Самый длинный ноготь у Спицы был на мизинце. Искусно обкусанный до остроты, он служил отличным инструментом для добывания разных вещей. Мальчик нагнулся, поднес к береговому илу ладонь тыльной стороной и одним быстрым движением подцепил что-то, скрытое в нем.
Ш-М-ОК!
Этот звук имел определенную долготу, и, чтобы изобразить его, Спица размыкал губы после паузы на «м». Получалось что-то вроде чмоканья и, по ощущениям Спицы, звучало как фиолетовый цвет. Именно так каждый раз появлялись его сокровища.
– Хорошая работа, Сорока. Свезло на колечко. – Спица плюнул на находку и аккуратно потер ее о кожаную лямку своей заплечной сумки. – Золотое. Сверху, вишь, внахлест идет? – Он поднес кольцо прямо к клюву вороны, которая на цыпочках ходила вокруг него. – И глянь-ка, еще четыре лапки, раньше держали кой-то ценный камушек.
Он положил свое сокровище на раскрытую ладонь, и там, где грязный металл касался кожи, ее пронзил болью ледяной холод. Мальчик закрыл глаза в ожидании истории, которую кольцо готовилось ему рассказать. Где-то глубоко внутри, возможно, в биении своего сердца, он уже ощущал ее шевеление. Спица выпятил грудь, вытянул вверх шею и положил вторую руку на затылок.
– Тута все просто, Сорока. Я вижу трех девчонок, они шлепают вдоль берега жарким днем и делают то, чего, ну, вроде как не надо б делать. – Он украдкой взглянул на свою единственную слушательницу, и его губы тут же растянулись в полной гордости улыбке. – Швыряют, значится, камушки в воду, хотят утопить хлеб, который кое-кто другой бросил на прокорм чайкам. И вот та, в синем платье, кидает хороший такой голыш, а вместе с ним с пальца-то улетает и колечко. А она и не замечает. Тады-то оно еще горело рубином. Чую, девчонка стянула его у своей тетки. Ну и вредная же старуха была. С рубином-то на месте я б еще что-нить рассказал. – Спица открыл глаза, подбросил кольцо в воздух и сразу же поймал. – Это было лет сорок назад, чую, никак не меньше.
В знак благодарности птице за такую находку Спица вытащил из пучка заледеневшей травы червяка, очень аккуратно, стараясь не разорвать его надвое.
– Не зря Па прозвал тебя Сорокой. Может, ты и ворона, но утрешь клюв любой настоящей сороке. Ну, они умеют находить блестящие штуки, а ты-то углядишь сокровища даже под толстенным слоем грязи. Ты – лучший кладоискалец в Интингтоне. – Мальчик внимательно посмотрел на свою ворону. Пылали ли румянцем ее щечки там, под перьями? Возможно. Вот бы и он мог как-то прятать свои, вечно его выдававшие.
Спица соскреб с кольца грязь и поднял его высоко над головой, так, чтобы солнце заиграло на золотом боку.
– Мама-то будет рада. Вставлю сюдой стеклышко, и за него, верно, выручим вот такущий котел тушеной говядины. А раз Па нет дома, так, глядишь, и тебе, Сорока, что-нить достанется.
Ценная находка как раз села Спице на указательный палец, а по мере того, как пробуждающиеся фабрики наполняли воздух черным гулом, на дно его мешка постепенно ложились и другие сокровища: полдюжины фарфоровых осколков, медная проволока, две изогнутые монетки, пряжка от ремня, пуговица в форме розы… У каждой мелочи было свое прошлое, отобранное речными водами.
Мальчик и его ворона повернули назад, когда по правую руку показалась старая пекарня, что выходила окнами на реку Идейку, а по левую выросли стены городской тюрьмы. Дальше в такие холодные дни они не ходили: высокие стены отбрасывали на берег тень, и доставать вмерзшие в ил сокровища было слишком трудно. По крайней мере, так мог бы ответить Спица, если бы кто-то спросил его. На самом же деле теперь, когда рядом с ним не было папы, головорезы из пекарни скорее всего забросали бы его горелыми корками хлеба, которые били так больно.
«Не давай им сдачи, вдруг ранишь единственно доброе, что в них осталось», – предупреждала Спицу мама.
«Но если ты уверен, что добра в них нет ни капли, тогда задай им как положено», – добавлял отец.
Вслух перечисляя утренние дары реки, Спица крутил на пальце золотое кольцо: один полный оборот на каждую находку. В его сумке уже собралось многое, что можно было изогнуть, обточить, подкрасить – как-то преобразить с фантазией, и тогда мама постаралась бы продать эти обновленные вещички на рынке, но мальчик по-прежнему ни на секунду не отрывал глаз от берега, высматривая под ногами новые сокровища.
Вдруг он резко присел. Из промерзшего ила, как голова любопытного тюленя, торчало стеклянное горлышко с почерневшей пробкой. «Тебе хочется нам что-нить поведать?» – спросил Спица, потолкав его из стороны в сторону. Он натянул на ладонь рукав пальто на случай, если старое стекло лопнет, и потащил бутылку на себя. «Ш-м-ок» – а вот и ответ.
– Да ты глянь-ка, в бутылке письмо! – крикнул Спица своей вороне, которая прыгала по берегу в том месте, где галька встречалась со мхом и травой. Она охотилась за блестящими переливчатыми жуками.
Не поднимаясь с корточек, Спица прислушался к истории находки, держа ее, покрытую илом, в руке. Какое-то время он, не шевелясь, внимал, но вскоре открыл глаза.
– Говорится о мальчике, Сорока. Похоже, чутка старше меня. Чую, он излил в эту бутылку свою душу, – сказал Спица, потирая поверхность стекла большими пальцами. – Тута хранится обещание. Обещание вернуть домой братца, сделать это по тайному плану. – Чтобы было удобнее слушать, Спица забрался на подпорную стену и сел. Он смотрел на бутылку, на то, как мерцала сквозь ее стекло речная вода.
– Письмо-то наверняка порасскажет больше. – Спица вырвал зубами пробку. Вдруг чужая беда научит, как вернуть домой Па?
Он выудил из горлышка свернутую бумажку и, поскольку не умел читать слова обычным способом, положил ее на ладонь, закрыл глаза и начал ждать.
Тайный план автора письма вырисовывался медленно. Надежда росла в душе Спицы, когда внезапно рассказ разбился вдребезги, а за ним и бутылка со звоном разлетелась на тысячи осколков. Холодная рука схватила Спицу за челюсть. Кто-то стащил мальчика со стены и с силой швырнул на спину.
От удара в легких Спицы не осталось воздуха, он открыл было рот, чтобы закричать, как-то договориться, остановить, сказать что-нибудь, что угодно, но не последовало ни звука. Трое головорезов, исполненных ярости и пропитанных жаром раскаленных печей, тянули Спицу за потрескавшиеся губы, скалясь и вопрошая, чего это он язык проглотил. Он видел, как бешено мечется между ними Сорока, когда парни стягивали с его ног кожаные ботинки и выбрасывали их в Идейку подальше от берега, в самую ее глубину. Один из них, здоровый и длиннорукий детина, сорвал с пальца мальчика новое кольцо, за которое тот мечтал выручить котел тушеной говядины.
Они исчезли так же быстро, как появились. Гогоча, скрылись и бросили Спицу лежать на дороге, словно ворох старой одежды. Тот с трудом поднялся и выбрался обратно на берег. Сорока осталась сидеть на стене, склонив голову на бок.
– Ничегошеньки не получилось сказать, чтоб их остановить, – пробормотал Спица, удрученно опустив голову. Почему он не мог просто ответить, когда к нему обращались? После отъезда отца слова намертво застревали у мальчика в горле.
Они не ошиблись: он и правда словно язык проглотил.
Спица крепко сжал, а потом расправил голые пальцы ног, касаясь ими ледяной гальки.
– Одиннадцать, – сказал он, пряча ладони под мышки, теперь эти безобразные случаи больше нельзя было пересчитать по пальцам. – Это ж они уже одиннадцатый раз так со мной, слышь, как Па уехал. – Спица взглянул на ворону. Она замерла в неудобной, угловатой позе: растопыренные крылья, сжатые когти, птица как будто стояла на хрупких яичных скорлупках и боялась пошевелиться, чтоб не раздавить их, а на самом деле – не потревожить еще больше и без того расстроенного мальчика.
– Я справлюся, ну.
Сорока тихонько положила в ладонь Спицы подарок в виде нескольких блестящих жуков.
Тот убрал их в серебряную коробочку.
– Всего восемь. Кажись, хватит, – сказал он, его голос постепенно перестал дрожать. Мальчик начал уже успокаиваться, как вдруг, пряча коробочку в свой заплечный мешок, ощутил острую боль в ноге.
– ОЙ! – Спица схватился за лодыжку и принялся прыгать по кругу. Он остановился только тогда, когда Сорока, глядя на него, вопросительно склонила голову набок.
– Нет! Дела мои НЕ в порядке! Этот подлец пырнул меня ножом, вот что, – кричал Спица. – Чую, нога искромсана в ошметки. И мама еще по шее надает, – добавил он, представляя, как мама грозит пальцем, показывая на его босые ноги. Он бросил заплечный мешок на замерзшую грязь и бухнулся сверху, не заботясь о хрупком содержимом. Уверенный, что увидит кровь, он оторвал полоску серой хлопковой ткани от рубашки снизу и устроил правую ступню на левом бедре. Взмахнув крыльями, Сорока приземлилась на выставленное колено.
– Болит вот тута, Сорока. Глянь, – прошептал он и, не веря глазам, потер подошву обрывком. – Ни царапинки!
Однако на загрубевшей коже ступни раздувался приличный пузырь. Сорока положила клюв на руку Спицы, как бы обнимая его.
– Это ж волдырь.
Мальчик принялся ползать на четвереньках по берегу с птицей на плече, исследуя промерзший ил и гальку вокруг.
Он первым заметил его.
Маленький треугольник металла с неровными краями, который выплыл на поверхность будто за глотком воздуха. Одному богу известно, сколько он пролежал там, лишенный движения, упрятанный поглубже, затоптанный чайками и омытый приливами и отливами. Это была особенная находка. Спица осторожно коснулся ее и тут же отдернул руку, сморщившись. Он сунул кончик пальца в рот, несмотря на покрывавшую его грязь, и второй рукой быстро указал на металлический осколок, сделав предупреждающий жест вороне.
Треугольник был раскаленный, как только что из адской печи.
Подумать только!
Он жил на свете уже двенадцать лет и даже не подозревал о существовании горячих сокровищ! С помощью камней он подцепил осколок металла и переложил на обрывок рубашки, щурясь на выгравированные на нем буквы, а потом завязал края лоскута наподобие котомки и поднял его высоко над головой. Редкость, небось? Такая же, как то, что приносил домой Па? Порой его находки были настолько редкими и ценными, что Па стоило просто потереть их пальцем – и те уже готовы отправиться к маме на прилавок. Без малейших переделок. Но это? Горячее сокровище?
Спица стал осматривать гальку и ил под ногами в надежде найти еще что-нибудь особенное, он медленно поворачивался вокруг своей оси и постепенно расширял круг поиска. Кое-что бросилось ему в глаза: если он щурился, берег казался огромной простыней из серого инея. Но на ней в некоторых местах виднелись небольшие округлые пятна завораживающего голубого цвета, всего четыре. Самое ближнее к Спице находилось справа, в нескольких ярдах [1]от его ног и всего в паре дюймов [2]от кромки воды. Хромая, Спица бросился к нему, но, оробев, остановился, не доходя двух шагов, а потом присел на корточки.
– Сорока! Ты тока погляди!
Сорока подлетела поближе.
– Смотри. Похоже, как ктой-то оторвал от неба кусочек и уронил к нам на землю.
Сорока величественно прошествовала к загадочной проталине и обошла вокруг нее.
– Ну в тебе чего, нету ни капельки поэзии? Ты что ли не видишь всей этой красоты?
Перед ними была ямка с водой. Поверхность не покрыта льдом и гладкая, как зеркало. В ней без единого изъяна отражалась небесная лазурь.
У края лужицы Сорока расправила крылья.
– Стой! Ты чего?!
Но та, не слушая, уже вошла в воду. Она погрузилась по брюшко, а потом опустила в лужу хвост и взмахнула крыльями.
– Ну-ну, самый подходящий денек для купания нашла, дурища!
Спица подобрался поближе и сунул в воду палец.
– Что? – воскликнул он и запустил в лужу уже обе ладони. – Тепленько, ишь ты! Да! Оно точно тута, Сорока, еще одно горячее сокровище. Это оно растопило лед!
Мальчик принялся вычерпывать воду пригоршнями, пока наконец не добрался до того, что искал. Перед ним лежал неровный кусок металла, на этот раз более внушительных размеров, на нем легко было разобрать четкие буквы таинственного послания.
Потом он скакал от одной голубой лужи к другой, собирая фрагменты, и вскоре в его хлопковом узелке уже лежали пять кусков горячего сокровища. Держа ценный груз перед собой, как морковку перед осликом, он помчался с ним назад к Петельному мосту.
Там, с узелком в зубах, Спица оглянулся, проверяя, не видит ли его кто, и быстро полез по каменным плитам моста между первой и второй арками. Очутившись над черными водами реки Идейки, мальчик обнаружил, что плоские гранитные блоки очень скользкие, поэтому он шепотом призвал свои руки и ноги к осторожности. Прямо над второй аркой, в том месте, где он едва не задевал головой балку, поддерживающую дорожное полотно, Спица полез в щель немногим шире его собственного тела.
Этот лаз, незаметный сверху, образовался потому, что в конструкции моста не хватало одного каменного блока. При строительстве его отсутствию никто не придал значения, ведь какой смысл делать то, чего никто все равно не увидит? Так что оставивший лазейку строитель был умным, прямо как Па. Но Па был настолько умным, что его услуги понадобились кому-то далеко-далеко от дома. Даже слишком далеко. Папа отсутствовал так долго, что больно было вспоминать.
Просунув в лаз голову и плечи, Спица не глядя потянулся рукой к поясу. Там он нащупал веревку, которой всегда обвязывался, внимательно обследовал ее и нашел на конце ключик. Потом перегнулся, лег на живот, и, отыскав замок в маленькой деревянной дверце, вставил ключ в замочную скважину. Послышался ставший привычным лязг красивого рубинового цвета. Спица надавил на дверь и вполз внутрь.
Сжимая в руке заветный узелок и с готовыми сорваться с губ словами «Смотри, Па!», он молча остановился посреди тайной комнаты в глубинах Петельного моста и внезапно вспомнил, что единственного человека, с которым ему хотелось бы поделиться своей радостью, давно нет рядом.