Читая в гебсети исторические труды немецких летописцев, Ваня получил сокрушительный интеллектуальный хук в оба полушария сразу. Выдумки, высосанные из пальца, дарили бесплатную пищу для размышлений и топили в море волнительных впечатлений капли правды о русском мире. Тонуть было занимательно, поскольку перипетии арийского счастья завораживали складной ложью, как пленяет по утрам холодное пиво отравленный пьянством мозг.
Ровно в восемь ноль-ноль прозвенел будильник. Привычно ощутив пятками тепло, Ваня пошлёпал в ванную. Медицинский аппарат в уборной сообщил, что зубы на месте, печень не шалит, а голова воспринимает информацию, как и прежде: здраво и максимально спокойно. Осмыслить факты германского мироустройства нелегко. Телевизор на кухне эмоционально вещал о знаменательном дне, добавляя каплю абсурда на причёсанный берег вранья. Неподготовленному русскому можно сойти с ума, глядя на это ошеломляющее чудо.
Ну, во-первых – речь шла о памятнике погибшим солдатам, возвышающемся на стодвадцатиметровую высоту в самом центре Москвы – это не считая основания в виде расколотой надвое пятиугольной звезды. Во-вторых – у Ивана захватывало дух от размера мифологической лжи, извергаемой этим самым мемориалом. Величие монумента, его значение, даже знающего историю Ваню, заставляли усомниться, а был ли победный май в сорок пятом?
Отклик волнения находил и обелиск славы с выгравированными именами тысяч солдат, и огромный пехотинец с кудрявой девочкой на руках, но что важнее, это то место, где увековечена победа. Расписанные золотом гранитные плиты, скульптуры генералов и Вечный огонь – находились на территории бывшего кремля. Красная площадь стала неузнаваема, перестав существовать, какой знал её Бунтовской. Всё что осталось от древней крепости, это обрубок Спасской башни и разбитая часть кремлёвской стены. Только судя по цвету кирпича, подлинность строений вызывает смутные сомнения.
Ваня смотрел на экран, гоняя вилкой по тарелке одинокую оливку. Ягода и та сопротивлялась. Она будто убегала, не желая, быть переваренной русским желудком. В общем, Бунтовской расстроился. Ну, ещё бы, такое приходится наблюдать нечасто. Все знают, что телевизор злой ящик, и правды в нём, как в отчётах гинеколога эротики… но сегодня ложь казалась редкостной, неприличной, эпохальной.
– Знаешь, где находится пантеон погибшим героям? – тихо спросила Эльза.
Ваня нацелился на оливку, наконец-то, пронзив её.
– На Красной площади. В центре Москвы. Конечно, знаю, – ответил Иван и понял, что его раскусили, как ту самую несчастную ягодку.
И что ему остаётся делать: заткнуться и сбежать? Так бежать некуда. Надо ждать Алекса… и, возможно, тогда всё прояснится.
– Маленькая девочка на груди солдата, – вспоминала Эльза, – это так трогательно, так проникновенно. Малышка прижимается к освободителю и слёзно умоляет, спасти от расправы обезумевших «красных варваров». Глаза её заплаканы. Пухленькие ручки обнимают защитника. Одна ладошка на плече воина, второй – она теребит пуговичку на его гимнастёрке. А бронзовый солдат суров и неприступен. Гордо вскинув подбородок, взгляд пехотинца устремлён на восток. Правой рукой он обнимает маленькую еврейскую девочку, левой сжимает винтовку. Приклад оружия приставлен к кованому сапогу. На голове шлем. На груди наградной крест…
– Да-а-а… впечатляет! – кивнул Ваня, не понимая, к чему ведёт огненно-рыжая красотка.
Эльза пояснила.
– Это строки из моего школьного сочинения. Я написала этот рассказ в десять лет; а бронзовому солдату уже больше шестидесяти. Сколько же бронзы потрачено на памятник?.. хочешь увидеть его?
***
Московский пантеон победы, крупнейший из мемориальных комплексов на планете. По масштабу он превосходит даже Берлинский парк. Но Иоганн не любил посещать Красную площадь. По субботам Бут спал до обеда и если бы не полицейский надзор, то вообще бы забыл об этом дне; потому что знал – это не победа, это приговор его народу.
Иоганн предупреждал Эльзу – когда он заговорит на русском, то колючие слова будут означать только одно: пришёл человек из другого мира. Из какого другого ему не известно, но замена произойдёт обязательно. Бут рассказывал о переселении чужака вдумчиво и обречённо. В рассказе не было горести и страданий, только вера, что замена непременно случится, как неизбежен закат или сама смерть – и он ждал этой встречи. Казалось, Иоганн жаждет поскорее встретиться с человеком из ночных видений. Но, девушка не верила его предсказанию. Эльза и сейчас сомневалась. Чудес не бывает – так учили её с раннего детства. Истинный ариец хозяин своей судьбы: всё решает только он сам. А что происходит сейчас? Куда пропал её парень, и кто рядом с ней?
…Время к полудню. Они шли рядом. Эльза думала об Иоганне, новый знакомый, словно боясь потеряться, прихватил её тонкие пальцы и не отпускал.
– В моём мире здесь стоит храм… старинная церковь, с конфетными куполами, – указал рукой в сторону бронзового солдата Иван. Опустив руку, он перевёл взгляд на разрушенную часть кирпичной кладки: – За этой стеной находится крепость, и называется эта крепость, кремль. А на площади, которая во все времена звалась Красной, море людей. Они приезжают со всего мира, чтобы полюбоваться нашей столицей. На площади много китайцев, хорошо слышно гостей из Италии и Франции. Но больше всего русских. Они приезжают из дальних уголков необъятной страны. Отцы показывают своим детям мавзолей Ленина, брусчатку под ногами, храм с крестами и звёзды на башнях.
Эльза на мгновение представила сказочный город, но одно слово изумило её так сильно, что она переспросила.
– Гости приезжают в столицу? – задала вопрос девушка и недоверчиво качнула головой.
– Столица Российской Федерации, город Москва, – прошептал Ваня и улыбнулся, понимая, что Эльза ему не верит.
Площадь бурлила людьми. Все чего-то ждут, к чему-то готовятся. Тысячи горожан: взрослые и совсем маленькие строились специальным порядком, образуя широкий проход к памятнику бронзового солдата. «Готовятся к параду или к шествию, как у нас на Первомай» – подумал Ваня, видя, как организованно ровняются люди.
Элизабет крепко схватила Ивана за руку.
– Молчи! Повторяй за мной и не спорь.
Без подсказки разобраться в происходящем невероятно сложно. Площадь за минуту превратилась в армейский плац. Мужчины и женщины, дети и старики, безусловно, являясь людьми гражданскими, выстроились в ровные шеренги. Эльза стояла справа, слева старушка за семьдесят лет, впереди девочка: невысокая, худенькая – руки её плотно прижаты по швам, ноги вместе, носки врозь; светловолосая головка вздёрнута, как по команде смирно.
Иван покосился в сторону Эльзы и тут же получил шлепок по пятой точке, означающий – замри, дубина! Сложно поверить, но совсем незнакомые люди, выстроились, как по линейке, будто день за днём все они тренируются с самого детства.
«Сейчас запоют!» – вспомнились Ивану слова мультяшного персонажа. В любом другом месте он расхохотался бы обязательно, но стоя в строю взволнованных общей идеей арийцев, сдержался и почему-то промолчал. Взгляды немцев устремлены вверх. Ваня тоже посмотрел в сентябрьское небо. Похоже, дождя не будет: солнце спряталось за тощими облаками, ветер дует тёплый; в общем, погода прекрасная – сейчас бы на природу… загород. Но вдруг послышалось тиканье часов. Звук раскатистым эхом заполнил площадь, размеренно выбивая ритм, отсчитывая нечто необъятное. Толпа замерла, ожидая развязки.
После отсчёта раздался трубный гул невидимого оркестра, и комок подкатил к горлу. Удушье сдавило грудь, щемило сердце, словно Иван оказался в чуждой толпе, а на плахе готовят топор, чтобы четвертовать именно его. Люди наполнили лёгкие воздухом, готовясь, выкрикнуть страшные слова. Откуда-то сверху гремел мобилизующий зов из старого радиоприёмника со скрипом помех. Адским эхом голос взывал к собравшимся на площади людям:
– Зик…
Толпа выдыхала:
– Хайль…
И снова голос рвал московский сентябрь, и трижды отвечала ему толпа. Вскинутые руки в порыве любви и преданности превратили отточенные шеренги в подобие противотанковых ежей. Ваня кинул взгляд на Эльзу. Прекрасная девушка кричала вместе с ликующими арийцами. Троекратный клич встревожил осенний покой, и как показалось Ивану, разозлил древнюю столицу. Москва услышала чудовищные звуки, беззвучно ахнула и, закрывая пеленой лик, заволокла небо густыми облаками, спрятав от людей солнце.
Нацистское приветствие заставило вспомнить бабушку, которая часто оплакивала родственников, погибших от зверств германца. Она плакала не только по праздникам, напоминающим о войне. Ей было так тяжело, что маленький мальчик, желая спасти бабулю от слёз, делился всем, что есть у него. Ваня складывал на её колени свои любимые игрушки: плюшевого, потрёпанного медведя, пластмассового индейца со сломанной рукой и деревянные кубики с наклеенными буквами русской азбуки. Он уговаривал её: «Ба, не плачь» – а сам тянул ручки и прижимался к ней. Старушка принимала подарки от внука, доставала из кармашка платочек, целовала Ваню в ответ, но плакать не переставала никогда.
Бунтовской наклонился к Эльзе, нарушая идеальный строй. Два миллиарда немцев ждут волшебное слово вождя, а он осмелился попрать церемонию памяти.
– Надо же… устроили цирк, – тихо сказал Ваня.
– Встань на место! – зашипела Элизабет.
Иван завертел головой, не отдавая отсчёт, где находится и что происходит сейчас.
– Я домой хочу. Не хочешь идти, оставайся с этими…
Стоя́щие рядом немцы, какими бы железными нервами ни наградила их природа, косились на взбунтовавшегося человека. Некоторые укоризненно мотали головой, другие демонстративно игнорировали непристойное поведение, а белокурая девочка обернулась и приструнила парня:
– Не смейте! Замолчите сейчас же! Никакого почтения к героям! – поучала она и цокала язычком.
– Отвернись, ты мне мешаешь, – по-русски произнёс Бунтовской, по-детски скривив лицо, передразнивая суровую малышку.
Серыми глазками девочки вцепилась в Ивана. Она не поняла, что бормочет неадекватный господин, но слова, произнесённые им, разбудили в её душе страх. Слова звучали резко, агрессивно.
– Повторите, что вы сказали! – потребовала она.
– Тебе показалось. Я ничего не сказал, – натянул улыбку Ваня. – Не отвлекайся, сейчас ты увидишь солдат. У нас ведь лучшая армия в мире. Правда?
– У немцев нет армии, – процедила сквозь тоненькие губы девочка. – Зачем Германии солдаты? С кем нам воевать?
– Как это нет армии? А это кто? – указал за спину ребёнка Иван.
Девочка обернулась. Она стояла в третьей шеренге и хорошо видела, что дорога пуста – впрочем, как и всегда. Никто из живых не марширует на площади по субботам. Только павшие герои в невидимом строю уходят в небо. А люди должны вспоминать их и не вести себя, как идиоты.
Девчонка зажмурилась, вытянула тонкий, как стрела палец и заорала, что было сил в худеньком, но очень живом организме.
– Этот человек говорит по-русски! – закричала она. – Вызовите службу надзора! Вызовите службу надзора! Этот человек говорит по-русски…
Увидеть живого русского, знающего родной язык, сродни встрече с диким медведем, где-нибудь в метро. Откуда русскому взяться в Москве? Все русские живут на севере. Там холодно – там очень холодно! Но чудакам нравится студёный мороз. И вообще, зачем русские забрались так близко к полярным широтам? Странные они, эти русские; а маленькая, глупенькая девочка просто не выспалась. Люди смотрели на светловолосую крошку, но никто не сдвинулся с места, никто не позвал полицию. Только пожилая фрау с арийской выдержкой успокоила ребёнка.
– Милая моя, последнего русского я видела, когда была такой же юной, как ты. Этот человек не дикарь, он настоящий немец. Посмотри, какой он красивый! – сказала старушка. Она повернулась к Ивану, развратно показала кончик потрескавшегося языка и подмигнула.
Бунтовской замолчал, уловив первые ноты вступления гимна. Девочка прислушалась к словам пожилой фрау и отвернулась, а через мгновение запела, позабыв о русском, которого просто не может быть. Эльза не вмешивалась, наблюдая, как поведёт себя гость из другого мира, потому что знала – ребёнку никто не поверит. Она взяла Ивана за руку, чувствуя притяжение к загадочному парню. Добрые глаза, умеющие удивляться ум и бесконечно волнующая тайна, кто он и откуда, будили в ней неведомое настроение – она будто влюблялась, с каждой минутой всё безысходнее. Девушка не понимала, что в нём особенного, но только сердце подсказывало, что счастье близко, оно рядом и к нему можно прикоснуться прямо сейчас.
Мелодия гимна стихла. Живая масса людей, просыпаясь от патриотического сна, пришла в движение. На прощанье девчонка посмотрела на Ваню, поправила собранные в хвостик волосы и растворилась в толпе.
Элизабет и Иван сплелись пальцами, не замечали никого вокруг.
– В твоём мире не поют гимны? – спросила она.
– Ещё как поют. Но не так вдохновенно, как здесь, – улыбнулся Ваня. – На Новый год всей страной… на хоккее поём, когда побеждаем.
– Новый год? – подняла бровки Эльза. – А что такое хоккей?
– Новый год, это праздник после католического Рождества. А хоккей, это вид спорта. Знаешь, что такое спорт?
– Знаю. Только немцам не с кем соревноваться. У немцев нет армии, нет спорта. Меня учили, что состязания приносят раздор – это вредно для сплочённой нации. В моём мире нет врагов и нет соперников, – пожала плечами рыжеволосая девушка. – А Новый год у нас не празднуют и Рождество тоже.
– Как же вы живёте? Наверное, скучно?
– Зато мы умеем петь гимн, – рассмеялась Эльза и повела Бунтовского за собой.
Площадь опустела. Казалось, что в Москве остались только он, она и громадный бронзовый солдат с кудрявой малышкой на руках.
– Предъявите документы, – послышался голос за спиной Ивана.
Два оберштурмфюрера службы безопасности, словно выросли из-под земли. Оба в чёрной форме, оба с оружием. Один стоял поодаль, сложив ладони на кобуре, второй совсем рядом. Он козырнул ладонью и ждал ответа.
Эльза расстегнула маленькую сумку, извлекая удостоверение медработника института доктора Менгеле. Ваня знал, что документы Иоганна Бута находятся во внутреннем кармане. Он распахнул куртку, достал паспорт.
Удостоверение Элизабет Мартенс вернулось к хозяйке, а вот паспорт Бута отправился в карман стража порядка.
– Пройдёмте с нами, – приказал Ивану оберштурмфюрер, – это не займёт много времени. А к Вам, – обратился он к Эльзе, – у нас претензий нет. Вы можете быть свободны.
Второй полицейский, обошёл Ивана сзади, замкнув наручники на запястьях. Бунтовской и не думал сопротивляться. Он вообще не привык, чтобы его хватали и тащили куда-то. За свои тридцать три года у него ни разу не требовали на улице паспорт. Никогда ни один милиционер, а затем и полицейские города Москвы или области, или Сочи – да бог знает, где ещё бывал Ваня – не требовали предъявить документы. А здесь сразу металлические кольца и под ручки в отделение. Хорошо, если в отделения, а то и на расстрел оттащат… или в газовую камеру с окном над дверью, чтобы подсматривать сквозь него, как крючатся голые люди.
Нет, так дело не пойдёт. Нужно дать отпор несправедливости и бежать. Но куда? Может быть, лучше перезагрузиться… ну, как в компьютерной игре…
***
– Ты знаешь, где находится пантеон погибшим героям? – тихо спросила Эльза.
Ваня словно проснулся. Он только что видел будущее. Его схватили люди в форме, надели наручники и…
Бунтовской уставился на тарелку. Прогнал оливку по кругу, но не сумев её пронзить, оставил ягоду в покое, отложив столовые приборы.
– Я знаю о мемориале. Не всё, но кое-что известно. Жуткое место, где могут арестовать, и нет правды. Хотя… почему нет правды? Её в избытке. Только на торжестве хозяев, рабу завсегда тошно, – брезгливо поморщился Ваня. – Ты отлично помнишь, что Иоганну не нравится германская суббота. Давай лучше спать – говорил он. Я тоже не хочу петь хором и строиться, словно в пионерском отряде. Потому предлагаю отметить этот день по-нашему… по-русски.
В своём видении Иван прогулялся по Красной площади, лицезрел бронзового солдата, успел испугаться двух стражей порядка, требующих документы, а также наблюдал поразительное торжество, будто смотрел удивительный фильм, где актёры творят слаженно и жестоко. В этом фильме много персонажей, и одну из ролей в той картине сыграла белокурая девочка, – и как сыграла… Но ничего неожиданного не произошло, такое уже случалось. Ваня подглядывал за скорым будущим и не раз; но раньше в фантомном мареве он наблюдал за какими-то посторонними людьми. Бунтовской видел детей, когда был юн, иногда в тумане мелькали друзья, подруги, знакомые или вообще неизвестные сограждане, но чтобы наблюдать за самим собой – такой опыт пришёл впервые.
Эльза не поняла, что Ваня погрузился в видение, но заметила другое. Самозванец, притворяющийся её парнем, наотрез отказался от поездки к мемориалу. По какой причине он заартачился – может быть, голова болит или чего-то боится? Рыжеволосая не сомневалась, он найдёт, что ответить и оправдать свой отказ. Вот и прежний Иоганн не любил площадь в центре и памятник пехотинцу не жаловал. Поминание павших для него хуже алжирской каторги – лучше без гебсети месяц промучиться, чем слышать звук гимна и час молитвенной веры.
Именно в эти дни по субботам Иоганн Бут находил неприятности. То он сцепился сразу с тремя бородатыми добытчиками янтаря, приехавшими в Москву из Кёнигсберга, то анекдоты рассказывал в баре про немца, француза и англичанина (и кто только придумывает эти непристойные шуточки). А однажды около года назад Иоганн участвовал в конкурсе перетягивания каната в ПДФХ – в парке достижений фермерского хозяйства.
На увеселительное мероприятие он записался за неделю до открытия, и каждое утро готовился – отжимался, приседал, качал пресс. Когда наступил субботний вечер, Иоганн жаждал борьбы, как одержимый… хотя совершенно был трезв. Из тридцати мужчин, которые были выше и тяжелее его, он взял да победил всех. Иоганн так сражал в шуточном действе, будто ненавидел толстую верёвку и непременно желал разорвать её к чёртовой матери. Ему не удалось объяснить Эльзе, почему на символическом награждении за победу в конкурсе он вёл себя как законченный кретин. Иоганн корчил физиономию, одной рукой хватал себя за гениталии, второй – показывал кулак могучему москвичу по фамилии Шмидт, у которого победил в финале, свалив его с ног на землю. В итоге завязалась драка. Свидетели как один твердили, что зачинщиком оказался её парень. И если бы не Эльзины рабочие связи с одним из бывших клиентов клиники, замминистра правопорядка города Москвы господином Мюллером, сел бы Бут в тюрьму надолго.
Новый Иоганн, казался человеком куда более уравновешенным, чем прежний. Он явно, что-то скрывал, но внутренний мир человека Эльза видит, сколько ни прячь. Нельзя забывать, что доктор Мартенс опытный психолог. Она часто беседует с больными людьми, помогая им словом. Лечит терпением и упрямо разгребает завалы в душах клиентов; потому что вся хворь зарождается в мыслях человека – в его ожиданиях худшего – в его не всегда оправданных страхах.
***
За час до начала торжества почтения павшим они вышли из сверкающего небоскрёба. Из-за худенькой тучки светило солнце, дул сентябрьский ветерок – погода была прекрасна. Ваня взял девушку за руку и, не отпуская, шёл рядом, знакомясь с невероятными ощущениями нового города на старом месте.
Он предложил провести сегодняшний день особенно. Эльза, как девушка практичная и осмотрительная – уточнила, что подразумевается под выражением «особенно». Своим ответом Ваня шокировал, но не отпугнул. Он настоял, купить «огненной воды» с закуской и отпраздновать субботу дома; со слов Бунтовского – с размахом, по-человечьи… как в молодости! Короче, нажраться и поболтать…
Молодые люди зашли в магазин. Напитки Иван выбирал сам.
– Что у нас здесь? – шепнул Эльзе на ухо он, проходя мимо прилавка, заставленного диковинными бутылками.
Бунтовской держал в руке поллитровку с прозрачной жидкостью внутри. Эльза покосилась на этикетку.
– Белый шнапс, знаменитый сорокаградусный немецкий напиток, – разъяснила она.
Ваня понимающе кивнул, и водка нежно легла на дно тележки. Затем он потянулся к угловатой бутылке.
– Шнапс заокеанский, – оповестила девушка. – Исконно немецкий напиток и тоже сорокаградусный.
Иван приблизил бутыль к уху, потряс ею, взвешивая шансы выжить и, не прислушиваясь к трезвому голосу разума, приземлил литрушечку виски в корзинку рядом с водкой. Название напитка тёмно-чайного цвета в следующей бутылке: пузатой с длинным горлышком, Ваня определил сам.
– Это знаменитый виноградный шнапс. Напиток исконно немецкий и невероятно древний, как сам арийский народ, – Иван обнюхал пробку и заключил: – И тоже сорокаградусный. Как говорится, коньяк он и в Германии коньяк!
Эльза улыбнулась, а Ваня поставил бутыль обратно на полку.
Продвигаясь к кассе, он прихватил с собой: две увесистых упаковки настоящих баварских колбасок, хрустящий марсельский хлеб, кусок волгабурского сыра, свежие огурцы, помидоры в бумажном конверте, салат и зелень, а также несколько бутылок «колы», естественно, тоже немецкой. Ну и последней покупкой оказались самые настоящие пельмени из морозильника. Килограммовая упаковка шлёпнулась в корзину надписью вверх – «Пельмени мюнхенские. Нам двести пятьдесят».
– Охренеть! – по-русски негромко изумился Ваня.
***
Иван приготовил жареные колбасы и собственноручно нарезал сыр. В холодильнике нашлись красные яблоки, гроздь винограда и целый лимон. Ваня накрыл стол, включил негромкую музыку и зажёг две свечи. Затем он откупорил белый шнапс и длинным тостом пожелал девушке всего самого доброго на Земле. Впечатлённая Эльза выпила до дна. Через полчаса откровения посыпались, словно молодые люди были знакомы вечность.
Элизабет поведала Ване, что немецкие мужчины если и выпивают, то совсем немного и очень редко, а женщины, тем более юные фройляйн – к которым себя причисляла она, махнув уже третью рюмку белого шнапса, – выпивают только светлое пиво или один фужер красного вина. Но сегодня особенный день. Людям из разных миров было о чём поговорить. Девушка задавала вопрос за вопросом; её интересовало всё – и что-то грандиозное, и нечто совсем простенькое, житейское. Она спрашивала, во сколько лет люди из Ваниного мира уходят на пенсию или что едят на завтрак; какого размера шпильки на туфлях модниц и где можно отдохнуть летом. Ваня отвечал правдиво и живописно. Видя, как горели глаза рыжеволосой девушки, он, где-то слегка приукрашивая, проявлял чудеса красноречия, не забывая о полноте рюмок и бокалов.