– Я не буду участвовать в этом фарсе, папа.
Отец вскидывает голову и смотрит на меня так, словно говорю на китайском языке. Он закрывает папку и отодвигает ее в сторону, сосредоточив внимание на мне. За его спиной в свете ламп сияют кубки, и я съеживаюсь, зная их цену. Школьный совет смотрит на жестянки с гордостью. Директор восхищается командой. Без благодарности остаюсь я. И мне внезапно становится стыдно за то, каким грязным способом они были получены. Их присутствие оскорбительно. Подумать только, ведь всего неделю назад смотрела на трофеи с равнодушием.
Папины глаза сужаются. Я выдерживаю его взгляд, выпрямляюсь и поднимаю подбородок. Пусть видит, что я готова постоять за себя и дать отпор.
– Это выпускной год. Я должна сосредоточиться на учебе, театре, тренировках, экзаменах, собеседовании в университет. Я не хочу тратить время на то, чтобы вы сделали хет-трик. Может, команде стоит чаще проводить время на поле? Если парни хорошо попотеют, получат медальки.
– Что-то случилось? – папа присматривается ко мне.
СЛУЧИЛОСЬ?
Ради всего святого, Коди поцеловал меня! Я не заходила так далеко. Никто из них не прикасался ко мне, а сейчас чувствую себя грязью под ногтями. Я в ужасе от перспективы получить ярлык подстилки для капитана. Последний час моим единственным желанием было чистить зубы до тех пор, пока не сотру их в порошок, а после взять металлическую губку и затереть кожу до костей.
Он поднимается из-за стола, подходит ко мне и кладет руку на плечо.
– Он что-то сделал?
– Нет, – я натягиваю улыбку, отточенную годами, и пытаюсь усмирить колотящееся сердце. – Он просто хороший парень, а я слишком устала.
Папа смотрит так, словно у меня отросла вторая голова.
– Хороший парень? – дразнит он. – Мне не послышалось?
Боже, лучше бы прямо сейчас под моими ногами разверзлась земля.
– Мы договорились?
– Если это твое окончательное решение, то кто я такой, чтобы препятствовать? Карамелька, твои чувства всегда важнее кубка.
Я ощущаю освобождение и отступаю к выходу, как будто сняла тяжелые оковы заключенного.
– Тогда… увидимся дома?
– Сегодня ужин с меня.
– Звучит, как очередной прогноз о приближающемся конце света.
– Это оскорбительно!
Я хихикаю и выхожу за порог кабинета. Но не успеваю закрыть дверь, потому что папа зовет меня.
– Расскажешь, каково это: в реальности болеть за одну команду, а сердцем – за другую?
Разинув рот, я таращусь на него широко распахнув глаза и чувствую головокружение.
– Кажется, ты влюбилась, – папа выглядит как мальчишка, которому рассказали сокровенную тайну.
– О боже, мяч прилетел тебе в голову и выбил тачдаун?
– Что-то в нем заставило тебя отказаться. Это что-то подсказывает мне, что планы нарушили возникшие чувства.
– Ты должен оберегать меня. Говорить, что я еще маленькая для отношений и вообще должна сосредоточится на учебе и поступлении!
– Да, должна, но чувства не будут ждать, когда в твоем плотном графике самореализации появится свободное время. Они просто нагрянут, и придется решать, дать им возможность расти и укрепляться, или позволить выгореть.
Я морщусь, как будто проглотила лимон.
– Спасибо, о великий Конфуций. Хорошо, что мы учимся в разных школах. Никаких драм в предстоящему году.
– Но что, если бы он перевелся сюда изначально?
– Полагаю, у команды сейчас мог быть новенький капитан, а? – моя защитная реакция смешна.
Папа качает головой, и тень улыбки пробегает по его лицу.
– Не забывай про вечер знакомства команд. Жду не дождусь увидеть его.
Я закрываю дверь и отправляюсь на урок.
– Дурацкая традиция, – ворчу себе под нос.
По пути в кабинет тщательно обдумываю варианты, как избежать ежегодное мероприятие. Спортивный комитет, должно быть, сошел с ума, если продолжает традицию. Нет наказания хуже, чем несколько часов находиться среди тщеславных футболистов.
В мысли врывается поцелуй, и я спотыкаюсь на ровном месте, едва не пробив череп о стекло с огнетушителем. Жар расползается по телу с неимоверной скоростью. Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы и покрываюсь мурашками, издавая глухой стон. Это становится невыносимым. Меня лихорадит на фоне произошедшего.
Гребаный Максвелл. Убирайся из моей головы.
Закрыв глаза, я вытираю губы тыльной стороной ладони, чтобы избавиться от навязчивых идей поехать в чертову типографию и встретиться с человеком, из-за которого мой мозг превратился в желе. Он все испортил. И я чертовски напугана предстоящей встречей, потому что тогда все станет известно. Тогда он поймет, что между нами лежит пропасть в виде двух противостоящих друг другу школ. Он перелистнет страницу, на которой застряла я. Которую переворачиваю раз за разом.
– Ты попала под автобус? – Одри сверлит меня взглядом, постукивая колпачком ручки по столу. – Что с твоими волосами?
По инерции поднимаю руку и пытаюсь расчесать их с помощью пальцев, но они дрожат так, что меня охватывает паника. Я хватаю ртом воздух. Вместо слов изо рта вылетает бульканье.
Одри перехватывает мое запястье и заставляет остановиться.
– Выдохни, Ви, – мягко подсказывает она, и я послушно выполняю требование.
Глубоко втягиваю воздух и медленно выдыхаю. Повторяю ритуал несколько раз, прежде чем сердцебиение и дыхание придет в норму.
– Он поцеловал меня, – едва слышно шепчу я, уставившись в одну точку. – Коди. Он поцеловал меня.
– Отлично, кто это?
Я смещаю фокус на подругу и колючим взглядом впиваюсь в ее губы.
– Коди… – сдвинув брови, она раскрывает рот и громко шепчет: —Новый капитан Гилмортов?
– Не могу выбросить его из головы! – я прячу лицо за ладонями и злюсь на себя пуще прежнего, как будто внутри сломался механизм, отвечающий за рациональность мышления. – Не понимаю, что он сделал!
– Ты снова виделась с ним?
– Папа заказал еще одну партию листовок и попросил забрать. Я не приезжала туда с целью увидеться. Он застал меня врасплох.
– Он что, накинулся на тебя при встрече?
– Я по глупости согласилась выпить кофе и все… Это случилось неожиданно.
Ладно, частично это ложь. Он прикоснулся ко мне, а я не нашла в себе силы отвергнуть. Я видела лишь его невероятной глубины глаза и думала, каково это, когда они смотрят на тебя с нежностью. Я не хотела, чтобы это прекращалось, пока не поняла, что его губы прижимаются к моим. Пока не вдохнула аромат и окончательно не потеряла связь с реальностью.
– И после одного поцелуя ты не можешь выбросить его из головы? – недоверчиво переспрашивает Одри, но что-то в ее голосе заставляет меня усомниться в искренности. Ее тайны не дают покоя, как будто она знакома с тем, что чувствую я: предательство.
– Ты скажешь, что это бред.
Она рассеянно пожимает плечом.
– Откуда мне знать? Поцелуй другого, может быть, сработает.
– Мне, по-твоему, нужно целовать каждого встречного, чтобы избавиться от Максвелла?
В ее глазах вспыхивает знакомый блеск.
Одри достает телефон и водит пальцами по экрану. Я пытаюсь разглядеть, что она ищет, и когда вижу, у меня начинается ПСБ. Если полностью – «приступ сучьего бешенства», как сказали бы сестры Уилсон.
Я в бешенстве. Буквально.
У меня горит задница. Фигурально.
Бывшая подруга сканирует новостную ленту школы Гилморта, а я пытаюсь выхватить мобильник из ее цепких рук с намерением заблокировать доступ к сайту. К моему сожалению, Одри довольно ловкая. К ее счастью, я слишком неуклюжая. Скрип парт по полу привлекает внимание присутствующих, когда мы продолжаем борьбу не на жизнь, а на смерть. Толкнув меня локтем, она вытягивает руку вперед, и я терплю поражение.
Лукавая улыбка на ее губах становится слишком широкой, а глаза мерцают озорством.
– Черт, он и впрямь хорошенький, – щебечет она, когда вручает мне телефон. – Хочешь посмотреть?
– Нет, – буркнув, я поправляю одежду и пыхчу от возмущения.
– Значит, ты не заинтересована в нем?
Мой взгляд, вероятно, говорит сам за себя.
– Серьезно?
– Да ладно тебе, Ви, ты так легко готова отказаться от парня, к которому возникло что-то больше, чем рвотный позыв?
– Ты что-то говорила о враге, – грубо напираю я. – Или его внешность все меняет?
– Твои чувства все меняют.
– Забудь об этом.
– То есть, если я напишу ему, то между нами не будет недопониманий?
– Вперед, – мой голос звучит отстраненно и даже холодно, но Одри, по всей видимости, пропускает слова мимо ушей.
Перед тем, как вернуться к телефону, она дарит мне многообещающую улыбку.
– Рада, что между нами нет возни в стиле «я целовалась с ним, теперь мы обе должны его ненавидеть».
Я отворачиваюсь к окну и чувствую, как слезятся глаза. Стиснув зубы, чтобы не дрожал подбородок, стряхиваю пыль с воспоминаний о Тиме Фостере как напоминание о том, что футболисты способны любить исключительно себя. Если Коди проявит интерес к общению с Одри, а он обязательно это сделает, никто в здравом уме не устоит перед ней, то совсем скоро буду лицезреть счастливую парочку в объятиях друг друга. Меня начинает мутить.