Матрас, круглый столик, два стула и пианино – вот и вся обстановка моей скромной квартирки в самом центре Парижа. А еще там был камин, и я с нетерпением ждала прихода зимы, чтобы услышать, как в нем потрескивает огонь. Когда вокруг тебя ничего, кроме пустоты, ее нужно чем-то заполнять. Человеку плохо жить в пустоте.
Заполнить окружающее пространство оказалось довольно просто: я купила новые вещи. И первые ощущения новизны раз за разом доставляли много удовольствия. Первый кофе в этой чашке, первая ночь на этом постельном белье, первый душ и тело, первый раз закутанное в это полотенце. Справиться с пространством оказалось легко, а вот с разумом дела обстояли гораздо сложнее. Поначалу я искренне верила, что полностью опустошила проданную с молотка, как все мои вещи, память, что каждое воспоминание нашло своего покупателя. Конечно, я прекрасно понимала: не все так просто, но хотелось в это верить.
Они пришли, вернулись, отголоски любви.
Через несколько дней после того, как я обжилась на новом месте, Симон начал периодически оставаться ночевать у меня. Я с удовольствием принимала его в своем доме. Мне нравилось, когда он был рядом, но не каждый день. Однажды ночью он крепко обнял меня, как делал сто раз до этого, однако я, сначала неуловимо, а потом с возрастающей очевидностью поняла, что совсем ничего не чувствую. Тело не реагировало. Стоило это осознать и застыть с широко распахнутыми глазами рядом со спящим Симоном, как я вспомнила другого мужчину: его запах, нагое тело, затем одетое, одетое в воспоминания, воспоминания о нас, слезы.
Проклятая только-только успокоившаяся боль вновь проснулась в эту ночь.
Несколько долгих часов до рассвета, пачка сигарет – и беззаботность нескольких недель растаяла как дым. Сменить постельное белье легче, чем человека, лежавшего на нем.
Тем не менее я решила не разрывать отношения, лишь реже встречаться, хотя наши свидания с каждым разом приносили мне все меньше и меньше удовольствия. Симон был ширмой, дамбой, которая не позволяла прошлому стереть меня с лица земли. Увы, его хорошее настроение больше мне не передавалось. Тем не менее я старалась сохранить некую видимость благополучия. Он все прекрасно понимал и тоже хорошо это скрывал. Отрезвев от иллюзий, я замерзала на его скутере, была холодна в постели, словно внутри меня вновь медленно наступала осень.
Но удалось воспользоваться своим же советом, который я часто давала другим: не сравнивайте, избегайте любых негативных мыслей, живите настоящим моментом, таким, какой он есть. Сложная задача. Настолько, что я проводила все больше и больше ночей в одиночестве.
Боль никуда не ушла, однако притупилась. Мои слезы совершенно бессмысленны, ничего не вернуть. Наше прошлое пролетало мимо меня, как пейзаж в глазах пассажиров корабля. Памятные моменты размывались, большие воспоминания постепенно искажались.
В итоге я перестала понимать, что делать с новым этапом своей жизни. Друзей и знакомых осталось мало, многих я потеряла в борьбе. Иногда звонили, однако часто, даже слишком, чтобы спросить моего мнения или совета о делах амурных. И я играла в эту игру, хотя мне практически нечего было сказать. Все радовались моим новым отношениям, надеялись, что они положат конец долгим горестным месяцам после разрыва. А вдаваться в подробности не хотелось. Новая любовь, новая квартира: да, у меня на руках все карты для нового начала, но как именно я должна ими распорядиться?
Знакомые думали, что я веду удивительный и насыщенный событиями образ жизни: хожу на вечеринки, свидания, общаюсь с известными личностями, что я востребована. При моей профессии им это казалось само собой разумеющимся.
Только меня никогда не приглашали на такие мероприятия, я мало с кем контактировала и быстро уставала от общества.
Я стала дичиться людей, отчасти из-за моих обязанностей, но в основном от усталости. Словно ребенок с обломками разбитой игрушки в руках, я не знала, как собрать в одно целое кусочки собственной жизни.
Прошел месяц после переезда, а у меня так и не нашлось времени изучить новый район. Я бродила по кварталу Марэ как туристка и каждый раз удивлялась, насколько это близко к моему дому. Меня изумляла возможность возвращаться домой со съемок ночью по набережной Сены. Именно этого и хотелось: людской муравейник, на улице везде, постоянно, даже вечером, непрекращающаяся городская суета, позволявшая чувствовать себя живой среди живых.
На работе я этого не ощущала. Студия располагалась в подвальном помещении, без дневного света, без ощущения времени. Спускаясь по ступенькам к съемочной площадке, я переступала границу другого мира. Мира напускных образов и искусственно созданных личностей. Там люди не являлись теми, кем были на поверхности, превращаясь в тех, кем их хотели видеть. Рельеф жизней распрямлялся, истории искажались, они погружались в искусственность, имитировавшую их существование. Гости, визажисты, техники – все казались отрезанными от повседневности. Впрочем, и я сама была не более чем сублимированной проекцией самой себя. Именно это и вызывает пристрастие к такого рода деятельности. Дело не столько в свете софитов или в том, что мы делаем там внизу, прежде чем оказаться перед объективом. А просто в том, что жизнь снаружи перестает существовать в привычном виде, видится ничтожной. Я отражаюсь в кривом зеркале себя самой, становлюсь другой, искусственно улучшаюсь, и на мои слова реагируют аплодисментами. Но в тот самый момент на самом деле чествуют не меня, и в этом заключается нарциссическая ловушка.
Я в нее не попадалась. И дело не в моей силе или ясности ума. Просто, когда я поднималась по ступенькам, ведущим со съемочной площадки, мне казалось, что этого всего никогда не было, это сон. На следующий день я уже не помнила, о чем слышала и что говорила. Именно проведенное там время казалось ничтожным. К тому же я чувствовала острую нехватку энергии жизни, а не какой-то химеры.
Зато ведущий, и мне это было очевидно, делал все, чтобы съемка длилась как можно дольше, он не хотел возвращаться наверх – реальный мир давно перестал его интересовать.
При этом, надо признать, в нерабочее время и в отсутствие Симона меня часто охватывала гнетущая тоска. В голове роилась туча вопросов. В чем смысл каждого дня, каждого часа, каждого слова? Моя жизнь, осиротевшая без той увядшей любви, казалась пустой, и ее не могли заполнить ни вещи, ни мебель, ни чашки. Почему? Может, я обманываю сама себя, может, заблудилась в новой жизни до такой степени, что забыла о главном или первостепенном? Какой смысл в работе, все больше и больше походившей на шумный маскарад, в котором я принимала участие с притворным энтузиазмом? Не превращается ли сама жизнь в этот маскарад?
Я выросла без отца и постоянно пыталась исправить эту несправедливость, мое детство нельзя было назвать беззаботным. Брак стал шагом на пути к восстановлению справедливости, так как наконец-то нашелся мужчина, полюбивший меня достаточно сильно, чтобы дать мне свою фамилию. Но фактически она мне не принадлежала. Я взяла ее взаймы и должна была вернуть. То же и с медийной популярностью, от которой я, по крайней мере вначале, ждала признания, которого мне так не хватало. И напрасно, с высоты сегодняшнего дня стало понятно: все попытки оказались тщетными. Так что же оставалось делать?
Сидя на новом диване, я часами не могла ответить на этот вопрос. Бесконечные внутренние монологи приходилось прерывать игрой на пианино. Музыка всегда уводила меня далеко от любых размышлений, потому пальцы сами порхали по клавишам, и это не требовало особой концентрации. Мои ночи были коротки. Спать я ложилась поздно, а просыпалась все раньше и раньше. Одну за одной выпивала множество чашек кофе на маленькой кухне, чтобы скрасить ожидание более приемлемого для начала дня времени.
Однажды утром захотелось нарушить эту новорожденную монотонность, прогуляться, увидеть рассветную столицу. Я быстро оделась, вышла и немного прошлась. Прямо передо мной оказался тот самый мост. Я перешла по нему на другой берег. Оказалось, я и забыла, что остров так близко. И так красив. Сколько лет прошло с моего переезда сюда? Город стоил того, чтобы посмотреть на него с другого берега. Солнце не спеша поднималось над старыми, пропитанными историей зданиями. По Сене скользили кораблики. Я бродила по улицам, и ничто не смущало мой взгляд. Эта невероятная встреча с прекрасным поглотила меня целиком – как давно я не испытывала ничего подобного. Рядом с домом находилась драгоценная жемчужина, настоящее сокровище посреди воды. Всеобъемлющая тишина узких и пустынных улочек, по которым, куда бы ты ни пошел, все равно придешь к Сене.
Остров был невелик. Хотелось заблудиться в нем, но снова и снова я ходила по знакомым маршрутам, чтобы не уйти с него. Тогда решила прогуляться по центральной улице, разделявшей остров на приблизительно равные части. Такая аскетичная в начале, она постепенно разукрашивалась множеством магазинчиков, которые, казалось, были здесь испокон веков и заставляли противоположный конец улицы переливаться всеми цветами радуги.
Я повернула направо и оказалась перед кафе на углу набережной. Оно было открыто и только и ждало, что какой-нибудь посетитель окажет ему честь своим визитом. Пройдя мимо террасы, я раздвинула бархатную пурпурную, сохранявшую тепло, портьеру. Сделав этот жест, я почувствовала, будто выхожу на театральную сцену. Большой бар, высокие, тоже пурпурные, стулья и шоколадного оттенка стены создавали в помещении ту степень уюта, которая у каждого своя, но при этом подходит всем. В кафе не было ни души, если не считать поприветствовавшего меня официанта. Я выбрала столик в центре зала, села и погрузилась в редкое для меня в последнее время блаженство. Заказала чашечку кофе и на этот раз выпила ее с огромным удовольствием. В это сентябрьское утро я наконец нашла в этом кафе столь необходимое мне тепло.
Друг за другом вошли двое мужчин, очевидно завсегдатаи. Им даже не нужно было делать заказ, дымящийся кофе уже ждал их на барной стойке. Я заказала вторую чашечку – так не хотелось уходить. Они говорили о работе, об общих знакомых, особенно об одном, который им явно не нравился. И, как часто бывает, общая неприязнь сплачивала их сильнее.
На пороге появился пожилой бородатый мужчина и сел в дальнем конце бара. Официант окликнул его по имени. Из разговора я поняла, что это булочник. Он улыбнулся мне, я ответила тем же, потому что его лицо и, пусть и грустные, глаза излучали мягкость.
Так, один за другим, приходили завсегдатаи. Для туристов было слишком рано. Все тут оказались знакомы, коротко приветствовали друг друга и, проходя мимо, бросали на меня удивленные взгляды. Я почти час не спеша потягивала второй стакан воды, поданный с моим вторым кофе, устававшись на пустую чашку, навострив уши и наслаждаясь необычной утренней компанией.
А потом вошла она – ее встретили несколькими короткими приветствиями. Я обернулась и взглядом встретилась со взглядом светлых голубых глаз. Было заметно, что она тоже заинтересовалась. Может, все люди со светлыми глазами чувствуют друг в друге некую общность? Она прошла к маленькому столику у окна, из которого открывался потрясающий вид на мост и ратушу. Это совершенно точно было ее любимое место, немного в стороне от других. Ей не пришлось ничего заказывать – официант поспешил к ней с почтительной улыбкой и чашечкой кофе.
Я воспользовалась возможностью и снова обернулась, чтобы украдкой понаблюдать за ней. Распущенные седые волосы, тонкие черты лица, легкий макияж, темный костюм, шарф и сигареты на столе. Сколько ей лет? Очевидно, больше шестидесяти, хотя не намного. В то же время поражала необычайная стройность ее фигуры. От нее исходили какая-то непринужденность и выстраданная мудрость, которые меня заинтриговали.
Сама того не замечая, я смотрела на нее слишком долго. Она понимающе улыбнулась. По-видимому, внимание ее ничуть не смутило. Я ответила улыбкой с легким кивком головы и отвернулась.
Затекшие ноги красноречиво намекнули, что пора поменять позу. С сожалением покидая бар, я сказала официанту «до свидания» и искренне понадеялась, что вселенная поймет эти слова буквально. Раздвинув пурпурную портьеру, я еще раз попрощалась с женщиной со светлыми глазами. Пришло время перейти на другой берег и приступить к делам, за которые мне платили деньги.
Однако в этом месте, на этом острове я нашла ту смесь энергии и безмятежности, которой так не хватало в последние месяцы. Пока я шла по мосту, образ женщины постепенно таял, а я все размышляла о ее жизни и о своей. Шум города резко вернул меня к менее поэтическим мыслям. При этом я знала: сегодня я нашла то, что искала так долго, даже не догадываясь, насколько была права.