Не то, чтобы раньше мы не целовались или он не позволял себе немного пошалить руками, но сейчас его напор явно был сильнее обычного. Вадим с силой вжимается в меня. И я чувствую как что-то упирается в бедро. Больно то как, наверное даже синяк останется. Постойте, что может упираться? Паника. Мне так хотелось верить, что это просто что-то лежит в кармане. В кармане его трусов? Идиотка.
– Вадим! – кричу в голос, – Отпусти! – пытаюсь отстраниться, чтобы выиграть себе немного времени на передышку, собрать мысли в кучу, – Пожалуйста.
Парень накрывает мой рот поцелуем, заставляя замолчать, а потом поднимает на руки и несет в комнату. Еще каких-то несколько мгновений и мы лежим на диване, Вадим стаскивает с меня брюки. Следом забирается под резинку трусы, его пальцы нагло поглаживают лобок.
– Не… – хочу кричать: «не надо», хватаясь за остаток белья на себе, как за спасательный круг, но встречаюсь с его туманным взглядом.
Вадим снова целует грудь, играя языком с сосками, прикусывает их, заставляя меня выгибаться. Ощущение странное, жаркое, оно уносит меня куда-то за пределы реальности, а мне так надо в нее вернуться.
Он проводит кистями по моим рукам, заставляя мурашки бежать по коже вслед за его пальцами. Затем поднимает мои руки и фиксирует их вверху ладонями, целуя при этом мою шею. Острое чувство беспомощности накрывает меня всю. Каждым сантиметром кожи, каждой клеточкой тела растворяюсь в этом состоянии, чувствуя как все туже закручивается узел внизу живота. Там горячо и уже не разобраться от кого из нас исходит этот жар.
– Ва… – успевает сорваться с моих губ, прежде чем он накрывает их ладонью.
– Молчи, – голос совсем хриплый и чужой.
Вадим проводит с нажимом пальцем по моей нижней губе, а затем уже по-хозяйски накрывает ей грудь. Теперь он мнет ее сильнее, жестче, практически на грани с сильной болью. Его пальцы с силой оттягивают сосок, заставляя меня стонать и выгибаться вслед за сильными руками Вадима.
Глаза у парня становятся все более мутными, кажется ему все сложнее себя контролировать. Вадим припадает губами к груди. Ласки перестают быть нежными, теперь все становится жестче, сильнее.
Мне чудится, что сейчас он просто высосет из меня душу. Его рот такой жадный, жаркий. Кожа раскаляется под поцелуями.
На секунду Вадим прерывается, стаскивая с себя и меня белье. Это дает мне хоть какую-то передышку, хоть какой-то шанс вдохнуть полной грудью.
Делаю глубокий судорожный вдох и ловлю затуманенный взгляд парня на моей колыхнувшейся груди. Это так странно. Все, что сейчас происходит, словно не со мной, в другой реальности.
Внизу живота заныло, почему-то именно в эту минуту там отчаянно не хватало его тепла. Разве я могу быть такой? Разве это я? Но страх покидает меня вместе с разумом, вместе с жалкими каплями самообладания, когда его рот снова накрывает затвердевшие холмики сосков, а моя рука прижимает его голову сильнее.
Вадим довольно хмыкает и начинает прокладывать дорожку из поцелуев строго вниз, в то время как руки обшаривают всю меня, выискивая не обласканные участки тела. Я инстинктивно выгибаюсь ему навстречу, издавая то ли стон, то ли слабый крик, когда пальцы нагло соскальзывают к самому сокровенному.
– Что же я делаю? – шепчу уже почти в бреду и мне уже плевать, что он слышит мои слова, – Что же он делает?
Вадим проводит пальцами по промежности, что заставляет меня рефлекторно сжать ноги.
– Нет, – говорит парень еле слышно и с усилием возвращает меня в прежнее положение, – Нет, – и опять его палец там.
– Вадим, – еле слышно, одними губами.
Я не могу совладать с собой, паника снова захлестывает меня волной, когда вижу его возбужденный член. Он кажется мне таким огромным.
– Нет! – кричу что есть силы, пытаясь подняться.
Вадим наваливается всем весом, прижимая к дивану.
– Тише, тише, – шепчет на ухо, легонько покусывая его, – Успокойся.
Как успокоиться? Как? Когда я ощущаю это орудие там, совсем близко! Еще несколько попыток вырваться, но парень не дает мне этого сделать. Он жадно мнет мои ягодицы одной рукой, вжимая меня сильнее в диван, второй же гладит волосы. Это нежность кажется такой неуместной в этот момент.
Вадим чуть отстраняется, проводит пальцем между моих нижних губок.
– Все еще сухая, – отстраненно замечает он, – Прости, я старался, как мог.
Что? Он берет свой член и приставляет ко входу во влагалище. Я инстинктивно сжимаюсь и пытаюсь отползти. Но разве у меня есть шансы совладать с молодым спортивным мужчиной?
– Расслабься, будет больно, – говорит Вадим и делает резкое движение.
Я захожусь в крике, мне ужасно больно. Не в силах справиться с эмоциями бью руками его в грудь.
– Уйди, перестань! – кричу, срывая голос.
Вадим замер, давая мне время немного успокоиться. После очередного удара, случайно прилетевшего ему в челюсть, парень прижимает мои руки к дивану. Я вижу как он слизывает капельку крови языком с нижней губы, наверное она поцарапалась о зубы. И в следующую секунду весь мир вокруг меня превращается в боль.
Я ощущаю его внутри, его член огромен для меня, он разрывает мою плоть на мелкие кусочки. Вадим движется резко, озлобленно. То выходя почти до конца, то врываясь внутрь с еще большим остервенением. Я кричу, извиваюсь, но парня, похоже, это только заводит.
Когда же это все закончится? Время тянется непозволительно медленно. Каждое движение Вадима вышибает из меня дух. Казалось, пройдет целая вечность, прежде чем он кончит.
Вадим сделал еще несколько конвульсивных движений и вышел. Я не знала, что делать, ощущала себя настолько грязной и разбитой. Мне было страшно пошевелиться, но чувствовать на обнаженном теле холодный воздух загородного домика было тоже невыносимо. Наверное мне надо в душ или вообще бежать отсюда, пусть даже голышом. Но все, на что хватает сил, это перевернуться на бок и сжаться в комочек.
– На той неделе подадим заявление ЗАГС, – Вадим сонно зевает и хлопает меня ладонью по ягодице.
– Я ненавижу тебя, – шепчу, а слезы катятся из глаз водопадом.
Возвращение в реальность было приятнее воспоминаний. Не знаю, почему я все-таки согласилась тогда на брак? Веяние времени. Тогда казалось, что на меня такую поручению и грязную никто уже не посмотрит. Второсортный товар.
Шрам на память
Зубная щетка, кружка, любимая тарелка Вадима – все без сожаления сгружаю в мусорный пакет. Долой, долой это все из моей жизни. Вещи из шкафа скидываю в мешок, не разбирая. Около порога уже стоят два мешка на выброс и вот еще третий. С сомнением поглядываю на его любимое кресло. Какое счастье, что мне хватило немного ума на то, чтобы оформить квартиру на себя. Хоть в чем-то мне хватило ума.
Горькая усмешка слетает с губ, когда травмированная когда-то нога предательски поворачивается под тяжестью мешков. Да что б их всех и Вадима и вещи. Встаю, прихрамывая иду к зеркалу и достаю сигареты. Курить дома было не в моих правилах, но сегодня самое подходящее утро для начала новой жизни, без правил. Щелчок зажигалки, никак не могу прикурить.
– Да чтоб тебя, – сминаю сигарету и бросаю ее в мешок с вещами Вадима.
Вдох, но желание курить не пропало. Щелчок, пламя нервно лижет конец сигареты. Вдох. Наконец густой, горьковатый дым заполняет легкие. Как я до этого докатилась? К черту. Делаю еще одну глубокую затяжку, провожу пальцами по шраму на лице, а потом снова проваливаюсь в прошлое. Воспоминания кружат в голове, захватывая разум.
Это случилось через три года после свадьбы. Мы вернулись в родной город, чтобы навестить родителей на новый год. Нам наконец-то удалось взять отпуск одновременно. Зима выдалась бесснежная и слякотная. Серые рваные облака затягивали небо, временами из них спала ледяная крупка, которую было сложно отнести однозначно к снегу или дождю.
Наша старая однушка пустовала – жильцы съехали буквально пару дней назад, а новых искать за три дня до нового года мы не стали. Решили сделать это потом, после праздников. Это все пришлось кстати. Сегодня мы должны ехать к родителям Вадима, но неожиданно к нам забежал друг детства мужа.
Мужчины на кухне оживленно беседовали и судя по звону, общение шло полным ходом. Я расположилась в комнате, завернувшись в махровый халат прямо поверх спортивного костюма. Вадим с Игорем уже выпили, так что визит к свекрови отменяется. Что ж, может и к лучшему, хоть книгу дочитаю, а то интересная зараза – спасу нет.
Было уже около полуночи, когда Игорь ушел. Я к тому времени успела уже задремать в кресле.
– Маринка! – Вадим появился в дверном проеме.
По нему всегда сложно сказать сколько они выпили. Он всегда был в одном состоянии между свежим огурцом и слегка пожеванным. Устало разлепляю веки.
– Вадим, ложись, милый.
– Маринка! Поехали. Почему еще не одета?
– Куда? – приподнимаюсь на локтях, удивленно глядя на мужа.
– Как куда? – Вадим зло посмотрел на меня, – К моим родителям! Или ты, шлюха куда-то еще собралась?
Мужчина в два шага оказался рядом со мной.
– Ты пьян и уже поздно! – пытаюсь его вразумить.
Вадим зло смотрит на меня, а потом резко хватает за локоть и сдергивает с кресла.
– Быстро одевайся!
– Ты пьян! Тебе нельзя за руль, – кричу на него в надежде образумить, когда он хватается за ключи от автомобиля.
– Я сказал одевайся, – цедит он с большими паузами, – Тебе никто права голоса не давал!
– Вадим! – злость во мне мешается с ужасом, – Я с тобой никуда не поеду.
Резкая боль от удара обжигает лицо, и я падаю на пол. В голове помутилось, откуда-то со стороны слышу голос мужа:
– Шлюха! Думаешь я не видел как ты на Игоря пялилась!
– Вадим, – шепчу одними губами, ощущая как капелька крови стекает из разбитого носа.
– А значит и поступать с тобой нужно как со шлюхой.
Рывком поднимает меня с пола.
– Раздевайся!
У меня кружится голова, но я все же предпринимаю попытку добежать до входной двери. Муж явно не в себе и мне нужно бежать. Вадим пьян, и быть может, мне удастся выбраться из дома.
– Стой, а то убью! – орет он мне вслед.
Пусть хоть кто-нибудь из соседей откроет, пожалуйста. Постучать я не успела, муж выскочил за мной следом. Опрометью кинулась вниз на улицу, когда увидела перекошенной злобой лицо Вадима. В голове билась одна единственная мысль: «Догонит – убьет.»
Холод асфальта обжег босые ноги, заставляя сбиться с шага. Этой секунды мужчине хватило, чтобы догнать и повалить на землю. Вадим навалился сверху, прижимая меня своим телом. На улице никого. В эту промозглую зимнюю погоду ни у кого нет желания гулять.
Он с остервенением стаскивает с меня брюки вместе с трусами.
– Шлюха, – удар, – Шлюха, – мужчина давит мне на шею, выбивая вместе с воздухом последние силы.
На меня нападает какое-то оцепенение. Боль заполняет все вокруг, и проще отстраниться, будто это происходит не со мной. Это не я, это не мой муж.
Вадим несколько раз ударяет меня ладонью по заднице, а потом резко входит. Больно. Он абсолютно точно стремиться трахать меня как можно больнее, как будто наказывает. Но за что? Смазки нет совсем и каждое его движение ощущается, как будто проводят наждачкой. Слезы наворачиваются на глазах, нет сил даже кричать. Он рычит сзади и повторяет «шлюха». Будь проклят тот день, когда я вышла за него замуж.
Вадим сдавливает мне шею, после чего шумно выдохнув, кончает. Рывком поднимает с земли, если бы при этом он меня не держал, упала бы обратно. А потом тащит к машине.
Я за всем наблюдаю отстраненно, повторяя про себя как мантру: «Это не со мной». Щелчок, сигнализация срабатывает. Вадим чертыхается, но все-таки открывает автомобиль, после чего бросает меня на заднее сиденье, а сам садится за руль.
Много лет спустя, уже после этой страшной аварии, я корила себя за то, что не смогла сбежать, уйти, но тогда разбитая и растоптанная, я полулежала на заднем сиденье автомобиля и была совсем не против закрыть глаза и уже никогда их не открывать.
Шрам… Теперь он не только напоминает мне о моем прошлом, но и строит мое будущее.
Каждый раз, подходя к зеркалу, я сжимаю кулаки и мысленно заставлю себя не делать этого. Но все равно, всякий раз, когда я вижу свое отражение, я закрываю глаза. Первые несколько секунд, которые я борюсь с собой, кажутся длинными, почти бесконечными. Я сильно зажмуриваюсь, так, что болят глазные яблоки, стиснутые оболочкой век. А ногти на руках впиваются в ладонь, оставляя красные следы на ней, которые еще долго не проходят.
В последнее время я смотрю на себя в зеркало все реже. Это происходит максимум один раз в день, и те пять минут, что я стою перед своим отражением, я старательно жмурюсь, боясь увидеть новую себя.