Когда дверь шкафа открылась, Рэйвен увидела на столе тарелку с рыбой и картошкой. В животе у нее заурчало.
Тот, кого все звали Алексий, по-прежнему в лыжной маске, отодвинул стул для нее.
– Садись. Ешь.
– С чего это ты такой добрый? Ужин перед казнью?
– Зависит от тебя.
«…выясни, чего он хочет, рэйвен… ты прекрасно умеешь вить веревки из мужчин…»
– Зачем бы ты меня ни удерживал, я хочу, чтобы ты знал, что я восхищаюсь сильными мужчинами, борющимися против тирании.
– Это то, что я хочу слышать.
Она жевала рыбу, сплевывая кости.
– А еще что ты хочешь услышать?
– Что бы ты сделала, если бы я тебя изнасиловал?
– На полный желудок? Наверное, облевала бы тебя с ног до головы, как твоего отца.
Он рассмеялся от души. Она на верном пути.
– У тебя сексуальный смех, но тебе не нужно насиловать меня. Я твоя, только скажи.
– И что ты при этом почувствуешь?
– Не узнаю, пока не увижу твое лицо.
– Я сниму маску, когда смогу доверять тебе.
– Я твоя заложница. Чем я тебе наврежу?
– Не воспринимай себя заложницей, лучше кем-то, кто может помочь угнетенным, страдающим из-за того, что американские капиталисты высасывают деньги из нашей страны, как вампиры – кровь из своих несчастных жертв.
Она задумалась на секунду.
– Так ты коммунист.
– Марксист-ленинист. Мы верим, что власть должна быть в руках народа. А не богатых паразитов и их детей. Америка – империя зла.
Она заметила, что он внимательно рассматривает ее.
«…не возражай ему…»
– В настоящее время, – сказал он, – даже наши официальные власти действуют по указке ЦРУ. Ваши газеты о многом умалчивают, потому что они подчиняются тем, кто манипулирует вашим сознанием.
– Манипулирует сознанием? Я хочу узнать об этом больше.
– ЦРУ поддерживало фашистскую хунту тирана, полковника Пападопулоса. Хуже, чем нацисты. Он держал наш народ в железных рукавицах. Он не терпел никакого инакомыслия. 17 ноября 1973 года его танки разгромили мирную студенческую демонстрацию в афинском Политехническом университете. Были убиты тридцать однокурсников моего отца, включая и его любимую. Отец и его ближайший друг оказались в числе восьми сотен раненных.
– Твой отец? Это который с костылем?
– У него протез ноги. А до этого он бегал марафон. Виновата твоя страна.
– Я не совсем понимаю.
– Скоро ты узнаешь правду.
Ее жизнь зависела от того, поймет ли она его ненависть к американцам.
– Я слушаю.
– Когда хунту полковника свергли в следующем году, мой отец со своим близким другом, Ясоном Тедеску, сформировали 17N – в память о бойне семнадцатого ноября.
Эти слова. 17 ноября, 17N. Что-то такое говорил мистер Тедеску, предназначенное только для них и МЕК. Может, у нее была галлюцинация?
– А как все это связано с моим отцом? Он не был политиком. Он был психиатром.
– Он лечил проамериканцев и греков. Твой отец на самом деле был лазутчиком из ЦРУ.
– Шпион? Не может быть. Он бы сказал мне. Он любил меня.
– Ты так думаешь? Тогда почему он тебя запер в сумасшедшем доме?
Она открыла рот, но слова застряли в горле. Она уставилась на него сквозь слезы.
– Я тебе объясню, – сказал он, гладя ее по голове. – Потому что Америка настраивает таких, как он, против своих детей, заставляет посылать сыновей и дочерей умирать на войнах против рабочих всего мира. Когда ты научишься видеть капиталистическую ложь, ты переродишься.
«…подыгрывай ему…»
– Научи меня.
Его голос смягчился.
– Ты не только красивая, Рэйвен, ты еще и умная.
Он стянул с головы лыжную маску. Она увидела симпатичное грубое лицо с густыми черными бровями и темными пристальными глазами. Означало ли это, что он больше не беспокоился о том, что она сможет опознать его? Помилование или смертный приговор?
– Ты собираешься убить меня?
– Нет.
Слышал ли он, как колотится ее сердце?
– Ты меня изнасилуешь?
– Нет. Я собираюсь сорвать покров с твоего сознания, чтобы ты увидела, что жила во лжи.
– Объясни мне.
– На сегодня хватит.
Она встала и пошла в сторону шкафа, но он ее остановил.
– Есть одна пустая комната с маленьким окном, ты можешь спать там. Я принесу матрас, чтобы было удобно.
– Я ценю твою доброту, – сказала она, погладив его по руке.
Как только он вышел из кухни, ей захотелось попробовать входную дверь. Но лучше этого было не делать. Он точно услышит, как она крутит ручку. Она должна пробудить в нем желание секса. Чтобы умаслить его, она убрала со стола и вымыла тарелки.
Вернувшись с матрасом и увидев ее у раковины, он улыбнулся.
– У тебя есть постоянная работа? – спросила она.
– Я экскурсовод. Показываю тупым туристам руины и рассказываю истории о нашем золотом веке.
– Ты сказал, что выучил английский в Америке. Как это?
– Я был там по студенческому обмену, в Детройте, три года.
– Что ж, вряд ли Америка такая уж плохая, если молодые люди из разных стран хотят поехать туда учиться.
Он бросил матрас на пол.
– Дура! Америка это делает, чтобы обмануть остальной мир насчет своих реальных целей – доминировать над всеми путем распространения своих упаднических идей.
Он схватил ее за плечи и втолкнул обратно в шкаф.
– Ты сказал, я могу спать в комнате с окном.
– Когда будешь готова увидеть свет.
Она не очень поняла его, но решила больше не провоцировать.
– Я сожалею. Я ничего такого не хотела сказать. Дай мне еще один шанс.
Он резко захлопнул дверь и закрыл на замок.
– Посмотрим.
Чтобы остаться в живых, она должна заставить его думать о себе больше, чем о политике. Она должна заставить его хотеть ее. Утром она начнет заново. Она отметит завтрашний день у себя на коже. Царапая седьмую метку, она прикусила язык, чтобы не закричать от боли. Слава богу, что есть боль.