Прошел месяц.
Даше казалось, что время потеряло свою текучесть. Замерло, как ветер после урагана. Застыло, словно лед на реке после январских морозов. Окаменело, как лава вулкана после извержения.
Дни и ночи перемешались, утро и вечер потеряли свою четкость, закат и восход утратили свою значимость.
Все так навалилось, что молодая женщина едва поспевала делать самое необходимое: работала в две смены, потому что две медсестры нежданно-негаданно уволились из отделения. По вечерам и выходным занималась с племянницей Юлькой, которую сестра вдруг решила отдать в математическую школу, а главное, не сводила глаз с Оксаны, которая по-прежнему никак не желала становиться мамой.
Наступление марта Дарья и не заметила, тем более что он никак не отличался от ушедшего в небытие февраля.
Безликий, бесцветный и безгласный март пришел согласно календарю, вовремя, но своей робостью и безразличностью сильно разочаровал горожан.
Точно так же подмораживало по ночам, так же свистел в подворотнях ветер и ничуть не успокоилась злобная метель, которая то и дело бросала в окна пригоршни снега и засыпала город ледяным крошевом.
Оксана, поселившаяся в кризисном центре, прошла, наконец, полное обследование. Странно, но ее совсем не волновало состояние младенца. Она даже попросила обомлевшую от неожиданности медсестру не говорить ей, кто родится – девочка или мальчик.
Дарья тихо бесилась. Она понимала, что это дело только Оксаны, и изменить ничего нельзя, но несправедливость происходящего ее нервировала и распаляла. Зойка тоже переживала, но не показывала виду, понимая, что Даша и так взвинчена и сердита.
Подруги старались изо всех сил. Поддерживали Оксану, приносили всякие вкусности, забирали на выходные к себе, покупали мелочи, необходимые для девушки и ее быта.
Однажды, сидя в кафе в очередную субботу, Дарья кивнула на заметно подросший живот.
– Слушай, Оксан. Может, все-таки попробуем с Софьей твоей поговорить, а? Ну, человек же она.
– Она, во-первых, не моя, а во-вторых, я уже говорила, что ничего ей не скажу.
– Но это же неправильно, – Зоя покраснела от досады. – Это ее кровинка, понимаешь? Внук или внучка. Это важно.
– Нет, – отрезала девушка, упрямо поджав губы. – Сказать – значит, попросить помощи.
– А что в этом плохого? Это не преступление. И помощи попросить можно. И даже нужно.
– Нет, – Оксана строптиво дернула плечом. – Я сама во всем виновата. Ее сын меня не завлекал, не насиловал, не обольщал. Я сама этого захотела.
– Да при чем здесь это? – Даша даже кулаком стукнула по столику. – Что ты заладила: я сама, я сама. Его, кстати, никто не обвиняет, хотя ты была еще несовершеннолетней! Но, как бы там ни было, он тоже имеет право знать, что у него будет ребенок.
– Я сказала – нет!
– Вот ты твердолобая, – Дарья вышла из себя. – Как же ты жить-то будешь с таким характером?
– Проживу как-нибудь, – Оксана недовольно отвернулась к окну и надолго замолчала.
Деликатная Зоя, помолчав, зашла с другой стороны.
– Оксан, но ведь хорошо, когда у малыша есть родственники. О себе не хочешь думать, о ребенке подумай. Родится крошечка, и чем больше взрослых рядом, тем лучше.
– Отстаньте, хватит уже, – не выдержав натиска, заплакала Оксана.
Роды приближались, а дело с мертвой точки не сдвигалось. В первую субботу марта Дарья пришла к Зойке поздно вечером.
– Не спишь, Муха?
– Да куда тут спать? Пока Катюшку уложила, потом стирала, вот только что обед закончила на завтра варить. Круговерть.
– И не говори, – Дарья плюхнулась на диван. – Тошно на все это смотреть.
– Перестань, – возразила Зоя. – Все, слава богу, идет своим чередом. Все живы-здоровы. Не гневи бога!
– Это да, все живы-здоровы. Но на душе неспокойно, словно предчувствие какое-то. У тебя нет такого?
– Я стараюсь плохие мысли не подпускать близко, а то потом от них не отвяжешься. А уж ты, известная оптимистка, тем более должна гнать всякие предчувствия. Что будет, то будет! Чего заранее похоронную песнь затягивать?
– Ишь ты, какая у тебя теория, – Дарья изумленно вытаращила на нее глаза.
– А ты думала! Если бы я не держала себя в руках, то уж давно сдохнуть можно было от проблем, напастей и одиночества.
– Вот тебе раз, – Дарья закашлялась. – А ты что, одинока?
– Отстань, липучка, – смеясь, отмахнулась Зоя. – Одинока в смысле без мужчины. А так-то, конечно, нет! С тобой какое одиночество?
– Вот то-то же, – Даша вдруг хитро прищурилась. – А давай выпьем.
– С чего это? Ты ж у нас известная трезвенница.
– Тем более. Иногда нужно нарушать даже свои правила. Ну? Что у тебя есть?
Зоя, хмыкнув, достала бутылку, поставила бокалы на стол.
– А закуску-то нести?
– Если есть сыр, неси!
Подняв бокалы, они долго молчали.
Ранний март гулял за окном. Полная луна, выныривая из темных облаков, бессовестно подглядывала в окна. Ночь стояла за порогом.
– Давай за Оксанкиного малыша, – вздохнула Даша.
– Давай. Пусть будет здоров и счастлив.
– Угу, – Даша задумчиво улыбнулась. – Представляешь, вырастет и не вспомнит даже, что я ему, еще не рожденному, жизнь спасла. Вот судьба, да?
Не успели они опустошить поднятые бокалы, как тишину их уютной посиделки вдруг нарушил телефонный звонок.
– Пять минут двенадцатого, – Даша испуганно глянула на часы. – Кто это?
– Ну, бери, – напряглась Зоя. – Отвечай скорее!
– Да, – Дарья схватила телефон.
Незнакомый женский голос виновато заторопился:
– Простите, что так поздно. Это Дарья? Я не ошиблась?
– Не ошиблись. Слушаю.
– Вы меня не знаете. Меня зовут Эмма.
– Эмма? А что такое? Кто вы? – удивилась Дарья.
Женский голос захлебывался от спешки, волнения и замешательства. Вдобавок в трубке все время что-то хрипело и потрескивало. Даша прислушивалась изо всех сил.
– Я плохо вас слышу. Не поняла, вы кто?
– Я–Титова Эмма Васильевна. Я дочь вашего отца.
Дарья онемела. Горло перехватило острым спазмом. Она закашлялась, но быстро справилась.
– Алло?
– Да, я здесь.
– Не очень понимаю, что я должна сказать, – пробормотала Даша растерянно. – Я про вас впервые слышу. И, честно говоря, даже не знаю, как себя вести. А кстати, почему вы мне звоните в полночь?
– Дарья, нам нужно встретиться. Отец пропал.
Даше замолчала, переваривая услышанное. Она вдруг покраснела так, что Зоя испуганно вскочила со стула.
– Что там такое? Кто звонит?
– Подожди, – отмахнулась Даша. – Эмма, простите. Сейчас встретиться?
– Нет, если можно, завтра вечером. Я еще в Питере. Завтра, если вы готовы со мной поговорить, приеду в Москву.
– Хорошо. Приезжайте, – кивнула ошарашенная Дарья.
На другом конце провода сразу положили трубку, а Даша еще долго сидела, слушая противные короткие гудки, безжалостно бьющие по уху.
Зоя выхватила трубку, нажала на кнопку отбоя, наклонилась к подруге.
– Дашка! Ты чего? Кто звонил?
– Сестра, – беспомощно развела руками Дарья.
– Какая сестра? Наташка?
– Эмма. Сестра Эмма.
– Какая еще Эмма? – Зоя озадаченно плюхнулась на стул. – У тебя что, есть сестра Эмма? Что за бред!
– Не знаю.
– Может, это аферисты? – нахмурилась Зоя.
– Что ты несешь? – Дарья возмущенно покрутила пальцем у виска. – Какие аферисты? В полночь все аферисты спят!
Подруги переглянулись. Зое ситуация явно не нравилась.
– Дашка, все это странно, – тихо произнесла Зоя. – Ты хоть что-нибудь слышала о сестре? Отец не говорил?
И тут Дарью понесло:
– Муха, ты спятила? Я отца-то в сознательном возрасте видела один раз, когда деда хоронили. Да и то, видела – это сильно сказано. Он на кладбище приехал, постоял молча и также молча уехал. Все! А уж про то, как, где он живет, с кем, и подавно понятия не имею.
– Но как же так? – растерялась Зоя. – А сестра эта чего хочет?
– Встретиться.
– Зачем?
– Да не знаю я, – Даша вскочила, вышла в коридор, сунула руки в шубу, ноги в сапоги. – Пойду домой. Спать хочется.
– Как спать-то? – Зоя испуганно поглядела ей вслед. – Столько новостей. Неужели уснешь?
Даша, не отвечая, переступила порог и осторожно прикрыла за собой дверь. Зоя, постояв, поспешно кинулась к окну, присмотрелась.
По темному двору брела, склонившись под порывами ветра, одинокая фигура. Дарья шла медленно, ступала осторожно и как-то неуверенно. Открыв дверь своего подъезда, она вдруг оглянулась и подняла руку.
– Пока! – Даша точно знала, что Зойка смотрит ей вслед. Улыбнулась в темноту и, ощутив тепло родного подъезда, забормотала, поднимаясь по лестнице:
– Ничего. Все пройдет. Успокоится. Перемелется. Иначе нельзя. Жизнь на то и жизнь, чтобы проблем добавлять, испытывать и проверять. Прорвемся.
Успокаивала ли она себя? Утешала? Обнадеживала? Может быть.
Но ведь говорят, что вселенная слышит наши желания. А вдруг и вправду слышит?