Дверь салуна резко распахнулась, впуская осенний ветер и смачный аромат дешёвых духов. На порог шагнула темноволосая девушка в высоких сапогах, достававших ей до бедёр. Талию стягивал чёрный кожаный корсет, из-под него торчала короткая белая юбка. Она колыхалась в такт шагам и заканчивалась за пару дюймов до сапог.
Красавица томно колыхнула ресницами, с наигранным удовольствием поймав на себе десяток заинтересованных взглядов, и уверенно направилась в сторону музыканта.
Тщедушный юноша, которому выпал жребий играть сегодня, лишь коротко кивнул и выдавил безрадостную улыбку, когда девушка замерла у его плеча. Впрочем, красавица не удивилась. Как ни в чём не бывало она заигрывающе провела рукой по его плечу и шее, поправила корсет на груди и тряхнула кудрями. Основная цель была выполнена – ближайшее время всё внимание будет приковано только к ним.
Плотный белый кумар, стелившийся по всему салуну, отдавал табачным смрадом и щипал глаза. Все давно привыкли, и лишь Николай постоянно морщился и кашлял в кулак, чтобы не привлечь к себе излишнее внимание.
Юный музыкант в последний раз подкрутил колки гитары и впервые устремил взгляд на зал. С десяток нетрезвых мужиков в неизменных ковбойских шляпах, несколько чрезмерно громко хохотавших шлюх и священник, забывший дома Писание и уже залезший под юбку к одной из продажных девок. И лишь один взгляд, который был непрерывно и внимательно устремлён на него.
Николай ожидал увидеть многое в глазах музыканта. Страх перед публикой, пускай даже столь невнимательной, вдохновение, затмевавшее красоту его спутницы, мутный призрак алкогольного опьянения. Но то, что предстало взору, было слишком неожиданно. Глаза парня, глядевшие со всех городских афиш, глаза юного признанного гения, не выражали ничего. Абсолютно пустой потухший взор прошёлся по залу. Он не остановился ни на ком конкретном, но явно подметил интерес Николая.
А потом пальцы ударили по струнам гитары. Мелодия резанула слух и полилась столь плавно и протяжно, что публика замолкла с первых нот. Зазвучал совсем не юный голос, не под стать двадцатилетнему мальчишке, который ураганом ворвался в самую душу.
О боги, что он вытворял с гитарой! Будто у деревянного инструмента было собственное сердце, которое стучало в унисон с пальцами музыканта. Целых полчаса ни единый посторонний звук не нарушал мелодичную исповедь, молитву одинокой пары – творца и его гитары. И вместе с пронзительными звуками музыки рвалась на части сама душа салуна.
Когда юноша закончил, ещё минуту стояла полная тишина, отдавая дань его таланту. А потом зал разорвался и вновь загудел. Впечатлённые посетители палили в воздух, наперебой подходили к нему, жали руки и предлагали выпить за свой счёт. Он не отказывался и лишь однажды бросил взгляд на Николая. Но последний остался на месте, и молча кивнул на свой стол.
Получив все полагающиеся почести и рюмки, с целой охапкой дармового пойла, музыкант шумно опустился на стул рядом с Николаем. Пока он садился, одна из бутылок выпала из его рук и разбилась об пол. Но он не обратил никакого внимания ни на дребезг стекла, ни на возмущённые вопли соседей.
Его пустой, ничего не выражающий взгляд впился в собеседника.
– Как тебе моя музыка? – без предисловий начал он. Голос полностью соответствовал глазам – он был слишком стар для такого нежного возраста.
– Ты гений, – Николай постарался ответить спокойно, но восторг, переполнявший его, взял верх. Только сейчас он понял, что никогда раньше не слышал блюз вживую.
– Они, – юноша кивнул в сторону, – тоже так говорят. Джон.
– Ник.
Музыкант откупорил одну из бутылок и махом выпил треть содержимого. После протянул её в сторону собеседника. Николай из вежливости сделал вид, что глотает, и от одного запаха чуть не задохнулся. Пойло в его руках не сильно уступало в крепости чистому спирту.
– В чём же твой секрет, Джон? Сколько лет тебе понадобилось, чтобы достичь таких высот?
Джон криво улыбнулся краем рта и вновь приложился к бутылке.
– Всегда одни и те же вопросы, – устало произнёс он, смачно рыгнув. – Как же, откуда такой талант. Знаешь, Ник, и история в ответ всегда одна. Год назад меня погнал хозяин этого места с невежливой просьбой больше не мучить гитару и уши его посетителей. А сейчас, барабанная дробь, ты удивишься. Ответ – одна ночь. Хотя… кто ещё не слышал эту дурацкую историю. Ты не подошёл ко мне после выступления. Ты смотрел по-другому, уж поверь, я знаю. И я надеялся не на этот разговор.
Одним глотком он осушил бутылку и открыл следующую.
– Хочешь, я ещё сыграю? – с неожиданным азартом произнёс Джон. – Хочешь, удивлю тебя сильнее? Порву остатки твоего жалкого самообладания.
– Я верю, что ты можешь, – спокойно ответил Николай. – За каким же разговором ты подошёл именно ко мне?
– А я не знаю. Что ж мне знать всё на свете! Хотелось бы надеяться, что я не знаю всего, – последнюю фразу он произнёс гораздо тише, и в тоне засквозила печаль. – В тебе есть что-то, не знаю… Но ты не как они. Поверь, такие, как я, это сразу чуют.
– Такие как ты?
– Сходившие на перекрёсток.
– Да, я слышал эту историю, – Николай почти прошептал. Вот оно, ответы, которых он искал. Неужели так просто? А ведь мальчишка будто правда чувствует в нём другого. И при этом не боится, а главное – не исчезает.
– Да все слышали. Только не верит никто.
– А если я скажу, что верю тебе.
– То соврёшь, – рассмеялся Джон. – Ты хочешь проверить. Узнать. И ты боишься. Так сильно, будто от этого зависит всё в твоей жизни.
– Ты прав, – неожиданно признался Николай. – Но я не те идиоты, которые спрашивают тебя ради своей выгоды, которые алчут лишь повторить твой подвиг.
– А тут верю. Такой, как ты, никогда бы не решился. Но зачем тебе я тогда? В тебе сила, и её на многое хватает.
– О чём ты?
– Сам знаешь. Удивительно, но когда нет души, видишь мир…трезвее, что ли. Подмечаешь детали.
– И как это, без души?
– А вот это редко спрашивают… Хреново, мужик, – Джон надолго приложился в бутылке. Когда он закончил, пустая тара с размаху полетела об стену. – Бухло уже не жарит, но если выпить очень много, есть смутный шанс его почувствовать. Слишком много для живого человека.
Николай молча ждал продолжения. Краем глаза он уловил девушку за соседним столом. Ту самую, которая зашла вслед за музыкантом. Она стояла неподалёку от них и будто флиртовала с одним из посетителей. Но всё её внимание занимал их разговор.
И только сейчас её лицо показалось Николаю смутно знакомым.
– Как тебе описать пустоту внутри, Ник? Представь, что ты знатно пережрал и ничего не помнишь. И на следующее утро выслушиваешь рассказы о ночных похождениях, глупо улыбаешься и оправдываешься, что всё это творил не ты. Что алкоголь – это дьявол, он завладел тобой. Ты больше так не будешь. И что тебе жутко стыдно, простите ребята. Вот только ты всё помнишь и давно забыл, что такое стыд. Вот только всё, что ты видишь, чувствуешь – это кромешная пустота. Не рай, не ад, а полное ничто. И боль, которая лавиной заполняет эту пустоту. Боль потери, к ней не привыкнуть. Она есть и нет. Будто ты уже умер, а тело зачем-то продолжает бродить по свету. Желаний больше нет. Они все исполнены, но мне насрать. Поэтому я так хорошо играю. Блюз – это боль, дружище. И гитара рвёт чужие души вместо моей…
– И ты знал, что так будет?
– Он предупредил, – Джон надолго замолчал. Пьяный гомон ворвался в их беседу как нечто чуждое и искусственное. Будто творец, увлёкшись разговором, не уследил за всем остальным. – Но представлять и испытывать – совершенно разные вещи, теперь-то я знаю.
Спутница Джона почти незаметно приблизилась на пару шагов. Николай понимал, что она очень хочет слышать разговор целиком, но никак не мог ей помешать.
– Я всегда мечтал играть на гитаре как бог. И обратился за этим к дьяволу. Где-то я свернул не туда, – хмыкнул Джон, допивая вторую бутылку. – Не ищи его, Ник. Не знаю, зачем он тебе так нужен… Но бог покинул эту землю, а дьявол уж очень жесток. Иногда вопросы должны оставаться без ответа.
С этими словами он рухнул лицом на стол и громко захрапел.
Девушка резко развернулась и направилась к выходу. Но в последнем взгляде, который она бросила на своего спутника, слишком явно читалось разочарование.
А Николай, наконец, вспомнил лицо, которое не давало ему спать по ночам. Даже чужое, столь изменённое лицо, всё ещё оставалось её. Как же он мог не узнать сразу?
Он тоже подскочил со стула и почти бегом ринулся к выходу, в котором только что скрылась девушка.
На тёмной пустынной улице луна подсветила единственный силуэт. Николай бегом нагнал её и схватил за руку. Неизменный нож возник у его горла.
– Пусти, – спокойно произнесла она.
Он нервно сглотнул. Ощущение холодной стали на горле было в новинку.
– Ты ждёшь, когда он расскажет. Когда он выдаст свой секретный рецепт. Как долго ты рядом в надежде, что он проговорится? – скороговоркой прошептал Николай.
– Не твоё собачье дело!
– Но ты же видишь его! Ты видишь, на что способна такая сделка!
– А ты, я смотрю, проповедником заделался? Так не трудись, наш пастырь каждое воскресенью хулит Джона в церкви.
Стальное лезвие на горле чуть отодвинулось. Но Николай не ослабил хватки, а девушка не убрала нож.
– Ты настроена серьёзно, я вижу. Но я должен предупредить, что если ты решишься, даже я не смогу тебе помочь. Если дьявол существует, если сделки – не шутка…
– Напугал, – девушка убрала нож и улыбнулась. Холодно и снисходительно. – Мне не нужна ничья помощь.
– Это моя ошибка, – прошептал Николай. – И я в силах тебя остановить.
Свет луны погас, стирая из мира серые краски. Пропал салун, исчезла улица, песок под ногами и кожаный корсет. Последними в небытии растворились удивлённые глаза Маи.
Николай стоял посреди заснеженного леса, по колено утонув в сугробе.
– Почему ты остановил её? Ты мог узнать ответ на вопрос, терзавший тебя столь долго. Не отводи глаз, – холодно отчеканила Марта, и Николай подчинился. – Думаешь, я не вижу твоих страхов? Думаешь, не чую?
– Я не хочу знать ответа, – дрожащим голосом произнёс он. Узнала ли она Маю? Или на этот раз ему повезло?
– Где же твоё любопытство исследователя? – иронично усмехнулась Марта. – Ты перенимаешь слишком много лишнего от своих созданий. А испуганный демиург – не ценнее карандашного рисунка на листе жёваной бумаги. Приведи себя в порядок.
С этими словами она исчезла, оставив ученика одного посреди леса. Николай закрыл глаза рукой и тяжело выдохнул. Ему хотелось опуститься на свежий снег и замереть на пару столетий…
Страх, который намеренно растила в нём Марта (в этом он уже не сомневался), и который так порицала в его глазах, отступил. Пусть ненадолго и не полностью, замерев в ожидании своего часа на краю сознания, но он уступил место безумной надежде. Мая вновь жива. Та самая Мая из леса прорвалась в его мир!