Глава 3

ШЕРЕМЕТЬЕВ

Я размашисто шел вперед по коридору, не поворачиваясь и не дожидаясь новенькой.

Еще одна упрямая и своевольная студентка.

Екатерина Снежина.

Я не слышу ее шаги, но она придет. Ей некуда бежать отсюда. Родители подписали за нее бумаги и заплатили. Вокруг академии леса и глушь на ближайшие пятьдесят километров в округе. Поэтому она послушается. В конце концов, все они слушаются.

Предсказуемые, скучные, титулованные детки. В первый день им особенно сложно.

Сложно, когда они выходят из привычного мира комфорта и попадают в выставленные границы, которые блюдут все служащие академии.

Сложно, когда грызет обида на предков.

Еще сложнее простить их за лишение своей обеспеченной жизни, свободы, друзей, наркотиков, вечеринок и алкоголя.

У меня непосильная для многих работа – возвращать падших ангелов на истинный путь, тот, который запланировали для них родители.

Найти в них что-то хорошее, и научить это ценить. Найти болевую точку, давить безжалостно, закрепляя инстинкт отторжения от пагубных привычек. Любишь выпить? Но за один глоток пива придется потерпеть боль. Хочешь раздвинуть ноги? Сможешь ли это сделать после унизительного наказания?

Одному достаточно кнут, другому – пряник. Наш психолог утверждает, что многим достаточно просто общения со мной. Но это самый крайний случай.

Высшие слои общества живут в мире зеркальных поверхностей и лицемерных отношений, в которых нет никакой человеческой ценности. Цена определяется должностью, капиталом и связями, а люди не значат ничего.

А я верю, что если человека научить видеть свою ценность, то даже избалованные богатые дети станут умнее, сильнее и приспособленные к обществу в целом.

И этих пропащих отпрысков не откачать уроками доброты, или положительным примером для подражания.

У родителей остается единственный выход – отдать их мне.

Когда ни одно средство больше не работает, не способно вернуть их детей в человеческий облик, они зовут меня, соглашаясь на все условия, на любые затраты, лишь бы их наследник получил шанс снова стать хорошим человеком.

Вернуть утраченную ценность.

Я тот, кто на себе проверил свои методы и создал академию на трех основах.

Это режим, дисциплина и отказ от слабостей.

– Где моя мама? – догнала меня новенькая студентка.

Она пыталась говорить уверенно, но ее голос дрожал:

– В-вы прогнали ее?

Кто бы мог подумать, что эта избалованная девчонка способна заботиться о ком-то другом, кроме себя.

Я удержал смешок, когда она шарахнулась от пролетающей мимо летучей мыши. Пока догоняла меня, пыталась так или иначе задеть, ранить словами. Она еще не знает, что ранить меня невозможно.

Ни один студент уже через неделю не был таким смелым.

Пока она шла за мной, ожидая моего ответа, ее враждебность даже воздух сделала густым.

Огромные выразительные глаза блестели, губы кривились, обнажив острые, почти кошачьи клыки. Каштановые волосы растрепались, а руки до побеления сжались в кулаки.

Она меня уже ненавидела и презирала.

Это тоже было нетипично.

Меня боялись. Все мои студенты испытывали тревогу в моем присутствии, потому что только я умел находить их слабости и давить на них без жалости и послабления.

Но меня никто не презирал. Наоборот. Слишком часто я становился объектом их нежелательного флирта или, что еще хуже, безумного влечения.

Я подозревал, что с Екатериной Снежиной в скором времени произойдет то же самое. Она, как и любая другая богатенькая наследница с целевым фондом, личным водителем и шкафом, полным дизайнерской одежды и обуви, решит, что влюбилась в меня и хочет прожить со мной в глуши долго и счастливо.

Это одна из стадий принятия и привыкания к новым более жестким условиям существования.

Я еще не сказал ей правду о матери. Она хотела уйти не попрощавшись. Но я приказал ей ждать. Приказал, когда вышел, чтобы перехватить ее дочь. Мне нужно было кое-что прояснить для них обеих, прежде чем они разойдутся на длительное время.

Я остановился у своей аудитории и жестом указал внутрь.

– Она там. Светлана Снежина ждет тебя.

Екатерина подошла, надменно посмотрела. Решила, что я уступлю ей дорогу? Но я стоял на месте, заставив ее изогнуться и проскользнуть мимо. Гибкость – крайне полезное качество. Его лучше освоить сразу при поступлении.

– Козел, – еле слышно пробормотала она себе под нос и прошла в аудиторию.

Я оставил дерзость без внимания. В ближайшие месяцы у меня будет достаточно времени и поводов, чтобы наказать ее. И это оскорбление я тоже припомню.

Я последовал за ней и закрыл дверь.

– Почему так долго? – женщина, давно уже готовая уйти, шагнула ко мне с первого яруса аудитории.

Высокий куполообразный потолок пропускал дневной свет, делая аудиторию открытой, но тяжелые деревянные столы, темное дерево стен и потускневшие латунные перила добавляли мрак старинной атмосфере. А преподавательский стол из цельного массива дуба придавал еще и солидности. Как будто моя академия была основана не менее ста лет назад.

Вид у матери Снежиной был настороженный и измученный.

– Присаживайтесь, – я щелкнул пальцами. – Вы, обе.

– Я так рада, что ты все еще здесь, – Екатерина упала на стул и скрестила руки. – Спасибо, что дождалась. Здесь так страшно. Я видела летучую мышь!

– Да, мы уже попрощались, и я хотела уехать, но… – Светлана перевела взгляд на меня.

– В каком смысле ты хотела уехать? А как же я? Ты собиралась оставить меня тут? С ним? – Екатерина сделала шаг к выходу, указывая на меня.

– Девочка моя, так будет лучше. Господин Шереметьев обещал нам помочь…

– Госпожа Снежина, – я прервал ее и кивнул на сиденье позади нее. – Мы еще не закончили. Садитесь.

Студентка возмущенно вздохнула, и жилы на ее шее натянулись. Безупречная кожа. Тонкие кости. Она так красиво будет таять в мужских руках, когда созреет.

В другой жизни моей слабостью были зрелые женщины, такие как ее мать. Верховодящие в обычной жизни и жаждущие подчинения в постели. Это все в прошлом.

Теперь я не ведусь на раздаваемые авансы и не рассматриваю женщин в качестве развлечений.

Хоть Светлана была очаровательна. Царственные скулы. Спелый выразительный рот, умело подчеркнутый алым. Тело, которое регулярно мучили в спортзале. Голубые глаза и золотистые волосы.

Я уже не находил ее привлекательной. Она была высокомерной и властолюбивой, а ее этический кодекс прекрасно отразился на характере дочери, которую она привезла на перевоспитание.

Из того, что я узнал из собственного расследования, у нее была деловая хватка, влияние на окружающих и харизма влиятельной семьи со связями. Но это не то, что может исправить беспутную дочь или совратить старого грешника.

Екатерина смотрела на меня не отрываясь. Наше безмолвное противостояние продлилось еще секунду, прежде чем она опустилась на сиденье рядом с матерью.

Что ж, она по крайней мере не дура, хотя и строптива. Пусть привыкает, что я не отступаю. И начну приучать к дисциплине сразу же, пока ее мать здесь.

– Екатерина Снежина, студентка академии Шереметьева, – выговорил я, не повышая голоса. – Сядь прямо.

Ее глаза прожгли меня насквозь. Глаза, в которых видны все ее эмоции.

– Два слова. Пошел в жопу! – она приложила палец к губам. – Ой! Или это три? Поясните мне, ректор, чьим именем названа эта драная академия?

Светлана ахнула и замахнулась для пощечины.

Я шагнул вперед, перехватил руку, а Екатерина выпрямилась с такой силой, что резко вдавилась в спинку сидения.

– Хорошо. Это, – я указал на ее положение на стуле, – та поза, которую я ожидаю видеть в своей аудитории у каждой студентки. Позже разберем другие твои промахи.

Екатерина скривила губы и я снова услышал бубнеж на грани слышимости:

– А позы мои ты разобрать не хочешь?..

Я отпустил руку ее матери, не показывая легкую растерянность от неуемной дерзости. Мать в наш первый конфликт благоразумно больше не вмешивалась.

А у меня руки чесались преподать ее дочери первый урок лично! Но я не стал этого делать при матери.

Пусть мои методы останутся вне лишних глаз и ушей.

В конце концов, всем нужен хороший результат. Вот и Светлана получит свою дочь такой, какой хочет ее видеть – идеальной послушной и безукоризненной невестой.

Мне всего лишь нужно немного поработать над ее манерами.

Внешне Екатерина безупречна. На мой специфический вкус ей не хватает только очарования возраста, чтобы вызывать во мне бурную реакцию. Но я сопротивляюсь всяким навязчивым образам и мыслям. Именно такая безудержная страсть разрушила мою жизнь.

Поэтому я выбрал себе путь отшельника. Отгородился от общества и его соблазнов. Запер себя в тисках каменных стен и дисциплины. И до сих пор, капля за каплей, вытравливаю из себя искушение.

Я дал обет безбрачия. Он сдерживает меня от полного падения и превращения в безумного похотливого зверя.

А Екатерина… Катя… соблазн для большинства мужчин, но я не вхожу в их число. Она слишком юна и не вызывает во меня желания, которое требуется укрощать.

Ее мать может с чистой совестью оставить свою дочь на мое попечение, не боясь, что я или кто-то из моих сотрудников подхватит девицу под талию, сдернет юбку и трахнет прямо на столе…

Я сморгнул, ругая себя за странные фантазии и отгоняя глупые видения.

На меня работали профессиональные специалисты. Психологи, наркологи, педагоги, трудовики. В академии есть приходящий священник, профессора на пенсии, пожилые вдовы и несколько супружеских пар. Я отбирал персонал очень тщательно, ведь они работали с высшим цветом нации, с будущим поколением олигархов.

И получали за это немалые деньги.

Просто я уже забыл, как накрывают эмоции от сексуального желания. Девять лет назад я выбрал путь отказа. Исключил для себя любые искушения.

И как только что понял, это было лучшее решение, возможно, единственное, чтобы не повторить ошибку.

Благодаря отказу от сильных эмоций я освоил железный контроль.

У Кати, несмотря на ее ангельскую внешность наверняка есть свой грех, и не один. А значит есть и своя болевая точка, на которую я буду давить с нескрываемым наслаждением.

– Вы внесли некоторые требования к нашему уставу академии, – я посмотрел на Светлану Снежину, заставляя и ее взглянуть на меня, – я на них согласился, только потому, что они не противоречат общему направлению воспитательной деятельности.

Мать Екатерины кивнула, подтверждая, что понимает.

– Моей девочке нельзя пропускать обучение. Я хочу, чтобы она продолжала заниматься на дистанционном обучении с репетиторами.

Студентка резко вскинула голову, в удивлении округлив глаза и вопросительно переводя взгляд с меня на мать и обратно.

– Но при условии, что она не станет исключением в числе прочих студентов. Ее обучение… дистанционное… будет проходить только после того, как она закончит дневную программу академии и уложится по времени в установленный режим.

Светлана снова кивнула, отводя взгляд от настойчивого дочери.

– Мам, я не совсем поняла… Здесь в академии нет преподавателей? Тогда чему меня тут будут учить? Мам, зачем ты настояла на переводе? Что здесь за программа, если ты оставляешь репетиторов?

Ее тон возрастал с каждым вопросом, пока не сорвался на крик.

Я постарался скрыть усмешку. Мне самому интересно, что ответит ей мать.

Будет обвинять в распутстве? Неумеренном потреблении алкоголя, а может наркотиков? В чем нагрешила ее дочь, что она упекает своего прекрасного ангела в моей академии для конченых мажоров?

Я сложил руки за спиной, смакуя напряженность в плечах старшей Снежиной. Но та молчала, только красные пятна пошли по ее лицу, портя совершенную внешность.

– Если у вас с этим проблемы, – вмешался я в разговор, – откажитесь прямо сейчас. Уезжайте и забирайте свою дочь.

– Мам, вообще, я совершеннолетняя, – встрепенулась Екатерина, вдруг обнаружив лазейку в моих словах. – Ты не вправе упекать меня в психушку. Ведь я еще и дееспособная? Я не останусь здесь!

– Останешься, – твердым и на удивление холодным тоном отрезала Светлана. – Если хочешь сохранить свою жизнь и не потерять наследство, ты останешься здесь и будешь выполнять все, что тебе велят.

Я надеялся на отповедь и приоткрытые шкафы со скелетами, но нет. Никаких подробностей я не получил. Жаль.

Мне все равно останутся они или уйдут. Но мне важно было подчеркнуть, что Снежина не станет здесь исключением! Я не делаю исключений никому. Екатерина будет занята здесь весь день, и это может стать серьезной помехой в занятиях с репетиторами.

Удивительно, что Екатерине было что сказать по этому поводу.

– Но, мам, папа…

– Папа со мной согласен. Так будет лучше для всех. И для тебя.

– Ты серьезно?! Ты видела решетки на окнах? Может они еще и смирительные рубашки надевают на студентов вместо формы? А наказания в уставе прописаны? Они тут применяются?

Я с удовольствием смотрел на Светлану, ожидая ее реакции. Она знала про наказания. И хотела также исключить их из воспитательного процесса дочери. Я отказался. Если дочь будет нарушать правила академии, она будет подвергаться наказаниям, как и все остальные.

– Просто слушайся и не нарушай правила. И все будет хорошо.

Екатерина вскочила:

– Ты с ума сошла? Вы оба с папой сошли с ума!

– Сядь, – оборвал я начинающуюся истерику. – А вам пора уезжать. Прощайте, – обронил я Светлане.

Та подхватила сумочку, телефон и встала лицом к лицу.

– Я была права насчет вас. Вы жесткий и бескомпромиссный. Но вы дали мне слово, что тут она будет в безопасности. Вам лучше его сдержать. Или ваша репутация пострадает.

И тут мне нечем было крыть. Она действительно права на все сто.

– Катя, слушайся господина Шереметьева. До каникул мы не приедем. Общение сократим до минимума. В твоих же интересах.

– Мам, какое общение? Как будто у нас когда-то был максимум! – не сдержалась Екатерина.

Мать не ответила. Прощания как такого не было. Ни поцелуев, ни объятий, только полуулыбка и быстрые шаги к выходу.

Я обратил внимание на девушку. Осанку все еще держит, но демонстративно отвернулась в сторону от двери. Мне не нужно видеть ее глаза, чтобы знать, что они блестят от слез.

Растерянность – это нормально. Только я не могу стоять над ней весь месяц, который требуется для частичной адаптации. Мой метод – сразу в воду.

– Сдай телефон.

– Что?!

Я протянул к ней ладонь, жестом заставляя поторопиться. Она упрямо покачала головой.

– Жаль будет начинать твое знакомство с академией с наказания.

Примерно через три секунды она переваривала это заявление, прежде чем вылить на меня.

Три.

Ее дыхание участилось.

Два.

Она сжала кулаки.

Один.

– Отправьте меня домой! – Екатерина повернулась ко мне лицом. – Мне здесь не место. Мне плевать, что думают отец с матерью. Я не буду выполнять ваши глупые правила. А вы сильно пожалеете, что я здесь. Верните ее, пока есть время. Скажите, что передумали. Идите же, пока она не ушла! Скажите, что я не подхожу для вашей академии!

– Нет, – спокойно прервал я ее эмоциональные вспышки.

– Может, я неясно выразилась? – она скрипнула зубами. – Я собираюсь испортить вам каждый день моего пребывания в этой психушке! Я никогда не была послушной девочкой. Вам не удастся перевоспитать меня.

– Это нормально. Ты на стадии отрицания. Она пройдет быстро, наши наказания помогут пройти тебе все пять стадий экстерном.

– А черту ваши наказания! Ты не посмеешь, – ее подбородок дернулся назад. – Папа не позволит!

– Ни папа, ни мама не увидят и не услышат тебя до самых каникул. Сдай телефон.

– Нет, но этого не может быть… Это ненормально! Ты ненормальный… Все эти решетки… Это не академия, да? Я угадала – психушка?

Пришло время научить ее нескольким вещам.

Я сел на край стола рядом с ней.

– Здесь райское место, но увидеть и оценить его способен не каждый. Живописное чистое место, замечательный воздух. К нам часто прилетают несколько соколов, спускаются вниз с гор. В последнее время даже стали гнездиться на крыше академии. И это стало проблемой. Погодки начали влетать в стекла и ломать себе шеи. После третьего погибшего сокола я установил решетки на окна всех этажей. Но ради тебя, Катя, мы можем их снять. Чтобы ты чувствовала себя здесь комфортнее. Сколько смертей ты хочешь увидеть, прежде чем попросишь вернуть решетки на окна?

Из взгляда Снежиной сразу пропала злоба и сменилась растерянностью.

– Простите, я не хотела… Я не знала… П-простите.

Я второй раз отметил, как близко она принимает к сердцу чужое горе. Неожиданно. Молодежь, сдаваемая сюда, не отличается повышенной сентиментальностью и сочувствием.

– Здесь ничего не делается без моего ведома. И ничего не происходит просто так. Для всего есть причина, – тут я решил использовать повод и напугать девчонку. – Для смирительной рубашки тоже.

Екатерина вздрогнула и подняла на меня взгляд, ожидая такой же душещипательной оправдательной истории для смирительных рубашек. Но я не собирался задерживаться здесь дольше положенного.

– Привыкай. Шесть других преподавателей живут на первом этаже академии. У нас есть психолог, с ним откровенные беседы обязательны. Когда ты познакомишься с ними и с другими студентами, тогда у тебя появится право судить. А пока воздержись от необоснованных предположений, – я направился к двери. – Следуй за мной.

Она повиновалась без попытки вставить свое ценное мнение.

Освежающее изменение. Хотя и длилось, разумеется, недолго.

Я успел отвести ее вниз по лестнице и через главное здание, когда на первом этаже столкнулся с группой студентов, бегущих в подготовленный обеденный зал.

Вчера начался новый учебный год, и они радовались встрече с друзьями после летних каникул, знакомились с первокурсниками.

Если бы все пошло по-другому, я бы позволил Снежиной присоединиться к празднику. Но вместо этого я пошел дальше, ожидая, что она последует за мной.

Снежина задержалась у входа в зал, засмотревшись на веселящихся студентов.

– Чем они заняты?

– Еда, танцы, развлечения. Студенческая вечеринка, в общем. Все то, чего у тебя не будет. Ты наказана.

– Да пофиг.

Я завернул за следующий угол, не сбавляя скорости.

– Не отставай и помолчи пока, – бросил не глядя.

– Ужин теперь тоже привилегия? – Екатерина заторопилась за мной. – Я проголодалась вообще-то.

– Тебе следовало подумать об этом прежде, чем открывать рот. Тогда и сейчас.

Я остановился и сделал паузу, ощущая злую радость от вида пойманной и выброшенной на берег рыбы по имени Катя.

– Ну ладно… Поймали. Что теперь? Еще раз накажете? Двойное наказание в первый же день?

– Когда ты делаешь ошибку – ты учишься на ней.

Она фыркнула.

– Я не собака Павлова, чтобы отрабатывать на мне условные рефлексы.

– А я не делаю исключений ни для одного студента. Ни для кого. Каждое неповиновение, оскорбление или грубый жест будут пресекаться. Кивни, если понимаешь. Кивни молча!

Она сжала челюсти. Скрестила руки. Перенесла вес с ноги на ногу. Выдохнула. И только тогда кивнула.

– Хорошо. А теперь перестань волочить ноги, распрями спину – и не отставай от меня ни на шаг.

Клянусь богом, в которого я не верю, что в глубине ее глаз сверкнуло пламя. Но я и не таких ведьм укрощал в своей академии.

Загрузка...