«К моменту выпуска из пансиона в 1957 году монахини стали моей единственной семьей. Тем не менее мне необходимо было узнать о судьбе мамы и тетушек. Мысли об ответе на этот вопрос частенько вгоняли меня в дрожь. На самом деле детский разум постоянно мучился сомнениями, что от меня попросту решили избавиться.
Поездка в Париж дала ответ, который я так боялась получить. Мама, ее сестра и мои дяди были депортированы. Они не выжили. Чтобы разыскать вторую тетю, ту, которая отправила меня в пансион, понадобилось время, и нашла я ее в доме для душевнобольных в пригороде Парижа.
При встрече она меня даже не узнала. Осталось так много вопросов, на которые она оказалась не в состоянии ответить. Тетя находилась там уже десять лет, как и я, взаперти. Мне не удалось узнать, что произошло. Я навещала ее два или три раза, но быстро поняла, что это бесполезно. Она умерла несколько лет спустя, а когда мне передали ее немногочисленные личные вещи, в них я нашла письма моей матери, ее стихи и послание от отца. Позже попыталась разыскать и его, без особой надежды на успех, однако он к тому времени умер, как и остальные.
Приехав в Париж, я поселилась в общежитии для девушек, адрес которого мне дали монахини. Затем устроилась секретаршей у одного врача. Он и его жена довольно быстро привязались ко мне. Надо сказать, я была девушкой тихой и вежливой и в то время не имела никаких амбиций касательно собственной жизни. У них был единственный сын, который пошел по стопам отца в медицину. Естественно, мы начали встречаться и через год поженились.
Я была скромной сироткой, о которой могли только мечтать любые родители. Каждое воскресенье ходила на службу, была приучена к домашнему труду и даже могла время от времени скрасить их досуг игрой на фортепиано. Монахини обрадовались объявлению о моей помолвке, а вот я сама не имела ни малейшего представления, что это на самом деле значит. Я обрела домашний очаг, и это было важнее всего остального.
Я всегда говорю себе, что мне несказанно повезло встретить этого образованного, привлекательного и, самое важное, очень открытого мальчика, который довольно быстро влюбился, в отличие от меня самой. Не то чтобы он мне не нравился, просто я ничего не знала ни о любви, ни о сопутствующих ей чувствах. К тому же я сейчас поймала себя на мысли, что рассказываю вам об этих фактах из своей жизни с некоторой холодностью. Положа руку на сердце, скажу: я много лет жила, не испытывая никаких эмоций. Долгое время мне удавалось изображать в нужный момент и радость, и печаль. На самом же деле происходившее не вызывало во мне отклика. С вашими профессиональными навыками вы легко поймете, почему».
Я утвердительно моргнула. Да, было очевидно, что эта женщина пережила слишком много разлук, чтобы впустить в свою жизнь привязанность к кому-либо, что забытая ею боль была настолько сильна, что она больше никогда не позволила бы себе пережить подобный опыт снова. И главное, я поняла: лагерное клеймо оставляло след не только на самих заключенных, но и на их детях, и потомках их детей, – столкнувшись с человеческим варварством, невозможно жить и игнорировать его. Она продолжила:
«Мне было почти 23, ему 27, мы поженились и поселились в небольшой квартирке по соседству со свекрами, недалеко от бульвара Малезерб.
Первый год совместной жизни был счастливым. В первую очередь я открыла для себя независимость, которой прежде не знала. Кроме того, муж любил гулять и веселиться, иногда брал меня с собой. Когда я вечером оставалась одна, часто упражнялась в писательстве, поскольку в глубине души всегда чувствовала некоторую тщетность этой комфортной, но пустой жизни.
В какой-то момент я заговорила с мужем об этом. Он ответил следующее:
– Знаю, нам пора завести ребенка, если ты об этом, и мои родители постоянно намекают, но зачем торопить события?
Говоря о бессмысленной череде дней, когда мы готовили обед для всех, ужин для нас двоих или выходили развеяться, я не подразумевала материнство. И, честно сказать, не стремилась стать матерью. Я только-только начала понимать, что означает женственность. Мужу нравилось, когда я наряжалась, делала макияж, он считал меня красивой. Другие мужчины тоже делали комплименты, все это было для меня в новинку. Иметь ребенка? Нет, что вы, я об этом даже не помышляла.
И не решилась сказать ему об этом. Однако меня не покидало чувство, что из-за материнства я снова окажусь запертой в четырех стенах на долгие годы, и эта мысль была невыносима. Муж понял это по-своему и даже почувствовал облегчение. В конце концов, у нас обоих была тяга к свободе. Именно поэтому он и предложил заняться изучением литературы, так как я была по-настоящему увлечена ею. Спустя два года после свадьбы я поступила в Сорбонну.
У него в это время был свой врачебный кабинет: большого наплыва пациентов не было, но, несколько раз мимоходом заглянув туда, я поняла, что особенной популярностью он пользовался именно у представительниц прекрасного пола, которые и делали его кабинет таким популярным.
Я была наивной, но не глупой. Когда мы выходили на улицу, я замечала сияющие глаза женщин, направленные на проходящего рядом мужа. И даже испытывала некоторую гордость, но не только. Я быстро осознала: довольно неприятно быть в паре с привлекательным человеком, особенно если он обожает соблазнять.
Возможно, первым чувством, которое я испытала тогда, стала ревность, хотя мне удалось быстро подавить ее, как, собственно, и все остальные.
Я с наслаждением погрузилась в учебу, мне нравилось учиться и общаться с другими студентами. Женщин среди них было немного, так что вокруг образовалась прослойка друзей, постоянно подпитывавших мою уверенность в собственной привлекательности в глазах мужчин. Тогда этого было достаточно.
Постепенно муж стал все чаще и чаще выходить из дома без меня. Однажды я узнала, что он играет, в основном в казино в Энгиене, правда, не каждый вечер. Тем не менее несколько раз в неделю домой он приходил на рассвете. Поначалу я, конечно, ждала, а потом…
К четвертой годовщине свадьбы праздновать было нечего. Мы жили параллельными жизнями. Свекры сожалели, однако были в курсе происходящего. До меня доходила информация, что муж много раз просил у них взаймы, чтобы покрыть игровые долги и прихоти любовниц. Тем не менее они постоянно просили меня забеременеть, уверяли, что с появлением ребенка сын полностью изменится, отцовство заставит его посмотреть на нашу пару в новом свете.
Они думали, что я в отчаянии. Но это было не так.
Заключенное нами негласное соглашение меня полностью устраивало. Любовника у меня не было, зато были друзья, знакомые, и учеба восполняла все потребности. По вечерам я писала, днем училась или часами вела беседы с однокурсниками. У меня остались теплые воспоминания о том времени. Душевное одиночество меня ничуть не беспокоило.
Как бы там ни было, изредка пересекаясь с мужем вечером перед его уходом или утром, когда он возвращался, я лишь констатировала удручающее состояние супруга. Кроме того, совершенно не понимала, как этот человек мог заниматься медициной.
Муж умер в результате несчастного случая – утонул 6 июля 1965 года, ровно через семь лет после свадьбы. Два года, предшествовавших его смерти, мы почти не виделись. Он большую часть времени жил у другой женщины.
Однако незадолго до смерти жизнь подарила нам последнюю встречу. Однажды утром он вернулся домой в подавленном состоянии. Очередной раз проигрался в пух и прах, и, думаю, любовница больше не пожелала терпеть его частое отсутствие. Он спросил, почему я его ни разу ни в чем не упрекнула. Почему так легко позволила уйти? Сказал, что, кажется, я его никогда не любила, и, возможно, именно по этой причине он бросился в объятия других женщин. “И вообще, ты никогда не говорила, что любишь меня. Вот я говорил! А ты так ни разу и не ответила”. Эта фраза врезалась мне в память, поскольку заставила задуматься.
Это была правда, я никому никогда не говорила “я люблю тебя”. Он спросил, есть ли у меня любовник, я отрицала, он не поверил. Оглядываясь назад, его можно понять. Он назвал меня святошей-недотрогой, потом извинился. Накануне много выпил, от него сильно пахло перегаром, да и былую привлекательность растерял с годами. Сказал, что уезжает на несколько дней на Лазурный Берег, но к этому разговору нам придется вернуться, что я все еще его жена, в конце концов. Добавил, что я красивая, и попытался поцеловать.
Несколько дней я волновалась, какой поворот могут принять эти события. Если бы он по каким-то причинам решил вернуться, я могла забыть о своем спокойствии и комфортном уединении. Однако он так и не вернулся.
Его родители не оправились от горя. Я же оплакивала его уход сильнее, чем ожидала. Несколько месяцев подряд оплакивала не только его, но и всех, кого потеряла, рыдала, как ребенок, которым перестала быть, как ребенок, которым была когда-то. Оплакивала их всех долгие месяцы, запершись в квартире, из которой почти не выходила. Отрезала себя от мира, от литературы, от музыки, запечатала свою боль. Даже думала, чтобы самой умереть. Но в итоге эта мысль постепенно улетучилась».