Тот день начался так же, как остальные. Я неспешно направилась в сторону острова, параллельно продолжая изучать, как восторженный турист, свой район. Глаза широко распахнуты, легкая походка, полная готовность рассмотреть в мельчайших подробностях все детали старинных построек. Перешла через мост, с радостью поприветствовала залитую солнечными бликами реку, счастливая от того, что иду на свидание с самой собой. Мой путь лежал в полюбившееся кафе с видом на реку, мое кафе с пурпурными стульями и теплыми стенами, где я планировала встречать каждое свое утро. Именно там будут начинаться все мои дни, и это не обсуждается. В эти беззаботные пару часов меня ждет встреча: с чашечкой кофе и сигаретой. Скромное, но очень приятное свидание. В общем, я шла туда, где ожидала найти покой после слишком холодных и одиноких ночей, и в конце пути с наслаждением погрузилась в тепло этого места.
Села за барную стойку. Уже привыкший ко мне официант поспешил меня обслужить. Как обычно, раскрыла газету. Лето задержалось в этом году немного дольше, однако совсем скоро его настигнет осень. Неизменный круговорот времен года всегда меня успокаивал: это единственное предсказание, которое всегда сбывалось.
Я начала узнавать лица завсегдатаев. Иногда через барную стойку до меня долетали обрывки фраз: я выхватывала какую-нибудь из них и возвращала обратно, приправив нейтральным комментарием и улыбкой. Затем снова утыкалась в свою чашку кофе и новости. Это свидание хотелось проводить наедине с самой собой.
В тот день в кафе вошла та самая пожилая женщина со светлыми глазами и, как каждое утро, села на любимое место, словно ученица за парту. Я поприветствовала ее – это уже вошло в привычку, – как всегда, немного задержалась взглядом на ее лице. Она ответила непринужденным кивком головы. В этот момент меня осенило: я тоже почти стала завсегдатаем заведения. Бежевый шерстяной жакет, который был на ней этим утром, особенно выразительно подчеркивал ее черты, возможно, именно поэтому я не сводила с нее взгляда дольше, чем обычно. Во всяком случае, именно в этом крошечном промежутке времени она впервые заговорила со мной.
– Вы живете на острове? – спросила она.
– Нет, а вы?
– Да, в двух шагах отсюда.
В уверенном голосе слышался легкий акцент, который делал ее более хрупкой, чем она казалась.
– Хотите еще кофе? – это прозвучало как приглашение присоединиться.
– Да, конечно, – ответила я, и беглый взгляд на официанта, сигнализирующий о том, что пересаживаюсь, укрепил меня в мысли: женщина только что выделила меня из толпы. Она в самом деле никогда не была замечена в симпатии к кому бы то ни было. Я взяла вещи, села напротив нее и подарила в знак благодарности свою самую красивую улыбку.
– Я вас знаю.
Эти три слова мгновенно стерли с моего лица всю благость. Я расстроилась и ответила вежливой ухмылкой. Мне не нравилось, когда меня узнавали, поскольку за этим следовали вопросы или, хуже того, разглагольствования о телевизионном мире, об известном ведущем, с которым я работала. Обо мне самой ничего не пытались узнать, и все разговоры затевались не из-за привлекательности моей персоны.
– Вы очаровательны, – продолжила она с легким неуловимым акцентом, – вы очаровательны, но совершенно не понимаете, о чем говорите.
Эта фраза поразила меня как гром среди ясного неба, и усталость на лице мгновенно сменилась изумлением. Однако мое эго поспешило изменить его выражение на веселое.
– Не принимайте близко к сердцу мои слова, – тоже с улыбкой добавила она, – вы хорошо выражаете мысли, говорите понятно и прямолинейно. Я не часто видела вас на экране, но вы всегда убедительны. И к тому же красивы…
Комплименты не стерли из памяти первые слова, хотя и смягчили их восприятие.
– Но… вы сказали, что я не знаю, о чем говорю, – ответила я, все еще прикрываясь напускным весельем.
– Когда говорите о любви, нет. Вы хорошо рассуждаете о паре, о том, как устроены мужчины и женщины, что их сближает или отдаляет. Однако, что такое любовь, вы не знаете, это видно.
– У меня свой опыт в этом вопросе, – ответила я, – такой, какой есть. Ваш опыт, стоит признать, более богат. Но через меня прошло больше информации на эту тему, чем через всех, сидящих здесь. Это еще одна форма опыта.
Мой голос изменился, стал серьезным, профессиональным.
– Если бы вы знали, что такое любовь на самом деле, ваш взгляд не был бы таким.
Она прикурила сигарету и пристально посмотрела на меня, делая первую затяжку.
– Нет, это не то, что вы подумали, – продолжила женщина. – Вам, скорее всего, тысячу раз говорили, что у вас грустный взгляд. Я тоже часто это слышу: голубые глаза – идеальное зеркало для меланхолии. На самом деле, – она затянулась, – ваш взгляд ищет то, чего никогда не находил. В ваших глазах не грусть, они полны разочарования.
Доброжелательность, исходившая от нее и ее слов, подбодрила. В других обстоятельствах я, конечно, заняла бы оборонительную позицию, но сейчас в этом не было необходимости. И в этот раз разговор шел обо мне.
– Я нашла любовь, – ответила я, – но он ушел к другой. Мы были женаты, я думала провести с ним всю жизнь, а он не хотел этого. Невозможно заставить кого-то любить.
– Нет, – произнесла она, откидываясь на спинку стула, – нет, и вы прекрасно об этом знаете. Я имею в виду совершенно другую любовь. К слову, я много раз слышала, как в разговорах о любви вы употребляете словосочетание «родственная душа». Не стоит этого делать, поверьте, из ваших уст это звучит немного нелепо. Когда найдете родственную душу – если найдете, ибо немногим на планете выпадает такая удача, а порой и проклятье, – сразу поймете, что родственная душа не имеет ничего общего с развесистой клюквой, подаваемой на ваших шоу.
Хотя от ее слов пахнуло жаром истины, мне было интересно, откуда она черпала такую непоколебимую уверенность в своей правоте. Совершенно не хотелось проявить бестактность, и все же я решила спросить, кто она или кем была по профессии.
– Я писательница и все еще пишу, но уже меньше. Долгое время была журналисткой. Освещала политические и исторические темы. Это было давно. И больше меня не интересует. Все это похоже на бег по кругу: кажется, что вы находитесь в эпицентре событий, а на самом деле давно выпали из реальности. Касательно исторических реалий: чтобы их смысл раскрылся полностью, должны пройти десятилетия. Мне это совершенно не по возрасту, слишком долго… А вы пишете?
– Да, иногда. У меня в прошлом году вышла книга, но это не художественная литература.
Учитывая ее последние слова, я не осмелилась признаться, что это своего рода руководство по построению отношений.
– Вероятно, вы пишете о любви, раз вам так много есть чего сказать о ней? – спросила я, немного осмелев от наличия объединяющего нас занятия.
– Нет, – ответила она, слегка наклонив голову, – нет, я не имею на это права. – Она устремила взгляд в сторону моста, Сены или чего-то на мосту. Я обернулась, чтобы посмотреть, в чем дело, но ничего не увидела, поэтому снова сфокусировалась на ее лице. А она добавила:
– Он попросил. «Ты никогда не напишешь обо мне, правда?» – это его слова. Я всегда с уважением относилась ко всему, что он говорил.
Теперь женщина смотрела на меня, а я так и не решилась спросить ее еще о чем-либо. Однако в этот самый момент поняла: у нее за плечами совершенно точно есть история и знания, которые разожгли во мне любопытство.
– Да, я познала ту самую любовь, – продолжила она, словно в ответ на незаданный вопрос, – и люблю до сих пор. И буду любить до последнего вздоха, потому что иначе быть просто не может ни в этой жизни, ни в следующей.
Эти слова, сказанные сидящей передо мной пожилой женщиной, потрясли меня до глубины души. Хотя я не до конца понимала, о чем она говорит, поскольку глубокий смысл ускользал, убежденность в правоте, слышавшаяся в ее голосе, заставила меня замолчать.
В том кафе с шоколадными стенами остановилось время, мир вокруг перестал существовать: не было больше ни людей, ни столика, ни чашки. Меня захлестнули ее эмоции, смешались с моими собственными.
Словно разрушая эту близость, не подобающую ни месту, ни времени, ни обстоятельствам нашего первого разговора, она улыбнулась и сказала:
– Я была немного резка с вами. Мне жаль, но я перестала вести разговоры ради разговоров. Банальности меня раздражают.
– Банальности составляют большую часть того, что я слышу в течение дня, – ответила я. – Но мне пора.
Уходить совершенно не хотелось, однако я почувствовала: сейчас самый подходящий для этого момент.
– Была рада с вами познакомиться, – добавила я, вставая из-за столика, – давайте вернемся к этому разговору, когда вам будет удобно. Я здесь каждое утро…
– Да, я тоже, хотя и прихожу не по тем же причинам, что и вы. Или, может быть, впрочем… До завтра.
Приглашение присоединиться к ней завтра облегчило уход из кафе. Я протянула ей руку на прощание. Ее рука, как лицо и голос, – все в ней излучало гармоничный диссонанс. Я быстро вышла из зала, преодолев легкое сопротивление пурпурной портьеры. И лишь оказавшись на улице и вдохнув отрезвляющего свежего воздуха, поняла, что нарушила все правила приличия, не заплатив ни за свой, ни за ее заказ.
Затем на меня навалились разные задачи, которые я должна была выполнить днем, а вечером предстояла встреча с Симоном, и вот эта мысль навеяла на меня дикую скуку. Подлинность одного жизненного момента часто подсвечивает приземленность других. Впервые у меня хватило сил или, скорее, ясности мысли, чтобы признать: я нуждаюсь в этих отношениях гораздо меньше, чем могла подумать. Хуже того, они больше не могли принести никакой пользы нам обоим. Они давно при смерти, а мы, словно родственники у постели больного, продолжали отрицать неизбежное.