Среди ночи Орсиний вскочил, как укушенный, и, сразу подбежав к окну, распахнул его настежь. Ему стало трудно дышать. В голове копошились быстро исчезающие воспоминания сна. Он зажмурился в попытке задержать их, но остались лишь странные, словно чужие ощущения. Там были печаль, горечь утраты и, наконец, страх. Мучительно силясь припомнить детали сна, он взял в руки дневник и, открыв, написал эти четыре слова. Жрец не видел смысла в том, что ему приказали, но отчаянно хотел сделать всё, чтобы Гирон был доволен его службой. Ещё и ещё раз он пытался вспомнить сон, но тот ускользнул, словно улетев в окно навстречу пугающей своим равнодушием ночи.
До самого утра Орсиний не мог заснуть. Измученный и растерянный, он встретил восход и направился в храм на молитву. Глаза болели, притаившаяся где-то в глубине досада рождала скрипучую злобу. Он злился на себя, на свою несправедливую судьбу и неожиданно испытал ненависть такой силы, что едва не встал с колен раньше положенного времени.