За восемнадцатью лет я так и не привыкла к сильным грозам и проливным дождям, господствующим в Кливленде. Сворачиваюсь клубком, обхватываю подушку руками и закрываю глаза. Раздается очередной раскат грома, а за ним темное небо озаряет вспышка молнии. По окну скрежещет ветка дерева, издавая зловещие звуки, и я ощущаю себя героиней фильма ужасов. Кстати, никогда не мечтала ею стать. Роли в фильмах про паранормальщину или маньяков – это табу. Я жуткая трусиха. Вот вам слабость. Никто и никогда не затащит меня в кино или на съемочную площадку, даже за баснословный гонорар.
Накрываюсь с головой и прячусь под одеялом, как страус, сующий голову в песок при опасности. Это миф, разумеется, но выражение подходит как никогда кстати.
Шарю рукой по поверхности прикроватной тумбочки, пытаясь отыскать наушники и скорей подключаю их к телефону, чтобы заглушить кошмарные звуки за окном. Но, когда пролистываю плейлист, издаю разочарованный стон: музыка из списка подходит для танцев, но никак не для сна. Я выбираю наименьшее из зол и все-таки включаю песню «Kinda Crazy» в исполнении потрясающей Селены Гомес. Спустя несколько секунд понимаю, что покачиваю носочками ног в такт мелодии. Так что приходится попрощаться с царством Морфея.
Отличная идея, Ньюман, так и планировалось!
В конце концов, щелкаю по ночнику и разочаровываюсь пуще прежнего. Ну просто великолепно. Электричество отключилось. Такие сбои не редкое явление при сильной грозе.
К счастью или сожалению, я всегда иду напролом.
Включаю фонарик на телефоне и в час ночи – ПОВТОРЯЮ, ЧАС НОЧИ – начинаю перебирать одежду на полках в шкафу и бросать ее на пол. Знаю, я сумасшедшая и песня о безумии, играющая в наушниках, как никогда кстати.
Скрестив ноги по-турецки, приступаю разгребать кучу барахла. В такт мелодии покачиваю плечами, тихо напеваю под нос и отодвигаю половину вещей в сторону, планируя от них избавиться. Остальную одежду аккуратно складываю и возвращаю на полки. Мама будет несказанно рада, когда увидит мои ночные старания, потому что фразу «уберись в шкафу» слышу на ежедневной основе.
Я отрываю взгляд от одежды и тень, падающая на стену, заставляет завизжать так, что дрожат стены. Удивительно, что мой визг не разносит в пух и прах оконные стекла.
– Чтоб меня! – восклицаю я, резко оборачиваясь. – Мама! Господи, ты напугала меня!
Она стоит в дверях и ошарашено пялится на меня, приложив ладонь к сердцу.
– Это ты напугала меня!
За ее спиной возникает папа. Он смотрит сначала на нее, потом на меня и бурчит себе под нос какое-то ругательство в стиле одуреть можно.
– Что стряслось? – сонно ворчит отец.
– Мама напугала меня, подкрадываясь со спины! – выдернув наушники, говорю я.
– А как я, по-твоему, должна войти в комнату? Через окно? – оправдывается она.
– Но не так!
– Я постучала!
– Я в наушниках!
– И кто в этом виноват?
Я вздыхаю и принимаю ее правду.
– Я пошла попить и услышала шум в твоей комнате. Постучалась, спросила, все ли в порядке, а ты ничего не отвечала. Я же не могу спокойно пойти и лечь спать! Вдруг что-то случилось!
– Все в порядке, – смягчаюсь я. – Ты же знаешь, что я ненавижу грозу. Решила заняться чем-то.
– В час ночи? – папа кивает на одежду, разбросанную вокруг меня.
– Великие умы творят ночью, – иронизирую в ответ.
Он уходит, и его шаги постепенно затихают в конце коридора.
– Милая, ты действительно решила разобрать шкаф сейчас и без света?
– У меня есть фонарик.
Мама тоже хочет покинуть мою спальню, но я останавливаю ее, решив подразнить:
– А если я буду с парнем или голой? Или вообще два в одном? Не вламывайся так в мою комнату.
– Ради всего святого! – вопит она, вылетает за порог и хлопает дверью. Если нужно прекратить разговор с мамой, достаточно только заикнуться о парнях. Это весело, если быть откровенной. Я люблю по-доброму дразнить ее.
Утром мой внешний вид сравним с зомби, но бодрым и активным. Всегда удивляюсь странности: если сплю с вечера и до обеда, еле отскребаю голову от подушки, но, если сон длится жалких четыре-пять часов, поднимаюсь с торпедой в заднице.
Одри толкает плечом, поймав ритм моих шагов в школьном коридоре.
– Я уже говорила, как рада играть Джульетту?
Я краем глаза наблюдаю за ее сияющим лицом, чтобы не стукнуться лбом об открытый шкафчик или хуже того, о грудь футболиста.
– Обмолвилась пару миллионов раз.
– Если нужно, я готова связать себя фиктивными отношениями для поднятия рейтингов. В Голливуде это частое явление.
– Мы говорим о школьном спектакле, – напоминаю я.
– Ты бесчувственная, Ньюман! – Одри театрально вздыхает. – Подумать только, самый красивый парень в школе самый скромный. Я попробовала заговорить с ним пару недель назад во дворе, знаешь, что он сделал?
– Заплакал?
– Промямлил, что его ждет мама.
Боже, я едва держусь и, кажется, вот-вот задохнусь от рвущегося наружу смеха.
– Тебе предстоит целовать его, – я улыбаюсь, проскальзывая за парту, а Одри занимает стул через проем от моего места. – Проверь пульс после того, как вкусишь фальшивый яд с его губ.
– Думаешь, все настолько плохо?
Мэтт никогда не был совершенством для меня. Рыцарем в сияющих доспехах, о котором мечтаю перед сном. По правде говоря, такого человека и вовсе не существует. По крайней мере, в нашей галактике. В двенадцатилетнем возрасте мне довелось влюбиться, но все закончилось унижением и плачевным опытом. Отныне чувства к парням моего возраста сравнимы с рвотным позывом, а при упоминании отношений мои глаза закатываются сами по себе. Я не могу терпеть их дольше пяти минут, если того не требует ситуация. Возможно, для полного выздоровления моего разбитого когда-то сердца необходимо больше шести лет.
– Я занята, даже если он будет Богом, спустившимся с Олимпа.
Какого черта я сказала это?
Одри поджимает губы и мрачнеет.
– Ты опять ввязалась в это? – она подчеркивает последнее слово и подается вперед, чтобы разговор остался между нами.
– Не уверена, что хочу снова…
Она перебивает на полуслове.
– Ты уже познакомилась с ним?
– Он не спросил мой номер и даже имя! – громко шепчу я, но быстро осознаю совершенную ошибку и понижаю тон: – Что со мной не так? Я привлекаю исключительно идиотов?
– Футболисты, в принципе, тщеславные, самоуверенные, заносчивые придурки с раздутым до размера вселенной эго. К твоему сведению, ученые придерживаются мнения, что вселенная бесконечна. Теперь улови намек: они все круглые идиоты.
– Думаешь, вселенная сделала мне подарок? Повернулась передом, а не задницей, как обычно?
Нас прерывает Тимоти Хэмельтон, громко приземлившийся за спиной подруги. Парень вытягивает ноги вперед и скрещивает в лодыжках. Его взгляд перемещается между мной и Одри, он наклоняется вперед и что-то шепчет ей на ухо. Я не успеваю моргнуть, как в нос засранца врезается ее кулак.
Яростно растирая переносицу, Тимоти бормочет, что вроде «фригидная стерва». Но мы оба знаем, что через неделю произойдет рецидив, и он попробует снова.
– У меня нет столько средних пальцев, чтобы выразить все чувства к тебе, Хэмельтон. Исчезни.
Одри возвращается к предыдущему разговору.
– Твой отец сошел с ума? – она стреляет в Тимоти взглядом «свали-к-черту», и он послушно выполняет требование, пересаживаясь в конец класса. – Тебя загрызут, если узнают об интрижке с одним из подопечных Гилморта. Есть более гуманные и безболезненные способы свести счеты с жизнью.
– Это не мешает тебе каждые выходные сидеть за одним столом с Трэвисом.
– Я стараюсь не думать об этом, пока не вижу его физиономию.
– Ладно, один вопрос. Он умеет улыбаться?
Она бледнеет и смотрит на меня с ярко выраженным беспокойством.
– Только не говори, что тебе нравится Кросс.
– Нет. Хочу убедиться, что у него есть эмоции или что-то вроде них.
– Понятия не имею. Мы разговариваем в том случае, если предлагаем друг другу катиться к черту.
– Многообещающе.
– Я против того, чтобы ты вмешивалась. Тем более, когда дело касается Гилмортов.
Я сглатываю слюну, чтобы смочить пересохшее горло, и съеживаюсь.
Может быть, Одри права, на сей раз нужно отступить и сосредоточиться на других не менее важных вещах. На кону поступление, спектакль и тренировки к матчам. Либо же я попросту не готова к встрече с парнем, от которого мурашки бегут по коже.