Для принятия решения иногда бывает достаточно одного удара сердца.
Такой шаг может порой казаться необдуманным. Всего лишь попытка избежать новых страданий, последний толчок к решительным действиям. Кухня остается безучастной, молчаливой свидетельницей происшедшего. Но по-своему преданной хозяйке, которая только что ее покинула. Безмолвствует отодвинутый от стола стул. Немое молчание хранит и тарелка, на которой лежит недоеденный бутерброд с выдержанным чеддером и кусочек соленого рождественского огурчика (восьмимесячной давности).
Мужчина зовет ее по имени и, не дожидаясь приглашения, толкает дверь, ведущую из коридора на кухню. Зачем ему приглашение, если и во входную дверь он тоже вошел без стука?
Пыхтя и отдуваясь, он идет прямо к холодильнику, затем замечает оставленный на столе ежедневник и принимается бесцеремонно листать его страницы.
Но и ежедневник не выдает свою хозяйку. В нем имеются лишь записи о приходских собраниях, репетициях хора и запланированном посещении местного сада вместе с ее куратом[1] – свидетельства кажущейся беспорочной жизни. Может, что-то такое таится в почерке? Да нет, написано аккуратно, четко и ясно, если не считать резкого излома в буквах «S», которым они будто бы стремятся разрушить четкий порядок прочих букв в строке.
На противоположной стене мужчина замечает приоткрытую дверь черного хода, ведущую в сад (ее не помешало бы чем-нибудь подпереть). Дверь застыла в этом полуоткрытом-полузакрытом положении, будто в ожидании чего-то или кого-то. Как и вся кухня.
И вдруг дверь очень медленно поворачивается на петлях и с тихим щелчком закрывается.
В девяноста милях от этого места, в переулке на севере Лондона, открывается другая дверь. Скопившаяся у входа почта отползает в сторону, приветственно брякает надтреснутый колокольчик. Первым через порог перелетает одинокий осенний лист. Его забросило сюда порывом ветра, типичного для позднего августа, и, кружась, лист опускается вниз, принося с собой тепло и терпкий запах осени. За его полетом в тихом полумраке магазина наблюдает женщина. Осень для нее всегда была временем новых начал, связанных с трепетом предвкушения новеньких туфелек, цветных мелков и пеналов, знакомых ей с детства.
Теперь же голова ее занята только мыслями о конце.