Орсиний долгие годы безуспешно добивался признания. Он старательно карабкался к цели, но ему мешали. С тех самых пор, как покинул свой дом и отправился в столицу Ирмгарда, чтобы приступить к обучению, всё пошло не так, как виделось юноше ранее. Прилежный ученик буквально превозносил каждого жреца-наставника, но его не замечали или не принимали всерьёз.
Сейчас, будучи уже зрелым мужчиной, Орсиний находился почти на той же ступени в иерархии ордена, как и двадцать лет назад. Неудачливого жреца до сих пор считали милым недоразумением. Единственное, что ему поручали и с чем он, бесспорно, справлялся, было смешивание красок для мозаичных полотен. Отдушину он находил в том, что выискивал доверчивых и неуверенных в себе прихожанок, которых в храме всегда хватало, и, используя свой авторитетный тон, одеяние жреца и обаяние добродушного простачка, наставлял их по-своему. В этом он был просто виртуозен. Сначала глупышки с широко открытыми глазами внимали его сладким речам, а затем застревали, как мухи в вязком меду, получая порцию незаслуженного порицания. Таким вот нехитрым образом жрец перекладывал свою несостоятельность на более слабые плечи, упиваясь процессом, который видоизменял жертву до неузнаваемости. Уничижая, он подрывал основы истинного самосознания. Им было всё хуже, а Орсинию – всё лучше. Так мужчина получал свою порцию вожделенной власти.
Но вот пришёл тот день, когда всё неожиданно изменилось.
Отдыхая под деревом с раскидистой кроной, Орсиний полностью отрешился от всех своих мыслей. Сейчас он просто был частью этого незамысловатого ландшафта, находясь в излюбленном месте паркового комплекса третьего храма.
– Орсиний, тебя вызывают, – неожиданно окликнул его хриплый низкий голос одного из жрецов-наставников.
– Кто? – не желая выходить из вальяжного оцепенения, лениво поинтересовался он.
– Уверен, тебе стоит поспешить. Тебя ожидает старший жрец Гирон.
Орсиний, сразу открыв глаза, подскочил на ноги.
– Сам Гирон? – словно не веря своим ушам, уточнил непутёвый жрец.
– Именно он. Поспеши, его святейшество не любит тех, кто заставляет себя ждать, – произнёс наставник и зашагал прочь, поигрывая пояском своей мантии.
Орсиний, не желая более искушать судьбу, поспешил в храм. Оказавшись в своей скромной обители, он сразу встретился взглядом с Гироном, поначалу даже не заметив, что тот пришёл не один. Ещё четверо жрецов стояли полукругом, как верные телохранители.
– Ваше святейшество… – начал было он, едва владея голосом от волнения, но нежданный высокий гость его прервал:
– У меня нет времени, поэтому сразу к делу. Ты был избран на новую должность и отправишься в первый храм УАМа, сегодня же. Настоятельно рекомендую собраться немедленно и сразу отправиться в путь.
– Благодарю, ваше святейшество! Благодарю вас! – залепетал Орсиний, предприняв попытку поцеловать руку старшего жреца.
Но Гирон, отдёрнув руку, поспешно покинул комнату в сопровождении двух из своей свиты. Оставшиеся встали у стены, не спуская с Орсиния глаз.
Руки почти не слушались, на него напала неуклюжесть, которая была несвойственна даже ему. Поймав себя на этой мысли, он усмехнулся. А ведь действительно, он не знал подобных себе растяп. Но градус напряжения снизился, и жрец наконец смог закончить сборы.
Сопроводив Орсиния до повозки, запряжённой двумя лошадьми, провожатые под руки усадили его на деревянную лавку спиной по направлению движения.
– Скажите, а его святейшество уже отбыл в первый храм? – поинтересовался Орсиний, заискивающе улыбаясь.
– О перемещении его святейшества знают только приближённые, а таким, как ты, не положено знать, – отрезал один из сопровождавших и отвернулся.
Первый храм раскинулся вблизи огромной площади, которая могла похвастаться долгой и интересной историей. Здесь сжигали иноверцев, казнили дезертиров, предателей и заговорщиков. Здесь проходили парады и смотры войск. Здесь преклоняли колени для молитвы граждане Ирмгарда, но самое главное – это место считалось священным и было главным объектом паломничества. Именно отсюда, когда площадь ещё была холмом, УАМ отправился в верхний мир на диковинном рогатом звере.
Орсиний раньше бывал на центральной площади, но сейчас он видел иначе. Его судьба наконец повернулась к нему лицом, и то, что раньше вызывало благоговение, превратилось в первую ступень его триумфа и дальнейшего возвышения. Он почти гордо проследовал по мощёной мостовой и, задрав и без того выступающий подбородок, зашёл в двери первого храма.