Я слышала отдельные обрывки фраз, и они зудели в сознании глубокими ранами. Уйти было тем самым, которое я желала вывести на своей коже чернилами. Позволить тому губительному слову из четырёх букв, впитаться в кожу и отравить кровь. Понимание того, что должно произойти, заставило меня бороться с чувством надвигающейся утраты. Я знала, что предложит Тристан и как бы сильно Иерихон ни хотел остаться, он пойдёт за братом, чтобы уберечь меня, а я была слишком погружена в него и не хотела отпускать, даже зная последствия, которые могут догнать нас и слишком больно укусить за задницу.
– Похоже, нам предстоит познакомиться ещё раз, – стоя позади меня, заметила Береника.
Она застыла напротив окна и смотрела на меня радостными глазами, словно встретила старого друга. Береника сократила пространство между нами и обняла. То объятие было таким крепким и ободряющим, что я позволила себе впитать его тепло и поддержку.
– Похоже, теперь я знаю твоё полное имя, Медея, – отстранившись, мягко протянула Береника. Её глаза сияли счастьем от нашей встречи. – Судьба порой делает просто ошеломляющие повороты, ты так не думаешь?
Вместо ответа, я засмеялась. Тот смех был немного натянутым, напряжение последних двух дней зашкаливало, заставляя градус тревожности, подняться на новый уровень.
– Теперь все наши разговоры имеют совсем иное значение, – пробормотала Береника. Она присела за стол, и я налила нам по чашке кофе.
– Это, конечно, не тот, что варила ты, но тоже неплох.
– Мне нравились наши встречи в «Тринити». Ты была одним из лучших посетителей и даже в жару выбирала горячий кофе.
В той мягкой тишине мы предались прошлому. Я помнила, как тряслись руки, когда решила открыть для Береники свою личную галерею и её восторг от картин Академии. С каждым последующим витком наши судьбы переплетались более глубоко и тесно. Связывались тонкими узелками, чтобы однажды привести каждую из нас в эту точку.
Тристан вышел из комнаты, прикрыв тихо дверь.
– Он заснул, – на мой вопрос, застывший в глазах, ответил.
Я проследила траекторию его взгляда, который замер на Беренике. То, что мелькнуло там за завесой тьмы, заставило меня неловко поёрзать на стуле. Их чувства, которыми обменивались двое влюблённых, будоражили. Тристан остановился позади Береники, не оставив между ними никакого пространства. Он положил свои большие ладони на её плечи и посмотрел на меня.
– Как, по-твоему, всё будет развиваться?
– Ты задаёшь вопрос, на который у меня нет ответа. Ведь знаешь, как я хочу остаться с ним, Тристан, но никто даже не может представить, чем всё закончится.
Он прикусил губу и покачал головой, будто что-то взвешивая, и ему, очевидно, совсем не понравилось то решение.
– Играть с Квентином слишком опасно, но Иерихон не может просто отступить, это не в его власти. Но ты Медея…
– Нет, – тихо, но категорично, перебила его. – Так же, как и он, я не отступлю. Хватит. Три года прошло, а вы не продвинулись в своём плане ни на шаг. Я больше не стану прятаться.
– Такая же безрассудная и упрямая, как мой брат, – в его голосе слышалось недовольство. – Мы с Береникой останемся с вами, пока история не начнёт развиваться. У нас есть определённая теория, которую стоит проверить, но, если хоть что-то будет угрожать твоей жизни, не думай, что я позволю тебе остаться.
– Ты не сможешь мне помешать.
Тристан слишком самодовольно усмехнулся.
– Проверь меня, Медея. Оглянуться не успеешь, как я вырублю тебя, свяжу и увезу туда, где никто не найдёт. Даже ты сама не сможет выбраться.
Я закрыла рот от той горячности в каждом его слове и не знала, что ответить. Он стоял там такой самодовольный и гордый, а я сидела напротив, глотая слова, готовые перечеркнуть его заявление. Береника чувствовала напряжённую обстановку между нами, но не влезла. Она знала какую-то часть истории, возможно всю, и понимала, не стоит лезть между молотом и наковальней.
– Думаю, вам лучше взять перерыв и всё обдумать. Нам нужно вернутся к исследованиям. Тебе, Тристан, следует проверить теорию, о которой говорил, а Медее лучше отдохнуть и позаботиться о ранах Иерихона.
Она встала, словно своими словами поставила точку в нашем споре и подтолкнула Тристана к двери.
– Если тебе что-нибудь понадобиться, я рядом.
Береника подошла и обняла меня, после чего ушла, что-то тихо бормоча Тристану. Я улыбнулась, понимая, что она отчитывает его за то суровое поведение. Это было настолько удивительным то, как Береника меняла Тристана Вирмора, которого никто никогда не смел отчитывать. «Смерть в чёрном», похоже, отдал своё сердце единственной девушке, имеющей наглость, восстать против его воли и желаний.
Передо мной лежал свежий выпуск газеты, пока глаза пробегали по статье. «Убивающие картины» – заголовок, который прошёлся дрожью по моей коже.
«История убивающих или отравленных картин слишком стара, и никто не мог подумать, что это произойдёт рядом с нами. В данный момент известно лишь о трёх смертях. Убийство мистера Эриксона, актрисы Аниты Брием и премьер-министра Гейра Хорде. По следам расследования мы идём за убийцей. Его почерк прописан в каждой линии, что нарисована на холсте. После экспертизы выявлено, что в краску были подмешаны ядовитые вещества. Так кто же этот деятель искусства, который пытает свои жертвы подобным образом и почему?»
Когда мои глаза опустились в самый низ, я замерла. Кажется, даже дыхание остановилось. Глаза выхватывали отдельные фрагменты рисунков, пока не сошлись в единую точку. В каждой из тех картин я узнала свои работы. Но это же настоящий бред, ведь я не рисовала те картины, добавляя в краску яд, и не пыталась кого-то убить. Я даже не знала о тех людях, так как такое возможно?
Вина – чувство слишком глубокое и давящее, потому мой мозг услужливо подкинул идею о том, что те картины не мои. Они не написаны моей рукой. Снимок в газете, казался чётким и ярким, но я могла ошибаться, ведь подобные картины рисовали множество художников.
Первое, что сделала, вбила в поисковик имя каждой жертвы, чувствуя, как оковы ужаса, сдавившие трахею, сжимаются всё сильнее. Первый, мистер Халдор Эриксон – весьма знаменитая персона, как и каждый, кто находился в списке. Он основал империю. Сеть самых роскошных отелей, расположенных в каждом городе. Их ценники казались мне заоблачными.
Актриса Анита Брием – очаровавшая своих поклонников незаурядной внешностью. В ней было смешано столько разной крови, отчего миндалевидные глаза, которые актриса подводила чёрным карандашом, казались непростительно привлекательными. Точёное лицо, тонкий нос, красивая линия губ и золотые локоны, струящиеся по плечам.
Премьер-министр Гейр Хорде, о нём в интернете было слишком мало информации, и я не нашла ничего, что могло бы скомпрометировать его личность. Хотя тот, кому есть что скрывать, никогда не выставит на всеобщее обозрение свои грехи. Так почему убийца выбрал именно этих людей? Чем они были связаны между собой?
Найти что-то общее у каждого убитого «ядовитыми картинами», я не смогла. Отстранившись от ноутбука, сложила газету и спрятала, а мысли не останавливали свой головокружительный хоровод. Они, как клубок ядовитых гадюк, шипели, извиваясь внутри, и жалили так больно, что мне хотелось кричать.
Я растёрла между большим и указательным пальцем малахитовую краску, которая окрасила кожу в мерцающее зеленоватое свечение. Пальцами коснулась полотна, добавляя блеска в картину, которую мы рисовали на сегодняшнем уроке. Мне нравилось то, с какой радостью дети смотрели, когда я рассказывала про технику рисования, которую применяла. Объясняла процесс, когда мы создавали фон для будущего рисунка. Они ловили каждое слово, будто жадные птенцы, желающие знать и уметь всё на свете.
В класс вбежала Рина, когда я убирала кисти. Преподавать по воскресеньям в Академии Морвир было интересным занятием, за которое я с удовольствием ухватилась, когда мистер Обрайт, преподаватель по живописи, предложил эту идею. Возможность передать свои знания, которыми я так долго напитывалась в Академии и за её пределами, казалась очаровательной.
– Это вам.
Она передала конверт из плотной коричневой бумаги, скреплённой сургучной печатью.
– Где ты его взяла?
Девочка пожала плечами и закусила губу.
– Рина, ты снова выходила за пределы Морвира?
Она надула губы, понимая, если признается, её накажут, потому развернувшись убежала, закрыв за собой дверь. Недоверчиво покачав головой, я вытерла руки, закрыла краски, убрала конверт в сумку и направилась к машине. Небольшая прогулка поможет отвлечься, потушить немного тот извергающийся кратер мыслей, о трёх убийствах.
Я сидела в старом парке в окружении птиц. Тихо щёлкал затвор фотоаппарата, когда делала снимки голубей и маленьких воробьёв, что пытались стащить зерно и побыстрее улететь. Мне нравилось запечатлевать их в действии, после чего переносить на полотно, вот только я всегда шла намного дальше, открывая дверь тьме, что таилась в подсознании и рисовала не просто птиц, изображала их мрачную сторону, привнося в каждую картину мистическую загадку.
Отложив фотоаппарат, который подарил отец на тринадцатилетие, чтобы я могла снимать загадочное море Лафотен, леса, что окружали Шартре, а после папа распечатывал те снимки и рассматривал вместе со мной, замечая детали, которых не видела я. Это всегда было весело и познавательно. Я ловила каждое его слово и не могла насытиться той атмосферой уюта, которую излучал папа.
Мой взгляд зацепился за конверт. Достав, сломала сургуч, вынула письмо с вырезкой из газеты «Убивающие картины». Записка всего из двух предложений от неизвестного человека, послала дрожь по рукам. Мне хотелось выбросить те листы в мусорку, но руки не слушались. Пальцы крепко сжимали листы, пока глаза выхватывали угрожающие слова.
«У меня есть основания полагать, что каждая картина нарисована вами, мисс Риверфорд. Я знаю о вашем творчестве гораздо больше, чем вы думаете, и могу доказать вашу причастность в трёх убийствах.
Неизвестный».
То письмо прожигало кожу, а мысли плавились, будто кто-то приставил к моей голове паяльник. Жутко, страшно и провокационно. Игра, которую кто-то неизвестный затеял, для меня грозила вылиться огромным резонансом. Я не хотела стать главной участницей того шоу, но, похоже, не смогу никак противостоять. У меня были только неизвестные, а уравнение без определённых данных остаётся нерешённым, как бы сильно я ни хотела найти ответ и поставить точку.
Я уже перестала думать о том, как это происходит и почему, когда поняла, что пальцами держу ручку, а кожа на левой руке окрасилась чернилами. «Убивающие» было выведено на внутренней стороне, прямо поверх слова из десяти букв. «Сломленный» всё ещё вибрировал под кожей, но теперь его перекрыло другое, более громкое и резонирующее.
– Ты позволишь мне сегодня быть твоим гидом?
Голос Иерихона вырвал меня из той западни, в которую так упрямо хотел заковать меня мозг. Выдохнув, обернулась, заметив на нём непривычные чёрные джинсы и белую рубашку. Длинная коса перекинута на правое плечо, а глаза, боже, в его взгляде так много потребностей и желаний, которые я жаждала удовлетворить. Сглотнув, улыбнулась, не пытаясь выяснить, почему он решил устроить экскурсию в городе, в котором я жила последние три года.
– Что-то случилось? И не лги, я вижу по глазам, читаю твоё тело, оно напряжено, на пределе, будто ты окунулась в горячую воду, – Иерихон выгнул брови, его взгляд скользнул по моим рукам, которые я убрала за спину. – Прячешь, значит? Я дам тебе время до вечера, Медея, а потом найду ответ сам, если не решишься рассказать.
Я пыталась ответить, дать развёрнутое предложение на его заявление, когда Иерихон коснулся моей щеки легко, словно бабочка порхала над кожей. Он заправил выбившуюся прядь волос за ухо и протянул конверт. Специальное именное приглашение на чёрной матовой бумаге с золотыми красиво выведенными буквами, гипнотизировало тайной. Я провела пальцем по золотым буквам, похожим на патину, чувствуя, бархатное касание кончиками пальцев.
– Что это?
– Приглашение понадобится там, куда мы направляемся. У тебя есть десять минут.
Иерихон подмигнул, скрывая голод, который полыхал с того момента, как он приказал подойти к нему, всё ещё избитому, но каждый из нас сдерживал его, заточив в титановые оковы. Опасно, на грани безумия, но это придавало нашей истории свой мрачный шарм. Волнение разлилось по телу, когда я переоделась в платье сапфирового оттенка и вышла к Иерихону. Кожа горела в тех местах, которых он коснулся взглядом, на протяжении всего того времени, пока мы направлялись к конечной точке.
Большое здание не говорило о том, что внутри я увижу нечто нереальное, не поддающееся разумному обьяснению. Как только мы вошли, я заметила, что из стен торчат руки, так похожие на настоящие. Некоторые из них держали картины под неправильным углом – не ровно, будто еле удерживая. Какие-то вообще вверх ногами висели.
В этом лабиринте прекрасно-ужасной картинной галерее я шла по воде, слыша, как расходятся круги от моих шагов. По всему периметру огромной комнаты были расставлены лавочки. На стене висело изображение картины Айвазовского «Буря» с кораблём, попавшим в шторм, – потрясающая работа. Текстура красок, цвета всё, что было в той картине, завораживало, но меня удручало, что это всего лишь изображение видеомонитора, хотя свет был подобран просто фантастически.
– Холодок пробегает, да, Медея? – шёпотом искусителя, бормотал Иерихон, поглаживая моё плечо и даже ткань не могла спасти от жара, который он транслировал, попадая прямо в мой кровоток. – Смотри.
В мои уши полилась музыка, точнее, грохот. Молнии сверкнули, гром басом наложился сверху, когда ожило море. Волны бушевали, а небо, что раскинулось на стенах и потолке, казалось грозным. Хмурилось чёрными тучами. Воссоздание старой картины с помощью звуковых эффектов и реализации продолжения, что на самом деле скрывает рисунок, были восхитительны. Я будто чувствовала вкус моря с его солоноватой текстурой и прохладой. Когда новые технологии встречаются с классическим искусством, происходит нечто экзистенциальное.
Паруса колыхались от ветра, пока корабль бросало из стороны в сторону. Музыка нарастала богемным крещендо, усиливая эффект звука. Молнии прорезали небеса, озаряя нас вспышками, гром бил по барабанным перепонкам, лишая возможности оторваться, отвести на секунду, на миг взгляд, чтобы не упустить ни единой детали. Совокупность всех эффектов производила масштабное впечатление восторга и детского задора.
– Картина оживает прямо на глазах. Это удивительно, – волнительным трепетом, ловя каждое движение бушующих, беснующихся в четырёх стенах волн, шепнула Иерихону.
Края волн пенились, шипели, будто находились на грани с лавой, набегали и тут же, жужжа, пытались сбежать. Вода переливалась, становясь чёрной с непроглядным отливом синевы. Море, будто злилось, рычало на людей, посмевших вторгнуться в его масштабные владения. Величие стихии преображалось на глазах. Волны вздымались вверх и с диким грохотом падали обратно, задевая корабль с напуганными людьми, будто играя.
– Кажется, что от картины веет сыростью и морским ветром.
Я поймала себя на мысли, что хочу поднять руку и стереть с лица влажные, солёные морские брызги.
Иерихон нашёл мою ладонь и сплёл наши пальцы в замок, как делал это прежде. Сила, с которой новый виток желания опалил лёгкие, заставила меня судорожно выдохнуть. Я опустила взгляд, встретив сплетение наших рук, и ответила своим. А после помнила его взгляд, ведь если для меня это было чем-то удивительным из раздела волшебства, Иерихон смотрел не на ожившую картину, а на меня.
– Ты ведь никуда не выбиралась, правда? Даже не знаешь обо всех тех местах, которые помогли бы скрасить время.
И снова попал точно в цель. Самая претенциозная и невероятная галерея, о которой я даже не слышала, но благодаря Иерихону смогла узнать на какие чудеса способно искусство.
– Значит, теперь тебе придётся показать мне каждое место, которое я не посетила.
Иерихон поднял свободную руку и провёл большим пальцем по моей нижней губе. В тот миг с потолка мелькнула яркая вспышка, поразившая меня своим касанием.
Поцелуй, просто слово, но, когда ты делишь его с тем, кому отдала душу, оно имеет гораздо больше граней. Ломаных. Кривых. Безупречных. Касание губ, словно я рисовала тот момент маленькими росчерками, спиралями, что витиеватыми узорами создавали линии на душе. Экзистенциальные чувства, взрывающие сознание.
Будто фейерверк если бы в небо запустили краски разных цветов: аквамариновый перетекающий в муаровый. Грани чёрного опала и яростного красного. И каждая касалась меня, тянула, требовала отпустить осторожность и впитать в себя всё то разнообразие живых красок.
Как пузырьки, чувства лопались внутри, касаясь лёгкими, как пёрышко волнами, которые тут же срывались очередной последовательностью новых вкусов и цветов. Каждая последующая волна казалась страшнее предыдущей, потому что сметала лёгкость, наслаивалась по спирали, пока я не начала задыхаться. Тяжело, грубо и до неприличия пугающе.
– Ты стала ещё вкуснее, чем я помню, – выдохнул Иерихон, и голос его переливался мрачным чёрным. Столько граней резких, кривых, несовершенных, но каждый раз я наслаждалась, улавливая новые оттенки. – Сладкая, горячая и такая же отзывчивая для меня.
Он легко лизнул мои губы, словно наложил печать. Так, Иерихон действовал, пристрастив меня к своему вкусу, своим оттенкам, чтобы я не могла захотеть кого-то ещё. Чужое прикосновение вызывало во мне чувства, пропорциональные тем, которые должна испытывать. Они были похожи на острый клинок, запретный и яростный.
Казалось, слишком ярко то мгновение, когда мы разорвали оковы жгучего поцелуя. Пока мы делили тот властный яркий поцелуй, небо приобрело серо-свинцовые оттенки, холодные и мрачные, которые так яро контрастировали с бледно-жёлтыми и розовато-перламутровыми.
– Что вы решили?
– Он попытается забрать тебя, но я не отпущу, больше никогда. И это не просто слова, моя прекрасная художница, это клятва, которую я не нарушу.
– Думаешь, Тристан способен…
– Чтобы защитить тебя, он пойдёт на всё. Не преуменьшай значения слова из трёх букв.
Этого было достаточно, чтобы узел сомнений немного ослаб.
– Расскажешь мне про то слово? – спросил Иерихон, когда мы прогуливались обратно к дому.
Я всё ещё пребывала в манящем, словно пузырьки шампанского вдохновении, когда его вопрос разрезал полотно удовольствия, острым клинком. Тишина в ответ, потому что подобрать слова и объяснить с самого начала о том, что произошло, казалось слишком сложным.
– Слово из девяти букв и должен признать, довольно устрашающее.
Я знала, что он каким-то образом смог его прочесть, каждая строчка до сих пор колола меня ядовитыми укусами.
– Убивающие, – протянул он, когда мы вошли в квартиру и дверь закрылась. Теперь один на один, мне не удастся отвернуться. – Откуда это слово? Что оно несёт в своей основе?
Дрожь прошла по телу ломанным импульсом.
– Твоя улыбка всего лишь маска, за которой скрываешь боль, – приподняв мой подбородок большим и указательным пальцем, мягко сказал Иерихон. Когда наши взгляды встретились, он склонился, не разрывая контакта. – Отдай мне трон, тебе больше не нужно быть сильной.
Его голос был глубок, словно океан, безмятежный, бездонный, искрящийся морской синевой. Но когда Иерихон злился, та ярость смерчем наполняла океан. Он разрывался на части, трещал, пугал, словно ядовитая жгучая ртуть, попадал по трахее в лёгкие и выжигал кислород.
– Не надо быть сильной, Медея. Сильным я буду, за нас двоих.
Иерихон потянулся ко мне, убрал за ухо прядь волос. В его глазах застыли те слова, не просто обещанием нерушимой клятвы, которую он мог выполнить. Я всё ещё чувствовала свою уязвимость, то слово кололо тонкими иглами по коже, не позволяя отстраниться. Забыть.
– Убивающие, – сорванным шёпотом донёсся мой голос и упал в пространство между нами тяжёлой глыбой льда той самой, что холодом по коже пробегает.
Стук в дверь, возможно, спас меня от той мрачной исповеди, а, возможно, он стал спусковым крючком, катализатором, который повлёк за собой целую череду событий.
Иерихон занимался поиском Квентина, потому заставил меня пойти с Лилит на выставку. Он не хотел, чтобы я сидела в одиночестве, грызла себя страхами и сомнениями, пока они с Тристаном рискуют, пытаясь найти ответы.
Надо признать, на какое-то мгновение я забыла обо всём страшном и тайном, что нависло над нами, свинцовой грозой. Выставка проходила в большом баре. Из колонок лилась классическая музыка Моцарта, пока посетители бродили по коридорам, осматривая картины, выставленные на всеобщее обозрение.
– Ты должна принять то предложение, – в сотый раз, промолвила Лилит.
– Реставрация картин не то, чем я занимаюсь, и ты знаешь это.
– Я же говорила это не реставрация.
– Тогда будь более конкретной, – разочарованно выдохнула и посмотрела на Лилит. – Не понимаю почему для тебя это так важно. Объясни.
Мы остановились напротив картины Джона Уотерхауса «Цирцея завидующая». В своей работе он использовал палитру зелёных оттенков, сочетая их с гаммой тёплых коричневых и телесных цветов. Выбранный вертикальный силуэт подчёркивал направление движения падающей струи волшебного отравленного зелья.
По легенде Главк, в которого была влюблена Цирцея, влюбился в прекрасную девушку Скиллу. Чтобы избавиться от соперницы, Цирцея отравила воду в озере, в котором любила купаться Скилла. После омовения в отравленной воде Скилла превратилась в чудовище с множеством собачьих голов. Завораживающее зрелище.
– Мне нужно подкрасить губы. Скоро вернусь, – так и не ответив на мой вопрос, пробормотала Лилит.
Как только она ушла в дамскую комнату, я осталась наедине со своими мыслями. Предложение заняться данной работой, но не с нуля на чистом холсте нарисовать свою картину, а закончить то, что начал другой художник, не являлось для меня чем-то захватывающим. Не знаю, – я чувствовала себя смущённой и польщённой подобным предложением особенно после того, как Лилит объявила сумму, которую готов заплатить заказчик. Это было обескураживающе.
– Так, никуда не годится, – остановившись рядом со мной, заметил незнакомый парень. Он держал в руках два бокала, и один из них протянул мне. – Ну же, смелее, это простой коктейль, к тому же безалкогольный. Здесь всё слишком претенциозно для настоящей попойки.
– Благодарю, – приняв бокал, я поднесла к носу и вдохнула аромат. Пахнуло свежестью фруктов с ноткой цитрусовых оттенков. Сделав глоток, поняла, что парень оказался прав, безалкогольный коктейль довольно бодро освежал.
Я продолжила осматривать картины, находя прекрасные экспонаты, совсем забыв про Лилит, которая, к слову, так и не вернулась из дамской комнаты. Тот незнакомец, представившийся Ником, следовал рядом и рассказывал легенды тех картин, будто лично написал каждую. Его голос завораживал и манил, рисуя в моём воображении немыслимые вещи.
– «Шестикрылый серафим», одно из самых мистических изображений Врубеля. Серафим в переводе с древнееврейского означает сжигающий, – мелодично, словно распевая каждое слово, рассказывал Ник. – Серафимы – ангелы, предстоящие престолу Божьему. Они имеют человеческий образ, а также по шесть крыл. Один из них коснулся губ Исаии горящим углём с жертвенника и таким образом, очистил пророка от греха.
В какой-то момент я просто перестала воспринимать окружающую обстановку, не замечая других людей, которые весело обсуждали картины, бродили по коридорам, потягивая коктейли. Я просто была, осязала себя в мире искусства, как одну из самых важных её частей.
В один момент я просто услышала голос, что манил меня ядовитой песнью с картины. Видела, как из того самого рисунка, навстречу мне в приглашении протянулась рука. Крылья позади серафима дрогнули от того действия, когда я просто вошла в картину. Множество оттенков, изображающих фон неба, медленно плыли вокруг. Неспешно, ветер подгонял их так мягко и размеренно, что казалось всё плывёт по течению мёртвой реки. Мир казался другим, будто вывернутым наизнанку, и та другая сторона не была кровавой, никаких костей, разрушений, скорее безумное губительное созидание.
Последствия решений не всегда приводили к открытому финалу, скорее, заводили в тупик. Самый страшный и огромный. Чёрная дыра, в которую я попала, казалось, пожирала внутренности, рвала на части своими чёрными капающими, как смола, когтями.
Наркотики ради удовольствия слишком для меня ужасающая вещь, но вечером я была под кайфом. И то необычная наркота, ведь я видела настолько реальные картины, будто жила в них. Там, в тех далёких нереальных мирах.
Не знаю, сколько времени я слонялась по коридорам бара, желая попасть в каждую картину и испытать на себе все оттенки тех красок, но, казалось, для меня ничего не имело значения. Возможно, Лилит находилась рядом, звала меня или пыталась увести домой, я не могла сказать, настолько сильно моё восприятие исказилось. Ломаные линии в сознании заставляли следовать за голосами, что говорили со мной из картин, и я шла не в силах остановиться. Безумие той ночи должно было обернуться ужасающей катастрофой, потому что я так и не вернулась домой к Иерихону.
Я чувствовала себя заключённой в ловушке сознания, словно попала в клетку. В голове всё ещё бродили невиданные картины вчерашнего вечера, они заволокли собой всё пространство, не оставив место ничему другому.
Тихое посапывание справа заставило меня так резко подскочить, что голова пошла кругом. Боль стучала внутри, будто кто-то отчаянно звонил в колокол. Отшатнувшись, я посмотрела на мужчину, спящего с правой стороны, когда к горлу подступила горечь. Такая ядовитая и губительная, что живот скрутило. Опустив взгляд, заметила трусики и бюстгальтер, в которых спала. Это вообще не соответствовало всему происходящему.
Слова назойливо жужжали в голове, желая, чтобы я сделала их реальными, выпустила на свободу, вспоров изнанку души. Я отчаянно хотела написать каждое из них на своей коже, но не уверена, что места хватит.
Сглотнув, услышала смешок. Подняла глаза и встретилась с насмешливым взглядом. Мужчина повернулся в мою сторону, а я потянула простыни, чтобы укрыть голое тело. Он был в джинсах, но с голым торсом и для меня самым страшным было то, что в голове не осталось воспоминаний. Я ничего, абсолютно, не помнила. Как оказалась в одной кровати с незнакомцем? Что между нами произошло? Как далеко я могла зайти в том состоянии эйфории?
– Наркотики – это благо для искусства, но они всегда несут свои последствия, словно чёрная птица – предвестие о ближайшей смерти, – его голос, хриплый ото сна, взорвал мои нервы. – Ты похожа на испуганного оленёнка.
Я даже не могла открыть рот, чтобы задать вопросы, так меня трясло от шока.
– Не буду мучить тебя и скажу правду… – он прикусил нижнюю губу и прошёлся своим взглядом по моему телу, прикрытому простыней, а я дрожала, ужас сковал лёгкие, не давая протолкнуть воздух наружу. – …не дёргайся, всё было достаточно прилично.
– Почему я в нижнем белье? – наконец, прорезался твёрдый голос. – Кто раздел меня?
– Ты сама, – усмехнулся мужчина.
Схватив одежду, развернулась и направилась в ванную. Смотреть на себя в зеркало самое последнее, что я собиралась делать. Знала, как только сделаю это, увижу глубоко внутри страх, но самым важным будут последствия, которые меня ждали, как только выйду за эту дверь. Иерихон, он не оставит моё отсутствие дома без последствий. Без жёстких упрёков и разъяснений.
– Что, даже не спросишь, с кем провела ночь? – ехидно протянул незнакомец.
– Неинтересно, – жёстким тоном ответила.
После того как вернулась домой, страх поймать взгляд Иерихона свербел под кожей, словно внутрь запустили сотню маленьких паучков, которые ползали, не давая покоя. Первым желанием было просто пройти мимо, что я и сделала, а он позволил, был слишком спокойным, но я чувствовала, как взгляд Иерихона прожигает меня.
Душ, второе желание, которому я не могла сопротивляться. Вода помогла отмыть липкое чувство страха. Но чем усерднее я пыталась оттереть кожу, представляя, как меня касался тот незнакомец, тем больше страха скапливалось внутри. Как объяснить, почему не ночевала дома? Как рассказать о том, что провела ночь в кровати незнакомого мужчины и даже не помнила, что между нами произошло?
Как бы долго я ни пряталась с диким желанием сбежать, стереть эту ночь и оставить все вопросы позади, понимала, Иерихон никуда не уйдёт. Вот здесь, в развилке этой ситуации, и возникал вопрос, насколько чудовищными окажутся последствия нашего спора?
– Скажи, он трогал тебя? – первый вопрос, который я получила от Иерихона, как только вернулась в комнату.
Судорожно сжимая пальцами полотенце на груди, я сглотнула. Тот страх новой огненной волной хлестнул по позвоночнику, когда Иерихон грубым голосом заявил.
– Не забывай, с кем имеешь дело, Медея. Я слишком хорошо умею находить людей. Похоже, ты не подумала об этом, когда вошла за руку с тем парнем в его дом, а?
Мне казалось от его голоса всё вокруг громом отдаётся, настолько он был пропитан безудержным гневом.
– Так что, моя прекрасная художница? Как далеко ты зашла? И как часто делала подобное?
Я молчала, чувствуя страх, пока Иерихон жадно глотал воздух, будто не мог надышаться. Сейчас он был для меня на грани чёрного, полного отсутствия света. Желваки на лице чётко выделяли острые углы скул.
– Отпусти полотенце, – его приказ, как хлыст прошёлся по коже, оставив раны.
Я сильнее сжала в кулаке концы полотенца, пытаясь понять, почему именно об этом он попросил?
– Слишком зол на тебя, – ярость читалась муаровым оттенком, таким красноречиво противным.
Я была для него сейчас как красная тряпка для быка, не просто раздражала, тянула самые мрачные струны его души. Иерихон развернулся к двери и сделал два больших шага, когда я услышала свой голос.
– Не уходи.
Плечи Иерихона напряглись, но рука вцепившаяся в дверную ручку, так и не отпустила её. Мы застыли в том маленьком пространстве, как два утопленника, желающие спасения. Отчаянно ищущие прохлады, умиротворения и спокойствия.Та хриплая на грани срыва фраза, такие два незначительных слова, которые в тот миг слышались мольбой, часто звучали в нашей жизни.
Я отпустила полотенце, укрывающее мою кожу. Один момент, всего лишь искромётный миг, в который ткань плавно шурша, опустилась на пол. Иерихон развернулся, тяжело втянул воздух таким долгим, глубоким вдохом, от которого по телу пробежала дрожь. В тот миг абсолютного гнева и ярости я стала натурщицей, предлагая рисовать его собственную историю на моём теле. Не так, как это делали художники, отыскивая в человеке линии, углы и тени, нужные очертания и эмоции, а по-другому. Так, как умел только Иерихон. Жадно, яростно, голодно.
– Ты задаёшься вопросом, почему дракон не спас свою принцессу от злого короля? – его голос резал, как сталь, отравляя серебром мою кровь. – Я нашёл запись только утром.
– Ничего…
– Не было, да? – тон оставался прежним, но то, с какой текстурой он говорил, болело под рёбрами. – Ты ведь понимаешь, я не оставлю это. Что, будешь его защищать? Есть о чём рассказать, Медея?
Я открыла рот, пытаясь защитить незнакомого мужчину, но увидев, какой яростью вспыхнули глаза Иерихона, замолчала. Проглотила те слова.
Я не заметила момента, когда Иерихон оказался рядом, обдавая моё тело своим жаром, потому что не отрывала своих глаз от его. Он поднял руку и провёл в сантиметре от моей кожи не прикасаясь, а нависнув, но я чувствовала его каждой клеточкой. Трепетала и взрывалась изнутри.
– Он прикасался к тебе? – хриплый, срывающийся вопрос. – Мне, вся ты принадлежишь мне. Каждый твой оргазм, каждый стон, каждая капля слёз – всё моё, Медея, и мне очень жаль, что пришлось напомнить тебе об этом. Больше не забывай ни на секунду, что ты моя.
Если раньше его поцелуй был для меня с оттенком нежно-розового, то в тот миг он стал алым – грязным, грубым и больным.