Осень 1806 года.
На Каме, в нескольких верстах от города Сарапула, расположился по гористому берегу отряд казаков под начальством храброго полковника Смирнова.
Казаки были вызваны для усмирения взбунтовавшихся татар.
В бараке полковника собралось несколько казацких офицеров – играть в карты.
Полковник Смирнов был старый служака, требовательный и строгий на службе, но любезный и гостеприимный вне ее.
Денщик полковника старый казак Иван, по прозванью Усач, то и дело подносил гостям чай с ромом.
– Иван Григорьич, вас спрашивают, – проговорил молодой офицер, входя в барак и обращаясь к полковнику.
– Кто? – не оставляя карт, спросил полковник.
– Какой-то казак.
– Наш?
– Нет! Он совсем еще мальчик.
– Пусть войдет – посмотрим, что ему надо.
В барак полковника вошел стройный, с женственным лицом, мальчик-казак. Он был бы очень красив, если бы его лицо не было изрыто оспой. Черные проницательные глаза его смотрели бойко и смело. Он был широкоплеч, с высокой грудью. Светло-русые волосы были подстрижены по-казацки, в кружок. На нем надет был синий суконный чекмень, перетянутый кушаком. На голове высокая шапка с красным верхом. На широких синих шароварах резко выделялся красный лампас. На боку висела сабля, а через плечо, на ремне, толстая нагайка.
Полковник с удивлением посмотрел на вошедшего казака и спросил его:
– Какого полка и какой сотни?
– Я еще не принадлежу к казацкому войску. Я только приехал просить вас, господин полковник, зачислить меня казаком, – тихим голосом, похожим на женский, ответил юный казак.
– Так ты не казак?
– Нет, господин полковник.
– Так кто же ты и зачем носишь казацкий мундир? – голосом, в котором слышалось нетерпение, проговорил Иван Григорьевич.
– Я уже сказал вам, полковник, что желаю быть причисленным к вашему полку, хоть только на время, пока дойдем до регулярных войск.
– Все-таки, любезный, я должен знать, кто ты, чтобы принять тебя.
– Я дворянин.
– Разве вам неизвестно, что у нас никому нельзя служить, кроме природных казаков? – проговорил полковник, переходя с «ты» на «вы».
– Я прошу вас хоть дозволить мне дойти до регулярных войск с вашим полком.
– Сколько вам лет?
– Девятнадцать. Я должен вам сказать, полковник, что я поступлю в военную службу без ведома и воли моих родителей.
– Что же побуждает вас к этому?
– Любовь к военной службе… Я не могу быть счастлив ни в каком другом звании, кроме военного, поэтому и решился поступить на военную службу.
– Героем хотите сделаться? Похвально! А скажите мне, молодой герой, как вас звать?
– Александром.
– А по отчеству?
– Васильичем, а фамилия моя Дубенский.
– Я, право, не знаю, что вам и сказать, господин Дубенский… Принять вас, то есть дозволить следовать за моим полком, я не имею права; вместе с тем и отказать вам тоже не хочется.
– Я покорнейше вас прошу принять меня.
– Что мне делать? Дозволить или не дозволить? – сказал вполголоса полковник, обращаясь к старому есаулу.
– Пусть идет с нами, благо охота, – ответил есаул.
– Не нажить бы нам каких хлопот?
– Каких же? Напротив, его отец с матерью должны быть нам благодарны, что мы приютили его.
– Ну хорошо, молодой человек, я согласен – ступайте с нами, – сказал полковник казаку-мальчику.
– Очень благодарен, господин полковник.
– Но предупреждаю, что мы идем на Дон. Эй, Усач, скажи, чтобы дали ему лошадь, – приказал Смирнов своему денщику, показывая на Александра Дубенского.
– У меня есть лошадь.
– Тем лучше, поезжайте на своей.
Дубенский поклонился полковнику и, вне себя от радости, поспешил к своему коню.
– Заждался, мой Алкид? – весело проговорил Дубенский, гладя и лаская свою лошадь, которая от нетерпения била копытами землю и ржала.
Коня окружили несколько казаков, которые любовались его красотой.
Молодой казак, как птица, взлетел в седло; конь бодро и красиво пошел под седоком, сгибая свою тонкую шею.
Офицеры вышли из барака и тоже любовались на коня и на наездника.
– Удивительно, как этот молодой казак похож на девицу. Посмотрите, какая у него талия, да и ручки у него белые, малюсенькие – две капли воды как у барышни, – говорит один офицер другому, показывая на Дубенскаго, гарцевавшего на своем коне по равнине, на которой раскинулся казацкий стан.
– Я и сам дивуюсь. Уж не девица ли это, переряженная казаком?
– Вот что выдумал
– А что, бывали ведь примеры!
– Редко.
– А все-таки бывали.
Собравшись в кучу казаки тоже вели разговор, и предметом их разговора был юный казак.
– Братцы, это девка!
– Ври!
– Провалиться на месте – девка!
– Разве девка усидит на таком коне! Ведь это не конь, а лев.
– Конь добрый, лихой.
– То-то и есть!.. На таком коне, пожалуй, и мы с тобой не усидим, не токмо девка.
– Нет, уж оченно похож он и на девку: лицо такое нежное, белое.
– Из дворян, на хороших харчах рос, – оттого у него и белое лицо.
– И то может.
– Конечно, какая там девка! Где теперича бабе дойти до такой смелости, ведь у него не конь, а вихорь.
Спустя немного казаки стали собираться в поход к Дону.
Полковнику подвели черкесского коня, он молодцевато на него сел и скомандовал в поход.
С песней и музыкой выступили казаки.
Дубенский ехал с ними; веселый, счастливый.
Бодро, молодцевато сидел он на своем коне.