XI

Городничий города Сарапула ротмистр Дуров, его жена и семейные, а также чиновник Василий Чернов, муж Надежды Андреевны, так и решили, что Надя утонула в реке Каме и не одну панихиду отслужили они за упокой «утопленницы».

Однажды Андрей Васильевич, печально понурив голову, сидел у открытого окна в своей горнице; мысли невеселые, нерадостные бродили в голове старого ротмистра и не давали ему покоя.

Думал он о Наде, о своей милой дочке, о ее трагической кончине, и слезы, незваные-непрошеные, одна за другой струились по его лицу.

Не одно было горе у Андрея Васильевича: жена его, Марфа Тимофеевна, в то время сильно хворала и близка была к смерти.

– О чем, ваше благородие, стосковались? – подходя к окну, робко спросил Дурова Астахов.

Старик-гусар жил в его доме на покое.

Ротмистр, помня долгую и верную службу Астахова, под старость освободил его от всяких обязанностей, дал ему отдельную комнату, обед и ужин посылал со своего стола и обходился с ним по-родственному.

Дуров делился со стариком и своей радостью, и своим горем.

В то время когда Надя ушла из родительского дома, Астахов был в отлучке или, скорее, в отпуске, на родине. Когда он вернулся и узнал, что его любимица-барышня утонула, он несколько дней плакал, ходил в церковь служить панихиды и по нескольку раз в день расспрашивал старушку-няньку Нади о том, как и при каких обстоятельствах на берегу Камы нашли платье барышни.

– Скучно, брат Астахов, больно скучно! – ответил старику-гусару Андрей Васильевич.

– Верно, по Надежде Андреевне скучаете?

– Отгадал, старик, по ней.

– Молиться за нее надо, ваше высокоблагородье, а не скучать, – наставительным тоном промолвил Астахов.

– И то молюсь.

– Добрые дела в память утопленницы надо делать, нищую братию не забывать.

– По силе и возможности подаю милостыню…

– И подавайте, ваше высокоблагородье, милостыня Христова всяк грех искупляет.

– Ох, Астахов, одно горе другим погоняет… жена у меня при смерти.

– Что поделаешь, ваше высокоблагородье? Божья воля!..

– Известно, на все Божья воля, – со вздохом проговорил Андрей Васильевич.

Ротмистру подали только что полученное письмо. Он взглянул на адрес, побледнел, дрожащими руками распечатал конверт, и крик радости и удивления вылетел из его груди.

Его дочь, которую он считал утонувшей, жива! Она пишет любимому отцу, что жива, здорова и служит в уланском полку под фамилией Александра Дурова.

– Жива, жива!… Господи, благодарю Тебя!

– Кто, кто?

– Да Надя жива!

– Как?.. Неужели?

– Жива, здорова и служит в уланах. Вот какова у меня дочурка-то… Слушай!

Задыхаясь от радости, счастливый Андрей Васильевич стал читать вслух полученное от Нади письмо.

Старик-гусар весь обратился в слух.

Когда ротмистр окончил чтение, Астахов усердно перекрестился и со слезами на глазах проговорил:

– Жива голубушка, а я панихиды по ней служил.

– Не один ты, старик! И все мы считали Надю утонувшей и служили по ней панихиды.

Андрей Васильевич поспешил поделиться радостью с больной женой.

– Марфуша, знаешь, с какой я радостью? – весело проговорил ротмистр, подходя к постели Марфы Тимофеевны.

– С какой? – слабым голосом спросила больная.

– Уж не знаю, говорить ли?

– Да говори…

– Ты только, пожалуйста, не волнуйся, это тебе вредно…

– Ох, говори же!

– Надюша жива.

– Как? Неужели?

– Прислала письмо, просит у тебя благословения. Служит Надюша в уланском полку, на хорошем счету начальства, – рассказывал жене Андрей Васильевич.

И он стал читать письмо. Но несчастная Марфа Тимофеевна не слушала – она была мертва.

– Какова у нас с тобой дочурка-то, а? Героиня, вторая Жанна д’Арк… Марфуша, ты слушаешь?

Дуров поглядел на жену и, страшно побледнев, схватил ее руку – рука была холодна; приложил руку к сердцу – оно не билось.

– Марфуша, Марфуша! – со стоном вырвалось из груди у Андрея Васильевича.

И бедный Дуров без чувств упал у постели дорогой покойницы.

Вероятно, с Марфой Тимофеевной от страшного волнения произошел во время чтения письма паралич сердца, и смерть ее была мгновенная.

Так или иначе, только неожиданное письмо дочери было для больной матери роковым, как об этом вспоминает сама кавалерист-девица в своих записках.

Загрузка...