Агата.
– Какие мысли, Римская?
Корсаков склоняется ко мне, обдавая щеку горячим дыханием. У меня раздуваются ноздри, так я жадно им дышу… Его запахом со смесью туалетной воды, сигарет и горького кофе. Безумие какое-то… Моя больная им одержимость, его нарочитая сосредоточенность на деле…
Однако, я совсем не ощущаю себя рассеянной и вялой – мысли кружатся в голове, как беспокойная стайка мальков, выстраиваясь во вполне логичную цепочку.
– Все эти люди несправедливо поступили с кем-то, – отвечаю уверенно.
– И что? Агата, прости, но каждого второго сотрудника ППС теперь можно убивать? Они же все, они…
– Одно дело – дача взятки за превышение скорости, Сергей. Здесь что-то другое. Кто берет дело? – поднимаюсь с корточек, отнимая взгляд от мертвого тела Егора Васильева.
Эксперт сосредоточенно снимает отпечатки пальцев с поверхностей столов, за которыми сидели убитые, Иваныч осматривает тело Верховцевой.
– Он умудрился подложить яд именно в тарелку или чашку жертвы. На столах стояли салатницы, подавали горячее, которое ели все, но он…
– Он находился в зале, так? – уточняю, так и не дождавшись ответа. В зале слишком много народу, да и следком не сразу решает, кому заниматься делом.
Одно неясно – что делать нам? И мне… Той, кто пообещала мужу подать в отставку и укатить в Сочи.
– Именно так. Возможно, Анна Верховцева попросила чашку кофе, а Егор Васильев – рюмку коньяка. На столе были только бутылки с вином, но все гости его пили. Мы уточнили – было много индивидуальных заказов. Спиртного, горячих безалкогольных напитков, десертов.
– Сомневаюсь, что он отважился выйти в зал, – оживляется Корсаков. – Слишком много камер.
– И что? Кто-нибудь мне ответит? – повторяю раздраженно.
– Римская, не ори, мы работаем.
Из подсобки выходит старлей Трегубов, мы пересекались однажды.
– Прости, забыла, как тебя…
– Ваня я. А я вот тебя помню, Агата. Дежурный я, но официально дело пока никому не поручили. Вы тут какими судьбами, отдел «Д»?
– Змей приказал помочь.
– В его полномочиях разрешить вам забрать дело себе. Ты как, возьмешься? Слышал, вы круто раскрываете висяки, – почесывая белобрысый затылок, произносит Трегубов.
Он необычайно высокий, тощий и сутулый. На его круглом лице темнеют крупные веснушки.
– Боюсь, нет.
Корсаков, не обращающий на нас никакого внимания, оживляется. Молчит, но подходит ближе. Застывает за спиной Иваныча, делая вид, что контролирует его работу. Ну и… Пусть первым услышит.
– Я на следующей неделе увольняюсь. Мужа переводят в Сочи, напишу рапорт и поеду с ним. Да и малышке будет полезен морской климат.
– Правильно, Римская. Вершинин – хороший мужик. Устроишься в какую-нибудь… Участковой, например. Или в службу безопасности банка – там платят хорошо. Будете вечерами по берегу моря гулять и шашлыком лакомиться. Да и дочке твоей…
– Вы, блядь, хоть какие-то улики собрали? – взрывается Корсаков. – Где свидетели? Кто их допрашивает? Где вообще все? Почему гостей опустили?
– Не бузите, товарищ… Прости, старик, я не знаю твоего имени, – тушуется Трегубов.
Он хоть и высокий, но Корсаков шире его в плечах. И его взгляд – безумный, блестящий, как адское пламя, заставляет подчиниться получше слов.
– Имен у меня много. Но ты можешь называть меня майор Корсаков.
– Гостей допрашивают в танцевальном зале. Он этажом выше. Половину уже отпустили, предварительно взяв подписку о невыезде.
– И даже отпечатков не взяли? – вздыхает Сергей.
– Большая часть гостей есть в базе, – вмешивается Иваныч. – Почти все – сотрудники силовых структур. Исключением могут служить родственники гостей.
– Понятно. Агата, что будем делать?
– Останемся здесь. Я хочу тщательно осмотреть место происшествия. Важно, что оставил Бейл… Кроме своих дурацких листков.
– Смотри, Агата. Нюхай, изучай, – с уважением отвечает Корсаков. – Он долго готовился, очень долго… Ты родить успела и отыскать меня. Он не из тех, кто ошибается. Здесь не будет улик и прочего.
– Трегубов, сделай запрос, кто интересовался убитыми? В каких делах они были замешаны?
– Уже, Агата. Егор Васильев прикрыл сынка прокурора. Тот сбил насмерть девушку, а дело замяли. Васильева подозревали в подлоге. На экспертизе все липовое… Тормозной путь, описание повреждений машины. По словам очевидцев машина была вся в крови, а в экспертизе об этом ни слова…
– Запросите полное досье, – сбивчиво произношу я. – Все про дела убитых. В чем они были замазаны?
Ведь можно проанализировать, кто интересовался делами? Откуда-то ведь Бейл узнает про таких, как Васильев?
– Нахрена тебе это, Агата? Ты же рапорт подаешь.
– Римская, можно тебя на пару слов? – сжимая губы в тонкую линию, цедит Корсаков.
Отхожу к дальнему углу зала, чувствуя, как пылают щеки. Я загорелась расследованием, а тут он…
– Это правда? Про рапорт и отъезд в Сочи, – тихо спрашивает он.
– Д-да.
– Агата, я сегодня приеду к тебе на ужин.
– Ты сдурел, Корсаков? Может, ты еще Настю с собой прихватишь?
– А надо? – прищуривается он. – Ты подкинула хорошую идею.
– Что ты хотел, Дамир?
Краснею. Захлебываюсь его запахом и влажным, потяжелевшим воздухом. И его настоящее имя звучит почему-то так интимно…
– Познакомиться с дочерью. Общаться с ней. Я не позволю тебе увезти ребенка, Агата. У меня никого больше нет в жизни.
– Есть… Я… Я не хотела говорить, Дамир.
– Черт бы тебя побрал, Римская, – шипит он, сжимая мой локоть.
– У тебя есть брат, Дамир… То есть Сергей. Я долго копала, не знаю, зачем… Я знаю все о твоей матери.