, – поприветствовал его Галад, спускаясь с холмика.

– Отличная речь, милорд капитан-командор! – с жаром воскликнул Байар. – Последняя битва! Да, пора нам вступить в Последнюю битву, и впрямь пора!

– Таково наше бремя, – подтвердил Галад. – И наш долг.

– Мы поскачем на север, – продолжил Байар. – К нам присоединятся другие, и нас станет больше. Десятки и даже сотни тысяч Детей Света, сокрушительная сила! Мы заполоним собой все тамошние земли. Быть может, соберем достаточно людей, чтобы сокрушить Белую Башню и разделаться с ведьмами, а не заключать с ними вынужденный пакт.

– Айз Седай нам понадобятся, чадо Байар, – покачал головой Галад. – На стороне Тени будут не только Повелители ужаса с мурддраалами, но еще и Отрекшиеся.

– Да, пожалуй, – неохотно признал Байар. Что ж, он и раньше с недоверием относился к этой идее, но все же согласился с ней.

– Тернист наш путь, чадо Байар, но Дети Света возглавят Последнюю битву.

Злодеяния Валды бросили позорную тень на весь орден. Более того, Галад все больше убеждался, что в неподобающем обращении с его мачехой и в ее смерти Асунава сыграл не последнюю роль. Иначе говоря, и сам верховный инквизитор не без греха.

Главное в жизни – поступать правильно, и ради этого можно пожертвовать чем угодно. В тот момент правильным поступком было бегство. Галад не мог противостоять Асунаве, поскольку верховный инквизитор заручился поддержкой шончан. Кроме того, Последняя битва намного важнее стычки с Асунавой.

Галад споро зашагал по грязи и вскоре поравнялся с головой колонны Детей Света. Передвигались они налегке: вьючных животных было немного, броню несли на себе, а коней нагрузили снаряжением и провиантом.

Здесь Галад обнаружил, что Тром разговаривает с несколькими солдатами, которые вместо белых табаров и стальных шлемов носили одежду из кожи и коричневые плащи. Это были разведчики. Тром почтительно кивнул Галаду; этот лорд-капитан был в числе немногих, кому тот доверял больше остальных.

– Разведчики говорят, – сказал Тром, – что впереди вышла небольшая заминка, милорд капитан-командор.

– Что за заминка?

– Лучше будет не рассказать, а показать, милорд, – сказал командир разведчиков по имени Барлетт.

Галад жестом велел ему идти вперед, и Барлетт двинулся туда, где болотные заросли начинали редеть. Хвала Свету, неужели войско с минуты на минуту выберется из этой грязи?

Нет. Последовав за Барлеттом, Галад обнаружил еще нескольких разведчиков, разглядывавших мертвый лес. Почти у всех росших на болоте деревьев была листва, хоть и чахлая и болезненная на вид, но впереди стояли пепельно-серые стволы с голыми ветвями. Такое впечатление, что тут был пожар, после которого все вокруг поросло мхом или нездорово-белесым лишайником, а от деревьев осталось одно название.

Местность оказалась затоплена – широкой, но мелководной рекой с очень медленным течением, подмывшей и обрушившей множество деревьев, чьи ветви торчали из грязно-бурой жижи, словно простертые к небу руки.

– Там трупы, милорд капитан-командор. – Один из разведчиков махнул рукой в сторону верховья. – Плывут в нашу сторону. Похоже, где-то вдалеке произошла битва.

– Эта река обозначена на картах? – спросил Галад.

Разведчики по очереди помотали головой.

Галад задумчиво сжал челюсти:

– Сумеем перейти ее вброд?

– Она мелкая, милорд капитан-командор, – отметил чадо Барлетт. – Но надо бы беречься омутов.

Галад подошел к ближайшему дереву и с громким хрустом отломил длинную ветку:

– Я пойду первым. Пусть все снимут доспехи и плащи.

Приказ передали по рядам, а Галад тем временем сбросил доспех, завернул его в плащ, закинул узел за спину и завязал спереди. Потом он как можно выше закатал штанины, после чего ступил на отлогий берег и вошел в непроглядную воду, где сразу набрел на обжигающе-холодный ключ, отчего ноги вмиг заледенели. Сапоги глубоко погрузились в песчаное дно, наполнились водой и подняли илистые водовороты. За спиной раздался громкий всплеск: в реку шагнул Крепыш.

Идти было нетрудно: вода доходила лишь до колен, а ветка помогала понять, куда ставить ногу. Галада нервировали остовы умирающих деревьев. Похоже, гниль их не тронула. Подойдя ближе, он рассмотрел лишайники, покрывшие стволы и ветви, а на лишайниках – пепельно-серый пух и услышал новые всплески: в реку входило все больше Детей Света. Неподалеку застряли в камнях приплывшие с верховья трупы, человеческие и другие, побольше. «Мулы, – понял Галад, получше разглядев морды животных. – Десятки мулов». Судя по тому, как раздуло туши, мертвы они уже довольно давно.

Должно быть, выше по течению разграбили какую-то деревню. Это были не первые мертвецы, что встретились на пути его армии.

Наконец Галад выбрался на берег, расправил штаны, надел доспехи и накинул плащ, чувствуя, как ноет плечо, куда пришлись удары Валды, и заходится раненое бедро.

Он повернулся и пошел на север по звериной тропе, указывая путь остальным Детям Света, выходившим из бурых вод. Страшно хотелось сесть на Крепыша, но Галад решил не рисковать: земля тут была сырая, неровная, с множеством незаметных ямок и провалов. Не ровен час, верховая езда закончится для коня сломанной ногой, а для всадника – пробитым черепом.

Поэтому он и его люди шли пешком, в окружении серых деревьев, обливаясь потом в этой проклятой жаре и мечтая о доброй помывке.

Спустя некоторое время сзади подбежал Тром:

– Все Чада перешли реку. Потерь нет. – Он глянул на небо. – Чтоб они сгорели, эти тучи! С таким небом не поймешь, который час.

– Четыре пополудни, – сказал Галад.

– Точно?

– Да.

– А как же привал? Разве мы не собирались обсудить дальнейшие действия?

Привал был запланирован на полдень. Предполагалось, что к тому времени войско выйдет из болот.

– Выбор у нас пока что небогатый, – заметил Галад. – Я поведу людей на север, в Андор.

– Детей Света встречали там… неприветливо.

– Есть уединенное местечко на северо-западе. Там от меня не отвернутся. И не важно, кто владеет троном.

Да ниспошлет Свет, чтобы Львиный трон удерживала Илэйн. Да ниспошлет Свет, чтобы она вызволилась из паутины Айз Седай, хотя Галад опасался худшего. Многие – и не в последнюю очередь ал’Тор – хотели бы использовать ее в качестве фишки на игровой доске. Она своевольна и упряма, и ею нетрудно манипулировать.

– Без припасов не обойтись, – сказал Тром. – Фуража маловато, а в деревнях, как правило, шаром покати.

То было справедливое замечание, и Галад кивнул.

– Хотя план неплохой, – согласился Тром, потом понизил голос. – Знаете, Дамодред, я боялся, что вы не возьмете командование на себя.

– Как я мог отказаться? Нельзя же было бросить Детей, когда они лишились вождя.

– То есть для вас все так просто? – улыбнулся Тром.

– Не только для меня. Так должно быть для всех остальных. – Галад занял этот высокий пост из необходимости. Ему пришлось. Других вариантов не было. – Грядет Последняя битва, и Чада Света будут сражаться в ней. Даже если придется заключить союз с Драконом Возрожденным, мы обязательно будем в ней сражаться.

Уже какое-то время Галад размышлял об ал’Торе. Ясное дело, Дракону Возрожденному придется вступить в Последнюю битву. Но кем был этот ал’Тор – истинным Драконом или послушной марионеткой Башни? Небо вконец потемнело, а грязь стала почти непролазной. Нет, ал’Тор наверняка – истинный Дракон Возрожденный. Но это не значит, разумеется, что он не марионетка Айз Седай.

Вскоре скелеты деревьев сменились более привычным пейзажем. У здешних растений все равно были желтые листья и множество сухих ветвей, но это лучше, чем пепельно-серый пух.

Примерно часом позже Галад заметил, что чадо Барлетт возвращается. Разведчик был сухим мужчиной, со шрамом на щеке. Когда он подошел, Галад поднял руку:

– Какие новости?

Барлетт приветствовал его, приложив руку к груди:

– Где-то через милю деревья редеют, а болото подсыхает, милорд капитан-командор. Дальше открытое поле, на нем ни души. Путь на север свободен.

«Хвала Свету!» – подумал Галад и кивнул Барлетту. Тот незамедлительно заторопился обратно, скрывшись среди деревьев.

Галад оглянулся на колонну своих солдат. Несмотря на пот, грязь и усталость, вид впечатляющий: каждый облачен в доспехи, у всех решительные лица. Эти люди прошли с ним через болотную западню. Славные ребята.

– Тром, передай новости остальным лордам-капитанам, – велел Галад. – Пусть подбодрят свои легионы. И часа не пройдет, как мы ступим на твердую землю.

Тром, который был постарше Галада, улыбнулся с тем же облегчением, которое чувствовал его командир. Стиснув зубы, чтобы не постанывать от боли в ноге, Галад шагал вперед. Рану хорошо перевязали, и угрозы, что будет хуже, считай что нет. Да, порез неприятный, но с болью он справится.

Наконец-то они выйдут из этих топей! Дальнейший путь ему надо выбирать с осторожностью, держаться подальше от городков, большаков или поместий влиятельных лордов. Галад прокручивал в голове карты – те, что запомнил еще до десятых своих именин.

Он размышлял, прикидывал так и этак, пока желтолистая сень не истончилась и сквозь ветви не проглянуло скрытое за облаками солнце. Вскоре он заметил Барлетта, ожидавшего у края зарослей – внезапного и ровного, будто линия на карте.

Галад с облегчением вздохнул, предвкушая, как вновь окажется на просторе. Он выступил из-за деревьев, глянул направо и только тогда увидел, как на холм поднимается грандиозная армия.

Под клацанье доспехов и лошадиное ржание тысячи солдат выстраивались на вершине. Некоторые – Дети Света в кольчугах, нагрудниках и конических шлемах, отполированных до зеркального блеска. Их плащи и табары были девственно-белыми, на груди красовались эмблемы в виде многолучевого солнца; блестели наконечники кавалерийских копий – ряды и ряды. Однако куда больше тут было пехотинцев, облаченных не в белые плащи Чад Света, а в простую коричневую кожу. Амадицийцы, вероятней всего, прихвостни шончан. У многих луки.

Нетвердо попятившись, Галад схватился за меч. Он сразу понял, что угодил в ловушку. Облачения очень многих Чад украшал крючковатый посох Десницы Света: стало быть, Вопрошающие. Если обычные Дети Света – огонь, что выжигает зло, то Вопрошающие – неукротимый пожар.

Галад по-быстрому прикинул, что перед ним три-четыре тысячи Детей и по меньшей мере шесть, а то и восемь тысяч пехотинцев, половина которых вооружена луками. Свежая десятитысячная армия. Сердце у него упало.

Из леса торопливо вышли Тром, Борнхальд, Байар и еще несколько Детей Света. Тром ругнулся себе под нос.

– Выходит, ты предатель? – повернулся к разведчику Галад.

– Это ты предатель, чадо Дамодред, – сурово взглянул на него Барлетт.

– Да, – согласился Галад. – Пожалуй, ты имеешь право на такое мнение.

Двигаться через болото предложили разведчики. Теперь Галад все понял: войско задержали, чтобы дать Асунаве опередить его. Переход вымотал его людей, а солдаты верховного инквизитора бодры и готовы к битве.

По кожаным ножнам скрипнул меч.

Не оборачиваясь, Галад вскинул руку:

– Спокойно, чадо Байар.

Несомненно, это он схватился за оружие. Наверное, хотел зарубить Барлетта.

Не исключено, что положение можно спасти. Галад тут же принял решение:

– Чадо Байар и чадо Борнхальд, останьтесь со мной. Тром, ты и другие лорды-капитаны выведите и выстройте людей на поле.

Отделившись от армии Асунавы, большая группа всадников выехала вперед и стала спускаться по склону холма. У многих была эмблема Вопрошающих. Асунава вполне мог устроить засаду и запросто перебить войско Галада, но вместо этого отправил к нему переговорщиков. Хороший знак.

Едва не поморщившись от боли в раненой ноге, Галад вскочил на коня. Байар и Борнхальд поступили так же и поскакали следом за командиром. Копыта глухо стучали по густой пожелтевшей траве. В ехавшей навстречу группе был и сам Асунава, человек с кустистыми седоватыми бровями и такой тощий, что казался куклой из палочек, которую обтянули тканью, выкрашенной под кожу.

Улыбался Асунава нечасто. Не улыбался он и теперь.

Галад остановил Крепыша подле верховного инквизитора. Асунаву окружали несколько телохранителей из Вопрошающих, его сопровождали пятеро лордов-капитанов, с каждым из которых Галад встречался – или служил под его началом – за то недолгое время, что провел в рядах Детей Света.

Асунава подался в седле вперед и прищурил глубоко посаженные глаза:

– Твои бунтовщики строятся в боевой порядок. Отмени приказ, или лучники будут стрелять.

– Ты же не станешь игнорировать общепринятые обычаи ведения сражения? – сказал Галад. – Неужели засыплешь людей стрелами, пока они готовятся к битве? Где твоя честь?

– Приспешники Тьмы не заслуживают ни чести, ни жалости, – отрезал Асунава.

– Значит, ты именуешь нас приспешниками Тьмы? – Галад слегка повернул коня. – Все семь тысяч Детей Света, бывших под командованием Валды? Людей, с которыми служили, дружили и сражались бок о бок твои солдаты? С которыми они делили стол и кров? Людей, подчинявшихся тебе лишь два месяца назад, а то и меньше?

Асунава замешкался. Называть семь тысяч Чад Света приспешниками Темного попросту смешно. Это значило бы, что двое из каждых троих Детей Света, что оставались в живых, переметнулись на сторону Тени.

– Нет, – ответил верховный инквизитор. – Вероятно, они просто… заблудшие. И достойный человек может сбиться с пути и свернуть на тропинку Тени, если им командуют приспешники Темного.

– Я не приспешник Темного, – возразил Галад, глядя ему прямо в глаза.

– Докажи это. Подчинись Вопрошающим.

– Лорд капитан-командор не подчиняется никому, – сказал Галад. – Именем Света я отдаю приказ тебе: отмени свое распоряжение готовиться к сражению.

– Чадо, – рассмеялся Асунава, – мы держим клинок у твоего горла! Сдавайся, не упускай последнюю возможность!

– Голевер, – сказал Галад, взглянув на лорда-капитана слева от Асунавы, долговязого мужчину с бородой, человека крайне жесткого, но справедливого, – напомни мне, сдаются ли Дети Света?

– Нет, – покачал головой Голевер. – Мы не сдаемся. Свет дарует нам победу.

– А если расклад далеко не в нашу пользу? – спросил Галад.

– Мы будем сражаться.

– Невзирая на усталость и ранения?

– Свет обережет нас, – отозвался Голевер. – А если пришло нам время умирать, да будет так. Главное, забрать с собой побольше врагов.

– Видишь, в каком я затруднении? – вновь повернулся Галад к Асунаве. – Если ринемся в бой, ты обвинишь нас в том, будто мы приспешники Темного, но сдаться означает отречься от наших обетов. Моя честь лорда капитан-командора не приемлет ни того ни другого.

Асунава помрачнел:

– Ты не лорд капитан-командор, – заявил он. – Лорд капитан-командор погиб.

– От моей руки, – добавил Галад, вытянул клинок из ножен и выставил его вперед так, чтобы ясно были видны клейма в виде цапель. – И теперь его меч у меня. Неужели ты станешь отрицать, что собственными глазами видел, как я одолел Валду в честном и законном поединке?

– Допустим, поединок был законным, – признал Асунава. – Но честным ли? Не сказал бы. На твоей стороне была сила Тени. Я видел, как средь бела дня ты стоял во тьме, и еще я видел, как на лбу у тебя проступил клык Дракона. У Валды не было ни единого шанса.

– Гарнеш! – Галад повернулся к лорду-капитану справа от Асунавы, лысому и невысокому, потерявшему ухо в бою с преданными Дракону. – Скажи мне, сильнее Тень Света?

– Конечно нет, – ответил Гарнеш, сплюнув в сторону.

– Будь лорд капитан-командор достойным человеком, разве пал бы он от моей руки, сражаясь на стороне Света? Будь я приспешником Темного, разве одолел бы самого лорда капитан-командора?

Гарнеш не ответил, но видно было, что он крепко призадумался. Временами Тень набирается сил, но Свет всегда найдет ее и уничтожит. Да, приспешник Темного способен убить любого – в том числе и лорда капитан-командора. Но чтобы на дуэли перед другими Детьми Света? Сразить в честном поединке, перед лицом Света?

– Иной раз Тень проявляет силу и коварство, – вмешался Асунава, прежде чем Галад задал следующий вопрос. – Иной раз гибнут достойные люди.

– Всем известно, что сделал Валда, – сказал Галад. – Погибла моя мать. Кто-то станет спорить, что у меня было право вызвать его на бой?

– Приспешники Темного лишены любых прав! Отныне никаких переговоров, убийца. – Асунава взмахнул рукой, и несколько Вопрошающих выхватили мечи.

Спутники Галада без промедления сделали то же самое. У себя за спиной он слышал, как изнуренные солдаты торопливо смыкают ряды.

– Что с нами будет, Асунава, коль чадо поднимет меч на чадо? – негромко спросил Галад. – Я не сдамся, но и не стану нападать. Не следует ли нам воссоединиться? Уже не врагами, но братьями, чьи пути разошлись лишь на время?

– Воссоединиться? Мне? С приспешниками Темного? Не бывать этому, – произнес Асунава, без особой уверенности в голосе. Он то и дело поглядывал на людей Галада. Да, Асунава одержит верх, но, если люди Галада не дрогнут, победа обойдется недешево. С обеих сторон полягут тысячи бойцов.

– Я подчинюсь, – сказал Галад, – но на определенных условиях.

– Нет! – воскликнул Борнхальд у него за спиной, но Галад поднял руку, приказывая молчать.

– И что же это за условия? – спросил Асунава.

– Ты поклянешься – перед Светом и перед лицом присутствующих здесь лордов-капитанов, – что не станешь подвергать допросу или осуждению тех, кто последовал за мной, либо каким-либо иным образом причинять им вред. Они были уверены, что поступают правильно.

Асунава прищурил глаза и сжал губы в тонкую прямую линию.

– Это относится и к моим спутникам. – Галад кивком указал на Байара с Борнхальдом. – Ко всем и каждому. Их не станут подвергать допросу ни при каких условиях.

– Нельзя чинить такие препятствия Деснице Света! В ином случае эти люди останутся вольны ступить на путь Тени!

– А что удерживает нас в Свете, Асунава? Один лишь страх перед допросом? – спросил Галад. – Разве Дети Света не избрали тропу праведной доблести?

Асунава молчал. Галад зажмурился. На него навалился груз ответственности. Каждая секунда промедления играла на руку его войску. Он снова открыл глаза:

– Грядет Последняя битва, Асунава. Не время пререкаться из-за пустяков, когда миру явился Дракон Возрожденный.

– Ересь! – воскликнул Асунава.

– Да, – согласился Галад. – Но в то же время правда.

Асунава заскрежетал зубами, но, похоже, задумался над предложением Галада.

– Галад, – тихо произнес Борнхальд, – не надо. Мы примем бой, и нас защитит Свет!

– В бою мы сразим немало достойных людей, чадо Борнхальд, – ответил Галад, не оборачиваясь. – Каждый взмах наших мечей станет ударом в пользу Темного. В этом мире не осталось воистину праведной силы, кроме Детей Света. Без нас не обойтись. Если от меня требуется отдать жизнь ради единства, так тому и быть. Думаю, ты поступил бы так же. – Он посмотрел в глаза Асунаве.

– Взять его, – бросил тот с недовольным видом. – И отзовите приказ к сражению. Известите легионы, что я арестовал этого самозваного лорда капитан-командора, а допрос покажет, сколь ужасные преступления он совершил. – Асунава помолчал. – И передайте тем, кто следовал за ним, что их не станут наказывать или подвергать допросу. – С этими словами Асунава развернул коня и поскакал прочь.

Галад перехватил меч за клинок и протянул его эфесом к Борнхальду:

– Возвращайся к нашим людям. Расскажи обо всем, что произошло здесь, и запрети вступать в бой или пытаться вызволить меня. Это приказ.

На какое-то время Борнхальд пересекся с ним взглядом, после чего неохотно забрал меч и отсалютовал:

– Будет исполнено, милорд капитан-командор.

Едва Борнхальд с Байаром направились к войску, Галада грубо стащили с Крепыша. Упав на землю, он охнул, когда мучительная боль, зародившись в раненом плече, молнией пронзила грудь. Он попытался подняться, но Вопрошающие спешились и снова сбили его с ног.

Один примял Галада к земле, поставив сапог ему на спину. Послышался металлический скрежет: кто-то выхватил кинжал из ножен. Галаду рассекли застежки брони, а за ними и одежду.

– Ты недостоин облачения Детей Света, приспешник Тьмы, – сказал Вопрошающий ему в ухо.

– Я не приспешник Темного, – повторил Галад, чье лицо было прижато к траве. – И никогда не смирюсь с этой ложью. Я шествую в Свете.

Наградой за эти слова послужил удар сапогом под ребра, потом – второй, потом еще и еще. Галад сжался в комок и застонал, но побои не прекратились.

Наконец его окутала тьма.

С холма, местами поросшего бурым сорняком – ни дать ни взять грязные потеки на физиономии голоштанника, – спускалось существо, бывшее когда-то Паданом Фейном.

Черные небеса. Буря. Ему это нравилось, хотя он ненавидел того, кто стал причиной бури.

В нем не осталось – и не могло остаться – ничего, кроме ненависти. Ненависть означала, что он еще жив. Одно-единственное чувство, всепоглощающее, волнующее, теплое и прекрасное. Исступленная ненависть. Просто чудесно. Буря придавала ему сил, и с каждым шагом он приближался к своей цели. Ал’Тор должен умереть. Умереть от его руки. А после него, пожалуй, Темный. Просто чудесно…

Существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, ощупало ребристый узор из тонкой золотой проволоки, что обвивала рукоять великолепного кинжала, увенчанную крупным рубином. Обнаженное оружие стиснуто в правой руке, клинок зажат между пальцами, указательным и средним. На обоих пальцах – десятки порезов, и с жала сочится кровь, оставляя на сорняках багровые пятна, чтобы владелец кинжала не унывал. Над головой черно, под ногами красно. Прекрасно. Быть может, причиной бури стала его ненависть? Да, наверняка так оно и есть.

Существо шло на север, углубляясь в Запустение, и капли крови падали рядом с черными пятнами на мертвых листах и стеблях пожухлых растений.

Он умалишенный, и это хорошо. Прими безумие, обними его, выпей, будто воду, воздух или сам солнечный свет, – и оно станет частью тебя. Чем-то вроде руки или глаза. Ты сможешь видеть глазами безумия. Касаться предметов руками безумия. И это великолепно. В этом – настоящее избавление.

Наконец-то он свободен.

Существо, бывшее когда-то Мордетом, спустилось с холма, ни разу не оглянувшись на багрянистую массу, оставленную им на вершине. Убивать червей правильным способом – тяжелая и грязная работа, но некоторые вещи нужно делать как надо. В этом вся суть.

Земля сочилась туманом, и тот полз за ним вдогонку. Откуда он взялся, этот туман? Из его безумия? Из его ненависти? Такой знакомый… Вьется у ног и лижет пятки.

Кто-то выглянул из-за холма по соседству. Выглянул и тут же спрятался. Умирая, черви сильно нашумели, да и в остальном они не самые тихие создания. Стая червей способна уничтожить целый легион. Когда слышишь, как они шумят, ноги в руки и беги куда подальше. С другой стороны, правильнее отправить разведчиков, чтобы те выяснили, куда движется стая червей. Иначе не ровен час напорешься на нее где-то еще.

Поэтому существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, нисколько не удивилось, обнаружив за холмом группу нервных троллоков под командованием мурддраала.

Существо улыбнулось: «Мои друзья». Так давно это было.

Тупоумные звероподобные твари не сразу пришли к очевидному, но неверному выводу. Раз здесь человек, тогда поблизости нет червей: те учуяли бы человеческую кровь и напали, ведь люди для них предпочтительнее троллоков. Истинная правда. Существо, бывшее когда-то Мордетом, пробовало на вкус и тех и других. Троллочье мясо – такая дрянь, что врагу не пожелаешь.

Троллоки рванули вперед разнородной стаей: перья, клювы, когти, клыки, кабаньи рыла. Существо, бывшее когда-то Фейном, застыло на месте, и туман облизывал ему босые ноги. Просто чудесно! Мурддраал за спинами троллоков замешкался, повернув к необутому существу безглазое лицо. Наверное, почуял, что здесь что-то не так. Очень-очень не так. И в то же время все так, как надо. Само собой, ведь «правильно» и «неправильно» – две половинки одного целого, иначе все утратило бы смысл.

Существо, бывшее когда-то Мордетом – вскоре ему понадобится новое имя, – улыбнулось до ушей.

Мурддраал пустился было в бегство, но тут всех накрыло туманом.

Он стремительно захлестнул троллоков, опутал их щупальцами левиафана, что обитает в океане Арит, и пронзил тварям грудины. Одна длинная плеть хлестнула у них над головой, метнулась вперед и ударила Исчезающего в шею.

Крича, конвульсивно дергаясь и роняя клочья шерсти, троллоки падали на землю, где вскипали волдырями и нарывами. Лопаясь, те оставляли на шкуре отродий Тени кратерообразные оспины, похожие на пузыри, что покрывают остуженный металл.

Существо, бывшее когда-то Паданом Фейном, восторженно разинуло рот, зажмурилось и подняло лицо к беспокойно-черному небу, наслаждаясь этим пиршеством. Когда все закончилось, существо вздохнуло, крепче стиснуло кинжал – и снова порезало пальцы.

Над головой черно, под ногами красно. Черно-красно, черно-красно, повсюду черно и красно… Просто чудесно.

Существо брело по Запустению.

За спиной у него вставали изувеченные троллоки, вставали и шатко следовали за ним, роняя слюну изо ртов и пастей. Глаза – тусклые, взгляды – тупые, но стоит лишь ему захотеть, эти троллоки войдут в такой боевой раж, какого в жизни не ведали.

Мурддраала существо бросило на месте: вопреки слухам, он не восстанет. Прикосновение этой твари несло собратьям-мурддраалам мгновенную смерть. Жаль. Его ногтям нашлось бы достойное применение.

Может, имеет смысл раздобыть перчатки. С другой стороны, в перчатках существо не порежет руку. Кругом одни проблемы…

Ну да ладно. Вперед. Пришла пора убить ал’Тора.

Его опечалило, что охота подходит к концу. Однако в ней уже нет смысла. Зачем охотиться, если в точности знаешь, где искать будущую жертву? Ты просто приходишь к ней, и все.

Приходишь к ней, как старый друг. Дорогой и милый сердцу друг, выкалываешь ей глаза, вспарываешь брюхо и пригоршнями жрешь потроха, запивая кровью. Вот как надо обращаться с друзьями.

И это большая честь.

Маленарин Рай перебирал отчеты поставщиков припасов и снаряжения. Позади его стола находилось окно, и тут треклятый ставень хлопнул и вновь распахнулся, впуская в кабинет влажную духоту Запустения.

За десять лет на должности командора башни Хиит он так и не свыкся с климатом нагорья, с его жарой, сыростью и удушливым воздухом, зачастую напитанным тухлой вонью.

Ветер, завывая, гремел ставнями. Рай встал, подошел к окну, закрыл ставень и закрепил его бечевкой, чтобы он больше не открывался.

Вернувшись к столу, он просмотрел реестр новоприбывших солдат. Каждое имя сопровождалось указанием особых умений и навыков – здесь у всех солдат есть и дополнительные обязанности. Кто-то умел накладывать повязки, другой быстро бегал – вполне сгодится в вестовые. Третий метко стреляет из лука, четвертый знает, как придать старому вареву новый вкус. Маленарин всегда запрашивал людей с последним умением: повар, способный заманить солдат своей кормежкой, ценится на вес золота.

Отложив просмотренный рапорт, Маленарин прижал его троллочьим рогом. Этот рог, залитый свинцом, он держал на столе в качестве пресс-папье. Следующим документом в стопке оказалось письмо от некоего Барриги – купца, ведущего к башне свой торговый караван. Маленарин улыбнулся: в первую очередь он был человеком военным, но поперек груди носил три серебряные цепи старшины купеческой гильдии. Хотя в башню припасы по большей части поступали напрямую от королевы, никому из кандорских командоров не возбранялось вести торговые дела с другими негоциантами.

Если повезет, сегодня Маленарин сумеет подпоить чужеземного торговца за переговорным столом. Он не раз навязывал купцам неподъемные условия сделки, а когда та срывалась, назначал им в наказание год военной службы за несдержанное слово, и этот год, проведенный в армии королевы, зачастую приносил толстопузым чужестранцам немалую пользу.

Он сунул письмо под троллочий рог и помедлил, увидев последний документ в стопке, требовавшей его внимания: управляющий напоминал, что близятся четырнадцатые именины его старшего сына Кимлина. Как будто Маленарин мог об этом забыть! Напоминание ему не требовалось.

Он с улыбкой прижал записку троллочьим рогом – на случай, если вновь распахнутся ставни. Обладателя этого рога он прикончил собственными руками. Задумавшись, Маленарин подошел к стене кабинета и открыл древний дубовый сундук. Помимо прочего, в нем лежал завернутый в холстину меч его отца. Маленарин ухаживал за коричневыми ножнами и регулярно смазывал их маслом, но они все равно выцвели от времени.

Через три дня он вручит этот меч Кимлину. В день четырнадцатых именин мальчик становится мужчиной – в тот день, когда он получает свой первый меч, а с ним – ответственность за свою жизнь. Кимлин старательно изучал премудрости владения клинком под руководством самых требовательных наставников, каких только сумел найти Маленарин. Вскоре его сын станет мужчиной. Как летит время!

Не сдержав самодовольного вздоха, Маленарин захлопнул крышку сундука и отправился на дневной обход. В башне, в этом бастионе обороны, откуда вели наблюдение за Запустением, находилось две с половиной сотни солдат.

Любая обязанность – повод для гордости, и любое бремя делает тебя сильнее. Наблюдение за Запустением было долгом Маленарина и источником его силы. Важнейшая задача, особенно в наши дни, когда на севере разразилась непонятная буря, а королева, забрав с собой изрядное число кандорских воинов, отправилась искать Дракона Возрожденного. Маленарин прикрыл дверь кабинета, после чего, задвинув потайную щеколду, запер ее изнутри. Подобных дверей в коридоре было несколько, и во время штурма враг не сообразит, которая из них открывает путь на следующий лестничный пролет – то есть скромный кабинетик играл свою роль в обороне башни.

Маленарин подошел к лестнице. С первого этажа нельзя было попасть на последние: нижние сорок футов башни являли собой сплошную западню. Пробившись через три казарменных яруса, где располагались солдаты гарнизона, враг не обнаружит пути на четвертый. Единственный способ забраться выше – узкий откидной пандус, который проходил вдоль наружной стены башни и вел со второго этажа на четвертый. Ступив на него, атакующие окажутся беззащитны перед стрелами с верхних этажей, а затем, когда половину вражеских солдат перестреляют, кандорцы обрушат мостик, разделив силы неприятеля, и прикончат тех, кто останется наверху и станет блуждать в поисках внутренних лестниц.

Быстрым шагом Маленарин поднимался наверх. Проделанные через определенные промежутки в боковинах ступеней прощелины служили бойницами, из которых открывался превосходный вид на нижний лестничный пролет, и лучники кандорцев не преминут этим воспользоваться. На полпути к верхушке башни Маленарин услышал шаги: кто-то в спешке спускался навстречу. Секундой позже из-за поворота лестницы появился сержант дозора по имени Ярген. Подобно большинству кандорцев, он носил раздвоенную бородку; его черные волосы были припорошены сединой.

В дозор Запустения Ярген вступил на следующий день после четырнадцатых именин. На рукаве форменной коричневой куртки он носил шнур с завязанными на нем узлами – по одному на каждого убитого сержантом троллока. Сейчас узлов на шнуре было почти пятьдесят.

Ярген отсалютовал Маленарину, коснувшись рукой груди, потом опустил ладонь на меч, выказав тем самым почтение командиру. Во многих странах подобное прикосновение к оружию сочтут за оскорбительный выпад, но южане славятся скверным нравом и раздражительностью. Неужели им непонятно, что, дотронувшись до меча, ты чествуешь командира, давая понять, что видишь в нем достойного соперника?

– Милорд, – хрипло сказал Ярген, – на Ренской башне замечена вспышка.

– Что за вспышка? – осведомился Маленарин.

– Отчетливая, милорд, – ответил Ярген, развернувшись и шагая с ним в ногу. – Сам видел, своими глазами. Всего лишь вспышка, но тем не менее.

– Больше ничего? Исправление не присылали?

– Не знаю. Может быть. Я сразу побежал за вами.

Будь у Яргена еще новости, он бы ими наверняка поделился, поэтому Маленарин не стал утруждать себя расспросами. Вскоре оба взошли на вершину башни, где находилось громадное устройство из зеркал и ламп. С помощью этого приспособления можно было посылать сигналы на запад и восток, где вдоль границы Запустения высились другие бастионы, или на юг, по цепочке башен, ведущей к дворцу Айздайшар в Чачине.

Отсюда открывался вид на бескрайние кандорские холмы и нагорья. Некоторые из южных холмов еще тонули в легком мареве утреннего тумана. Эти земли – поюжнее, где не было этой неестественной жары, – вскоре зазеленеют, и кандорские пастухи приведут на горные пастбища отары овец.

К северу тянулось Великое Запустение. Маленарин читал о днях, когда с его башни почти не видно было этой уродливой мерзости. Теперь же Запустение подобралось едва ли не к самому основанию каменных стен. Ренская башня тоже находилась на северо-западе. Ее командор – лорд Ниах из Дома Окатомо – приходился Маленарину дальним родственником и добрым другом. Он не стал бы отправлять вспышку без причины, и прислал бы сигнал отмены, будь эта вспышка случайной.

– Еще что-то было? – спросил Маленарин.

Дозорные помотали головой. Ярген принялся постукивать ногой по полу, а Маленарин сложил руки на груди. Оба ждали нового сигнала.

Но никакого сигнала не было. Башня Рена в нынешние дни стояла уже в самом Запустении – куда севернее башни Хиит. Обычно ее расположение не вызывало вопросов: даже самые свирепые обитатели Запустения знали, что атаковать кандорскую башню будет себе дороже.

Сигнала корректировки не последовало. Ни единого проблеска.

– Отправьте сообщение в Ренскую башню, – велел Маленарин. – Спросите, не была ли вспышка ошибочной. И еще свяжитесь с Фармейской башней. Может, оттуда заметили что-то подозрительное.

Ярген отдал распоряжения подчиненным, но взглянул на Маленарина так хмуро, будто спрашивал: «Неужели вы думаете, что я еще не сделал этого?» Значит, сообщения отправили, но ответа не получили.

По площадке наверху башни гулял ветер – влажный и чересчур жаркий. Стальные детали зеркального механизма поскрипывали, когда дозорные отправляли очередную серию вспышек. Маленарин посмотрел на грозовое небо, по-прежнему кипучее и черное. Ему показалось, что буря улеглась.

И это было весьма подозрительно.

– Отправьте сообщение в тыл, на башни внутри страны, – сказал он. – Расскажите, что мы видели. Пусть подготовятся на случай неприятностей.

Солдаты приступили к работе.

– Сержант, – спросил Маленарин, – кто у нас следующий по списку вестовых?

К гарнизону башни был приписан небольшой отряд мальчишек, превосходно умевших держаться в седле. Они были легче взрослого мужчины, и их можно отправить на быстрых конях, коль скоро командор решит не пользоваться сигнальным устройством. Зеркала передают сведения быстрее всего, но нельзя исключать, что их вспышки заметит враг. К тому же, если аппарат поврежден или линия башен разорвана, необходим и другой способ доставить сообщение в столицу.

– Следующим… – Ярген сверился со списком, прибитым с внутренней стороны двери, ведущей на лестницу, – идет Кимлин, милорд.

Кимлин. Сын Маленарина.

Он взглянул на северо-запад, на безмолвную башню, откуда недавно пришла зловещая вспышка, и обратился к солдатам:

– Если будет хотя бы намек на ответ от других башен, немедленно дайте мне знать. Ярген, пойдешь со мной.

Оба поспешили вниз по лестнице.

– Надо отправить гонца на юг, – сказал Маленарин, потом остановился и добавил: – Нет. Нужно послать несколько гонцов. Удвоить их число – на случай, если башни падут. – И он вновь стал торопливо спускаться по ступеням.

Спустившись по лестнице, они вошли в кабинет, где опять громко стучала вырвавшаяся на волю треклятая ставня, а ветер трепал бумаги на столе. Маленарин выхватил из подставки лучшее гусиное перо и потянулся за чистым листом бумаги.

Сообщаю, что Рена и Фармей не отвечают на световые сообщения. Возможно, башни захвачены или оказались в трудном положении. Хиит будет стоять до конца.

Сложив донесение, Маленарин протянул его Яргену, который взял записку затянутой в кожаную перчатку рукой. Прочитав сообщение, сержант хмыкнул:

– Значит, две копии?

– Три, – ответил Маленарин. – Созови лучников и отправь их на крышу. Пусть будут готовы к атаке с неба.

Если только он не шарахается от собственной тени, если башни по обе стороны от Хиитской и впрямь пали так быстро, то нельзя исключать, что другие укрепления южнее повторят их судьбу. Будь сам Маленарин на месте нападавших, то первым делом пробрался бы на юг и захватил сначала хотя бы одну из тамошних башен. Это вернейший способ сделать так, чтобы известия не дошли до столицы.

Ярген отсалютовал, коснувшись кулаком груди, и ушел. Сообщение отправят незамедлительно, один раз с помощью зеркал и трижды на лошадях. Маленарин не сдержал облегченного вздоха: в числе тех, кто поскачет в безопасное место, будет его сын. В этом нет ни позора, ни бесславия. Ведь кто-то должен доставить рапорт, а следующим по списку вестовых идет Кимлин.

Маленарин выглянул в окно. Подобно окнам кабинетов всех командоров башен, оно смотрело на север, в сторону Запустения и клокочущей бури с ее серебристыми тучами. Иногда они приобретали правильную геометрическую форму. Маленарин внимательно слушал рассказы проезжавших через эти земли купцов. Наступают тревожные времена. Иначе королева не отправилась бы на юг искать Лжедракона. И не важно, насколько он влиятелен или хитер. Королева верила в него.

Грядет Тармон Гай’дон, Последняя битва. Глядя на бурю, Маленарин подумал, что видит границу времен, и она была не так уж далеко. Казалось, тучи сгущаются, погружая северные земли во тьму.

И эта тьма надвигалась.

Маленарин выскочил из кабинета и взбежал на крышу, где солдаты, превозмогая порывы ветра, возились с зеркалами.

– Вы отправили сообщение на юг? – спросил он.

– Да, милорд, – ответил недавно разбуженный лейтенант Ландалин. Ему было поручено командовать солдатами на верхушке башни. – Ответа так и нет.

Глянув вниз, Маленарин заметил троих всадников, на полном скаку помчавшихся прочь от Хиита. Сперва вестовые заглянут в Барклан (если эту башню еще не атаковали), чей капитан отправит их дальше на юг – просто на всякий случай. Если же Барклан не устоял, мальчишки поскачут дальше – если надо, до самой столицы.

Он снова поднял глаза на бурю. Приближение тьмы не давало ему покоя. Похоже, началось.

– Поднять оборонительные заслоны, – велел он Ландалину. – Вскрыть резервные склады, опустошить погреба. Подносчикам собрать все стрелы и быть наготове рядом с лучниками. Самим же лучникам занять позиции у каждого узкого места, возле каждой бойницы и каждого окна. Проверить зажигательные снаряды, выставить людей у наружных пандусов, чтобы по команде обрушить их. Готовиться к осаде.

Ландалин выкрикнул приказы, и солдаты разбежались исполнять распоряжения. За спиной Маленарина шаркнули по камню сапоги, и он глянул через плечо: кто там, снова Ярген?

Нет. Юноша без малого четырнадцати зим, еще безбородый, с растрепанными темными волосами и лицом, на котором блестит пот после пробежки вверх на семь этажей башни – или же по какой-то иной причине.

Кимлин. Маленарина кольнул страх, тут же сменившийся гневом.

– Почему ты не отбыл с донесением, солдат?!

Кимлин закусил губу.

– Видите ли, милорд, – сказал юноша, – Тиан на четыре строчки ниже меня. Но он легче фунтов на пять, а то и все десять. Это, милорд, большая разница. Он скачет гораздо быстрее, а донесение, как видно, чрезвычайно важное. Вот я и попросил, чтобы его отправили вместо меня.

Маленарин нахмурился. Вокруг суетились солдаты, сбегали по лестницам или занимали места у башенной стены, вооружившись луками. За стеной завывал ветер. Начал погромыхивать гром – негромко, однако назойливо.

– Мать Тиана, леди Ябет… – посмотрел ему в глаза Кимлин. – Запустение забрало у нее четверых сыновей. – Он почти шептал, чтобы этих слов не услышал никто, кроме Маленарина. – У нее не осталось никого, кроме Тиана. Если у кого-то из нас есть шанс спастись, пусть это будет Тиан, милорд.

Маленарин выдержал его взгляд. Мальчик знал, что будет. Помоги ему Свет, он все понимал. Мог спастись, но вместо этого спас товарища.

– Кралле! – окликнул Маленарин солдата, проходившего мимо.

– Да, милорд командор?

– Сбегай ко мне в кабинет. Там дубовый сундук, а в нем меч. Принеси его сюда.

Солдат приложил руку к груди и побежал выполнять приказ.

– До именин еще три дня, отец, – напомнил Кимлин.

Маленарин ждал, заложив руки за спину. Сейчас важнее всего быть на виду, чтобы бойцы набирались решимости, глядя на своего командира. Кралле вернулся с мечом в потертых ножнах с изображением пылающего дуба – гербом Дома Рай.

– Отец, – повторил Кимлин, – до именин…

– Это оружие передают мальчику, когда он становится мужчиной, – перебил его Маленарин. – Как вижу, я запоздал, ибо передо мной стоит уже не мальчик, но мужчина.

Он вытянул вперед правую руку, в которой держал меч. Все воины на верхней площадке башни повернулись к нему: и дозорные, и солдаты у зеркал, и стрелки с луками на изготовку. Все они были порубежниками. На четырнадцатые именины каждый получил свой меч и прекрасно помнил, как щемит в груди, когда становишься совершеннолетним. Прекрасное чувство, знакомое им всем до единого, но это не умаляло значимости события.

Кимлин опустился на колено.

– Зачем ты обнажаешь меч? – спросил Маленарин, повысив голос, чтобы слышали все присутствующие.

– Для защиты чести, семьи и отчизны, – ответил Кимлин.

– Когда ты опустишь его?

– Когда испущу последний дух и он сольется с северным ветром.

– Когда окончится твой дозор?

– Никогда, – прошептал Кимлин.

– Не слышу.

– Никогда!

– Обнажив этот меч, ты станешь воином и всегда будешь держать его подле себя, готовый сразиться с Тенью. Обнажишь ли ты этот меч? Присоединишься ли к нам не мальчиком, но мужчиной?

Кимлин поднял глаза, крепко взялся за рукоять и вынул клинок из ножен.

– Сын мой, поднимись как мужчина! – провозгласил Маленарин.

Кимлин встал и высоко поднял меч. На блестящем клинке заиграл рассеянный солнечный свет. На площадке раздались одобрительные возгласы.

В такой момент не стыдно уронить слезинку. Сморгнув ее, Маленарин опустился на колени и застегнул пояс с ножнами на талии сына. Солдаты не унимались, и Маленарин знал: они кричат не только в честь Кимлина. Своими воплями они хулят саму Тень. На какое-то время голоса перекрыли урчание грома.

Встав на ноги, Маленарин положил руку Кимлину на плечо. Меч скользнул в ножны, и оба повернулись к надвигавшейся Тени.

– За тучами что-то движется, – указал вверх один из лучников. – Вон там!

– Драгкар! – воскликнул другой стрелок.

Чудовищные тучи подползали к башне, и отброшенная ими тень уже не скрывала накатывающуюся орду троллоков. В небе появился драгкар, но тут же вскрикнул, нескладно забил черными крыльями и упал, сраженный десятком стрел.

К Маленарину протолкался Ярген:

– Милорд, – он бросил взгляд на Кимлина, – мальчику пора вниз.

– Он уже не мальчик, – с гордостью ответил Маленарин. – Он мужчина. Докладывай.

– Все готово. – Ярген выглянул за стену, оценивая масштабы атаки с бесстрастием командира, проводящего осмотр конюшни. – Скоро они узнают, что срубить это дерево не так-то просто.

Маленарин кивнул. Плечо Кимлина напряглось. Море троллоков казалось безбрежным. Враг будет прибывать волна за волной, и башня неминуемо падет.

Но всякий мужчина на верхушке этой башни помнил, каков его долг: убивать исчадий Тени и тянуть время, чтобы вестовые успели принести пользу.

Маленарин был порубежником – так же, как его отец и сын, стоявший рядом с ним. А порубежники твердо знают свою задачу: держи оборону, пока тебя не сменят.

И на этом все.