Мой первый супруг, Димочка Кегельбан, возник на горизонте, когда я ела сосиску в студенческой столовке.
– Холодная? – спросил он, окинув меня взглядом.
– Страстная! – отозвалась я.
Компот мы допивали вместе. Димочка вылавливал из стакана курагу и рассказывал приличные анекдоты. Я волновалась. Мальчик был высоким и почти красивым. Особенно мне нравились губы – такими только малину кушать и девушек развращать.
Димочка подвернулся мне очень кстати. Доцент Пьющенко уже не грел се́рдца – из-за партийных неурядиц он сделался криклив и зануден, как вокзальная уборщица. А Кегельбан явно обладал жизнерадостным характером и страстью к дешёвому выпендрежу. Мы с ним были два сапога пара.
Его мама – дама с внешностью семитской царицы – не знала, то ли радоваться моему появлению, то ли огорчаться. Из-за меня Димочка полюбил ходить в университет – чего раньше не наблюдалось, – из-за меня же начал пропускать семейные торжества и невнимательно слушать взрослых.
Отношения у нас были бурными. Мы ссорились так, что мама каждый раз надеялась, что ВСЁ. Но царапины на Димкином лице заживали, мои штаны зашивались, и всё начиналось по новой.
Мама смирилась со мной и помогла мне устроиться на работу – в редакцию «Вечернего вагонника». Глядя на меня, Димочка тоже начал трудиться – сторожем. Ему претило кому-либо подчиняться, а сразу в начальники его не брали. К тому же в те времена сторожа с высшим образованием были в почёте.
– Вольнодумец и диссидент! – говорили о нём знакомые.
– Лентяй и балбес! – кипятилась мама.
Моё сердце тоже томилось. Кегельбану было абсолютно наплевать на профсоюзные путёвки и продуктовые наборы с майонезом, а биться за квартиру он и вовсе не собирался.
По вечерам Димочка замирал перед телевизором и ждал счастья. И счастье на него свалилось: по таинственным еврейским каналам его мама раздобыла приглашение в Америку. Кегельбаны принялись лихорадочно собираться.
– А я без моей девушки не поеду, – заявил Димочка.
Мама схватилась за голову.
– Неужели тебе мало меня и папы?
– Мало!
Я была польщена. Не то чтобы мне хотелось эмигрировать (про Америку я знала только то, что она всё время загнивает), просто я впервые столкнулась с любовью, перед которой была бессильна даже мама-локомотив.
– Хочешь замуж за ленивого, вредного, скандального еврея с чувством юмора и видами на выезд? – спросил Димочка.
– А как же мои? – выдохнула я. – Папа всю жизнь ненавидел Америку.
– Пусть теперь Гондурас ненавидит.
Родители восприняли новость о моём браке и отъезде как конец света.
– Видеть тебя больше не желаю! – вопил папа и бил кулаком по столу.
Но я уже закусила удила. Мне мерещились Нью-Йорк – город контрастов, Жёлтый Дьявол, Белый Клык и Хижина дяди Тома.
– Там ведь одна безработица! – причитала мама. – Что ты будешь делать в этой Америке?
– Мы с Кегельбаном будем любить друг друга, – гордо ответила я.
Как оказалось, любовь побеждает всё, кроме счетов за квартиру.
Еврейские знакомые снабдили Димочку работой в фирме, занимающейся спецоптикой: он должен был выгравировывать на объективах слова «Made in USA». Димочка тосковал, покупал на всю зарплату пластинки и проклинал капитализм. Я работала на трёх работах и проклинала его.
– Кегельбан, либо ты встаёшь на ноги и начинаешь процветать, либо ты валишь из моей квартиры!
Димочка обижался и уходил в ночь. Я тряслась от любви и ненависти.
Однажды он привёл с собой нежное черноокое создание с родинкой на щеке. Нет, не девочку. Мальчика.
Мы сразу друг другу не понравились. Мальчик тяжко ревновал и доказывал мне, что я не понимаю Димочкиной глубины. Я огрызалась.
Через полгода Кегельбан был спущен с лестницы вместе с другом и сворованными с работы объективами.
Сменив множество друзей и домов, он прибился к содержателю арт-галереи и остался скрашивать его досуг. Сейчас владеет половиной предприятия и делает вид, что чутко разбирается в искусстве.
Помню, как я встретила его на книжной ярмарке в Лос-Анджелесе. Смотрела и не могла понять, почему он чужой. Не как раньше – с надрывом и болью, а просто так: чужой, неинтересный, ненужный.
Димочка ни о чём меня не расспрашивал. Пытался хвастаться: «У моего друга крутой бассейн, и мне там разрешают купаться… У него целая вилла, и я там иногда живу…» Он совершенно искренне гордился тем, что подбирал объедки с чужого стола.
Я потом долго думала о нем. Некрасивый. И футболка дурацкая, и серёжка в ухе… А ведь когда-то я это так любила! Всё то же самое!
Не постигаю.