Инди сидела на диване, как всегда пребывая не в реальности. Она словно бродила по другому миру и заявляла нам с Тристаном, что видела призраков, которые отчаянно звали её на свою сторону. В иной мир. Ту реальность, в которой не будет боли и отчаяния. Инди была предпоследней жертвой опытов Квентина, и только после того, как он сломал её сознание, решил начать опыт сначала, используя ребёнка, чтобы не повторять тех же ошибок, которые совершил с другими.
Тристан принёс чай, который помогал Инди немного больше задержаться в нашей реальности и не ускользать в своё сознание. Она сидела на диване, подтянув к себе колени, и медленно глотала горячий напиток, настоянный на травах. В комнате не было никаких звуков, пока мы втроём сидели вокруг небольшого столика. Иногда мне нравилось это состояние покоя. Тишина разливалась благодатными нотками, и не хотелось её нарушать. Не нужно было заполнять пустоты словами.
– Иногда я задаюсь вопросом, почему так произошло? Где судьба постелила мне тропу, по которой я свернула, приняв неверное решение? – её слова звучали как бред, что было практически постоянно. Мы с Тристаном переглянулись, но не спешили прервать. – Связь, которая сейчас недоступна мне, всё ещё натянута где-то между моей душой и сотнями тысяч километров, разделяющих нас с Квентином.
Я не пытался выяснить, что именно она имела в виду терпеливо ожидая, когда Инди просто выговориться. Она так часто пропадала в своём разуме, будто намеренно пыталась завернуться в те стены, где ничто не могло навредить, что я не пытался вытянуть её обратно. Спасением для неё была изоляция и наша молчаливая поддержка. Я не имел права лишать её этого выбора.
Инди резко повернула голову в мою сторону, и когда я позволил нашим взглядом столкнуться, её губы прорезала не самая добродушная улыбка. То было больше похоже на разочарование, смешанное с ненавистью.
– Почему я не смогла вынести всех тягот? Ты реален, Иерихон, а вот я, всего лишь оболочка. Почему тебе удалось выстоять против того шторма, который обрушил Квентин, а меня он разрушил, затянув в водоворот смертельной воронки?
Меня настолько глубоко пронзило отчаяние и боль, что я не смог ответить, пока Инди продолжала смотреть мне в глаза, будто пыталась в них найти ответ на свой вопрос.
– Инди, я не позволю тебе сделать неверный шаг, – мягким голосом, произнёс Тристан. – Каждому из вас я дал обещание, которое выполню. Не остановлюсь, пока не найду то, что вернёт ваши жизни. Больше никто и никогда не сможет подобным образом навредить вам.
Её смех в тот момент, казался зловещей тирадой. Хриплый, с металлическими нотками, будто гвоздём провели по железу.
– Ох, Тристан, ты думаешь, что это поможет? Возможно, Иерихон получит свою жизнь обратно, но то, что сломало меня, изнутри изменив сознание, никогда не вернётся к норме. Я всегда буду испорченной не такой, как другие. Не собой.
Откинувшись на спинку дивана, я прикрыл глаза, понимая смысл слов Инди. Я впитывал в себя каждую букву, которую она произнесла с тихим отчаянием и потерей, будто уже решила, как всё будет в будущем. Она не могла и не хотела верить, что всё возможно исправить. На самом деле я был полностью согласен с её чувствами, понимая: даже если Тристану удастся найти противоядие то, что позволит противостоять ноктюрне, меня прежнего это не вернёт. Я навсегда останусь сломленным, а руки мои будут помнить кровь.
Инди тихо забормотала какую-то песню, похожую на те, что поют в детстве, колыбельную, пока всё звуки не стихли. Её голос удалялся, словно на расстоянии, но я знал, что она засыпает. Как только наступила последняя нота, всё стихло. Открыв глаза, я заметил, как Тристан смотрит на нас, словно на своих детей тех, кто до сих пор нуждается в защите.
– Ты солидарен с ней, – тихим шёпотом, произнёс он.
Тристан мог прочесть правду на моём лице, потому я не стал отвечать. Уложив Инди, мы вышли на свежий воздух. Окружающие нас деревья, что росли здесь с незапамятных времён, защищали от ветра. Тихие отголоски той бури, что прошлась по нам в компании Инди, всё ещё кололи сознание, но я не мог позволить себе зациклиться на тех обречённых перспективах.
– Теперь это не квартет, а трио. Что основатели собираются делать? С самого начала их всегда было четверо, кто возьмёт управление вместо ван Доренберга?
Тристан выглядел задумчивым, когда я задал тот вопрос. После разоблачения Илии, его, как и Квентина, приговорили к смерти, которую обставят, как несчастный случай. С помощью ноктюрны, которой владели основатели, можно было с лёгкостью сделать всё чисто и без лишних подозрений. Никакой драмы.
– Они всё ещё не привели приговор в действие, чтобы не разглашать предательство Илии ван Доренберга.
– Боятся последствий, – хмыкнул я. – Это вполне обоснованно, но долго скрывать им не удастся. Кто-нибудь заметит, что теперь они выступают втроём и станут задавать вопросы.
– Потому Илия до сих пор жив.
Я смотрел на мечущиеся тени, что сновали по лицу Тристана, понимая, насколько тяжёлый выбор предстоит сделать основателям. За прошедшее столетие их правления такого не случалось ни разу. Да, были предательства и попытки скомпрометировать тайну, которую хранили четыре семьи, но всё не заходило настолько далеко. Не имело подобных последствий.
– Всё слишком запутанно, но я знаю одно, место ван Доренберга не будет пустовать. Деймос по праву рождения должен нести это бремя, но сыны основателей никогда не занимали этот пост, не достигнув двадцати пяти лет. Он слишком безумен и нестабилен, чтобы иметь взвешенное решение. К тому же основатели не знают, как много знал Деймос о делах отца.
– Они подозревают мальчишку?
Меня удивило это, хотя и не должно было. Деймос, как и все в его окружении, думал больше членом, чем головой. Из всех всадников он был самым нестабильным. Я видел их инициации и посвящение в ближний круг, и Деймос был главным палачом. Он не боялся замарать руки в крови. Не боялся осуждения или непринятия. Он был их силой, в то время как остальные всадники, слишком сильно боялись запачкать свои руки.
– Они проверяют его, и если Деймос не имеет никакого отношения к предательству своего отца, его продолжат обучать, а по достижению нужного возраста он получит полную власть и законно займёт место одного из основателей.
– Ты не договариваешь.
– Есть одна вещь, которая меня чрезвычайно волнует, – Тристан поднял очки и протёр глаза, явно тот вопрос не давал ему покоя. Мой интерес разгорелся с новой силой. – Семья Монарх уже давно претендует на место в кругу основателей. Ведь пока их трое, любое голосование или решение не может быть проведено, так как перевес окажется в пользу голосовавших.
– То есть несоблюдение правил, – задумчиво протянул я. – Но пока они держат Илию в подземелье, никто не станет заявлять права на его место.
– Рано или поздно это всплывёт и основателям не удасться сдержать недовольных. У Монархов большое влияние и сильные союзники, которые потребуют справедливости даже зная, что по достижению нужного возраста это место будет принадлежать Деймосу.
– Семья Монарх, которые два года назад потеряли своего сына из-за пожара, устроенного всадниками?
– Их виновность не была доказана. По сути, те игры, в которые играют всадники, порой заходят слишком далеко и могут стоить жизни. Адам Монарх был с ними с самого детства, но, решив принять правила тёмной игры, поплатился своей жизнью.
Та история имела слишком много данных, которые не сходились в одной точке производной. У каждой стороны есть два оборота, не стоит забывать, что всадники смогли доказать свою непричастность к смерти Адэра Монарха.
– Думаешь, они хотят отомстить?
Тристан выглядел слишком задумчивым, он точно предполагал подобное развитие ситуации.
– Всё совпало слишком удачно. Пустующее место одного из четвёрки рано или поздно раскроется – это лакомый кусок, от которого многие захотят откусить. Их силу и влияние, пожалуй, можно сопоставить с семьями основателей. Но проблема заключается в том, что они не посвящены в те тайны, которые скрывает каждая семья.
– В этом и проблема. Деймос, в случае своей невиновности, имеет право на наследование поместья Талломар, но до того дня слишком много времени. Не просто месяцы, годы, которые необходимо учесть при принятии решения.
Слишком много неизвестных, которые придётся решить. Основатели не могли рисковать тайной, ведь при посвящении семья Монарх углубится в старые истории, которые должна будет хранить до конца жизни, и платой за предательство всегда будет кровь.
– Им придётся принять решение, которое не может быть правильным, ведь его попросту нет. Любой выбор окажет свои последствия, и я надеюсь, они не будут слишком разрушительными.
Академия Дракмор место многочисленных закрытых клубов и тайных сообществ. Но самым, пожалуй, элитным было общество всадников. Сыны основателей, считавшиеся неприкосновенными, хотя дело обстояло совершенно иначе. Их никто не жалел, не делал скидку, спрашивая гораздо глубже и больше, потому что каждый преподаватель в Академии понимал, всадники – это будущее Дракмора. Они должны быть быстрее, лучше, умнее, превосходя каждого студента, чтобы в будущем умело и правильно руководить этим величественным местом.
Мы зашагали по тропинке к Лунарию. Я вдыхал плотный аромат солёного воздуха, размышляя обо всём. Инди. Всадники. Основатели. Медея. Последняя тема всегда приносила боль и отчаяние. А ещё сожаление.
Боль не то слово теперь, когда она проникла мне под кожу, пульсируя в кровотоке. Медея была постоянной мыслью в моей голове. Её имя выбито на сердце. Боль – просто слово. Она не отражала того, что я чувствовал себя, словно горю в аду. Заживо. Без отдыха. Без возможности вдохнуть воздух и получить передышку.
Агония. Да, вот оно то слово, которое описывало моё состояние. Раздирающая на мелкие клочки, на лоскуты, рвала сердце. По венам не кровь текла, а жидкая лава. Всё внутри пульсировало от того, насколько невыносимо представлять, что больше не увижу её. Не услышу. Не напишу. Не смогу вдохнуть аромат кожи. Уткнуться носом в ямочку между шеей и плечом. Вдыхать её, чтобы она выдыхала нас.
Лунарий всегда был для меня местом спокойствия и глубокой тишины, не считая дневных часов, в которые зал наполнялся надоедливыми студентами, сующими свой нос не в свои дела.
Мне нравилось влияние, которое я распространял на студентов. Они внимали каждому слову и пытались научиться видеть то, что я предлагал. Ведь заглянуть поглубже в себя, чтобы понять душу и мысли, мог далеко не каждый.
Я поднялся на возвышение, приложив ладонь к стеклу, и ловил капельки дождя, что барабанил по крыше.
– Мне нужен подопытный, – голос Тристана прорезал тишину покоя, в которую я так отчаянно желал завернуться, и никогда не мог. – У меня есть цель. Тебе интересно?
Охота. Преследование. Наказание. Все три пункта, которые заставляли меня становиться хищником. Тем самым совершенным оружием, что создал Квентин.
– Что произошло с последней жертвой? Он не выдержал дозу или ты наигрался? – голос сухой, как гравий.
Я следил за тем, как капелька дождя, упавшая на стекло со стороны улицы, медленно ползёт вниз, попадая в другие потоки и образуя своеобразную реку, скользящую к земле.
– И то и другое. Слишком слабый, – разочарование в голосе Тристана повеселило меня. – Предполагая, что убийцы имеют более стойкий характер и психику, я не думал, что они будут настолько послушными. Что доказывает теорию, которую строил Квентин.
Злость вспыхнула в венах, как подожжённый фитиль, и пронеслась ураганом. Квентин считал, что детское сознание более пластично и если начинать опыты в раннем возрасте, то можно сформировать устойчивое сопротивление и сильную волю. Он тренировал меня, как питбуля, говорил «фас», и я нападал. Меня тяготила та связь, которую проложил в моей душе Квентин, но я не мог её искоренить. Он слишком хорошо манипулировал моим сознанием.
– Значит, охота. Кто цель?
– Тебе будет интересно, – загадочно протянул Тристан. – Жду вас в полночь. Всё готово, а я устал ждать, так что не затягивай.
Самым лёгким вариантом было применение ноктюрны, но я не хотел использовать наркотик, когда мог справиться сам. Моя сила росла вместе с теми приказами, которые любил запечатлеть в сознании Квентин Вирмор. Я знал, на какие точки нужно надавить, чтобы вырубить человека и не привлекая внимание доставить в лабораторию Тристана. Пока моя жертва охотилась на невинную девушку, я выслеживал, дышал той нотой горячей погони.
Тристан оказался прав, мне нравилась та гонка. Очередной безмозглый придурок, решивший, что может безнаказанно охотиться на нашей территории. Я не позволил ему поймать девушку, на которую он положил глаз, опередив на шаг. Как только заметил, что парень начал действовать, перехватил его, скрываясь в тени. Шея является одной из самых эффективных точек. Я нанёс удар сбоку, прекрасно зная, что именно там находится сонная артерия. Блуждающий нерв, который затронул, обеспечил моему сопернику как минимум головокружение, дезориентацию, которой мне хватит, чтобы уложить его в багажник.
– Вот как бывает, когда не следишь, кто может стоять за спиной, – прижимая его податливое тело к себе, пробормотал. – Стоит знать, что на любого охотника найдётся хищник, который может оказаться куда опаснее.
Со стороны мы выглядели как два лучших друга, только немного пьяных и разгульных. Вот в чём всегда был подвох: тот, кого ты хотел похитить, если всё сделать правильно, не мог оказать нужного сопротивления. Никаких криков о помощи, попыток сбежать или устроить драку.
Я погрузил его тело в багажник, связав руки и заклеив скотчем рот. Мне осталось только доставить добычу в пункт назначения и наблюдать за допросом, который Тристан, несомненно, устроит. Они как безропотные рабы с таким упоением рассказывали о своих тёмных делах, чем подогревали градус нашей ярости.
– Ну, здравствуй, брат, – усадив свою добычу на стул, наблюдал за тем, как Тристан запрокинул ему голову и влил раствор ноктюрны.
– Ты, как всегда, пунктуален, – скривив губы, ответил он. – Ну, что, приступим?
Тристан взял блокнот, тщательно записывая все изменения, происходившие с подопытным. Он отмечал сходства и проводил параллели для своих отчётов. Тщательная работа, которой Тристан уделял так много времени, однажды должна была окупиться, но этот день ещё не настал. День, когда он найдёт противоядие, и я смогу сказать Квентину «нет». Откажусь подчиняться его приказам и смогу наконец-то ответить сполна за всё, что он принёс в мою жизнь.
– Сколько жертв на твоём счету?
– Тринадцать.
– Назови все имена и расскажи подробно, что именно ты делал с теми девушками.
Он кивнул мне на блокнот, и я начал писать имя каждой жертвы. Вот почему подобные люди были отличными экземплярами нашего эксперимента. Мы играли в опасную игру правосудия, не имея права осуждать их за все чёрные проступки, которые они совершили, но мы это делали. Выносили вердикт. Наказывали. Платили по счетам за тех, кто пострадал и не мог дать сдачу. Позже, я пробью имя каждой девушки, чтобы выяснить, что с ними произошло, после чего отомщу.
Силуэт влюблённых, неясные очертания, будто размытые контуры, нечёткие. Нет границ, никаких ломаных линий, только плавные изгибы, и я мог часами смотреть на двоих влюблённых, представляя нас с Медеей. Она оставила мне эту картину, выражая глубину своих чувств. То, с каким плавным изгибом она изобразила девушку в объятиях мужчины, для меня выражало полное доверие. И часто я боялся, что потерял его навсегда.
– Я люблю тебя издалека, не касаясь твоих рук, не вдыхая аромат твоей кожи, – тихо шептал в пустоту комнаты.
Она всегда рядом, даже если время исчисляется миллионами километров. Неизвестность, как паутина, внутри вьёт свои корни, прорастает испещряющими ранами и гноится. Я не знал, где она? Как справляется? Чем занимается? Но зная Тристана, мог быть уверен в одном: Медея в безопасности, и если обстоятельства позволяли, она занималась любимым делом. Рисовала прекрасные картины, училась, ходила на выставки и, надеюсь, вспоминала обо мне.
Проведя пальцем по краскам, отвернулся, желая уменьшить давление в груди. Я настолько привык к боли, которая каждый день горела в венах, но продолжал истязать себя, запоминая каждую линию тех влюблённых.
Схватив сумку, вылетел из дома и направился в Торн холл. Спарринг с Тристаном всегда горячил кровь. Тело напрягалось, ожидая следующего шага противника. Мы никогда не пользовались экипировкой, предпочитая босыми ногами ступать по земле. Это привносило свою долю остроты в каждый наш поединок.
– Ты ведь знаешь всадников и то, на что они способны.
– Я прекрасно осведомлён о том, какую игру они вели, но никто не ожидал, что дам отпор, заставлю признаться в их виновности.
Его признание казалось слишком злобным и довольным. Я остановился. Грудь тяжело вздымалась, капельки пота скользили по обнажённому торсу, впитываясь в резинку штанов.
– Ты подверг их основательному допросу?
– В присутствии их отцов. Правда, ван Доренберг не участвовал, но остальные вдоволь наслушались историй о том, на что способны их сыновья. Думаю, в этом году будут вести себя намного тише.
– Сомневаюсь. Даже если они признались в том, что творили с Береникой, не значит, что отступят. Они выберут новичка для посвящения в их тайный клуб и начнут творить дичь.
Тристан сделал серию атак, а я отступал, будто он тоже злился и хотел в том поединке выбить все мрачные чувства из души. Ярость не самый лучший мотиватор, особенно когда в твоих руках острое оружие, способное причинить реальный вред. Оставить рану на коже, но мы были слишком увлечены процессом и знали, какие последствия нёс каждый наш поединок. Я всё ещё помнил, как нанёс рану, распоров кожу на груди Тристана. Это было больно и дико, но он справился. К тому же Тристан тоже оставлял на моём теле порезы, а после обязательно обрабатывал.
– Агнеш пригласила нас на ужин.
Его слова заставили меня резко остановиться, отразив удар, который был нацелен мне в грудь. Опустив рапиру, посмотрел в глаза Тристана. Он не отвёл своего взгляда, пока я грубо дышал. Я ненавидел приходить туда, где всё напоминало о потере. Ненавидел смотреть в глаза её семье и лгать, не имея возможности раскрыть правду. Ужасную, ту, которая потрясёт их умы до основания. Уверен, самое меньшее, что сделает отец Медеи, запретит мне видится с ней. И я не исключал того, что он мог избить меня за то нападение, в ночь кровавой луны.
– Вся семья собирается, и мы должны прийти.
– Я не вхожу в число семьи, Тристан.
– Они ничего не знают, эта тайна останется только между нами. Медея никогда не обвиняла тебя и не хотела, чтобы ты взял бремя той вины, за которую не несёшь ответственности. Это был не твой выбор.
– Но я несу! – рявкнул, развернувшись к нему. – В этом вся проблема, я несу его каждый чёртов день.
Мне приходилось смотреть им в глаза и лгать, ведь Медея не просто проходила обучение в лучшей школе искусств, как думали её родители, она сбежала. Спряталась, чтобы большой злой волк не нашёл её и не растерзал. Я хотел узнать о том, как она проводит время, смогла ли привыкнуть к другому городу, но Тристан не говорил ничего. Абсолютно. Он боялся, что любое слово, которое я услышу, использую для поиска и найду её. Незнание – самая худшая вещь, которую я чувствовал.
– Послушай…
Тристан хотел остановить меня, но я вырвал свою руку из его захвата.
– Нет, это ты послушай. Я был там, я охотился за ней, как дикий зверь, которому велели выследить и убить. Это я держал свои руки на её шее и готов был выполнить приказ Квентина, – с каждым словом мой голос понижался до рычащего гула.
Тристан позволил мне уйти, но я не мог сбежать от правды. Она как свора адских гончих гналась за мной, не позволяя забыть. Оставить позади всё, что я совершил. И поступок, который рвал сердце больнее всего, – моё нападение на Медею. Я помнил чёрную жажду, с которой наблюдал за её попытками сбежать. Чувствовал, будто снова и снова вынужден переживать те эмоции в наказание. И самое больное то, что я наслаждался каждой минутой, пока находился под давлением приказа.