Я попыталась живо описать неизгладимые впечатления от встречи, а перед глазами стояла красивая высокая фигура.
– А! Это колдун! Лизар! – заметила русалка с усмешкой. – Черномазией занимается… Раньше простым парнем был. Ни о какой черномазии не промышлял. Я его еще молодым дураком помню. Вместе на вечорках сидели. Женился, да на ком! Девка-то видная была… Аглаферой звали. Мы ее попросту Грушей кликали. Вот мы тогда думали, свезло Груньке, так свезло. Отец его рано помер. По весне, кажется. Когда он сам еще под стол бегал. Отец его красавцем был, да всю жизнь по бабам шлялся. А все хозяйство мать его держала. Баба суровая, Аглаей звали. Ее на деревне даже собаки боялись. Бой-баба. Как на мирской сходке рот откроет, так никто слово поперек не скажет. Она-то хозяйство крепко держала. Семья зажиточной считалась. Не нравилась Грунька Аглае… Че-то невзлюбила невестку. Говорит, красивая. А раз красивая, так гулящая. А мужик – голова, а баба – шея. Он поначалу жену свою защищал, отмахивался, так мамка его Груньку-то пуще гнобить начинала. Молодые уже избу хотели свою справить, чтобы от мамки подальше. А как Грунька понесла, так Аглая вообще лютовать стала. Не, нужны мне, дескать, твои выродки. Знаю я, что ты у нас по деревне гуляешь! Грунька в слезы. Совсем лица на девке нет. Сама свадебке не рада. А как родила, да дети подросли, так Аглая вообще, как с цепи сорвалась. На людях да при сыне – с уважением да любовью, но все и так знали, что не даст она девке жизни. Аглае-то Катька нравилась. Такую невестушку себе хотела. Одна Катенька осталась. Да мать с ней неходячая. Вот и стал Лизар по хозяйству потихоньку помогать Катьке да мамке ее.
Катенька? Вот прямо… Я едва не подавилась этим именем. Что ж мне все Катеньки попадаются! Словно имен других нет!
– У них-то с Катенькой че-то было когда-то. Да не сложилось. За ручки с вечорок два разы шли рядком, да возле яблони стояли, разговаривали. Сама видела! У меня изба напротив была. А потом по осени Катьку замуж выдали. Да помер муж ее к Святкам. Так дитятко и не успели. Вот и сидит Катька вдовицей с мамкой. А Грунька-то вся извелась, когда он к Катьке бегать начал. Аглая ей все рассказывает, что вот, мол, от нее непутевой, к хорошей девке ходит. Грунька -то молчала, все молча сносила. Даже мужу жаловаться перестала… Придет, бывало сюда, сядет на бережку и давать слезы лить. А тут я… Я уже тогда утопилась. Вот и сидели мы с ней. Ее я не трогала. Все-таки подружки были, закадычные.
Я слушала это все, а у меня в голове не укладывалось.
– И вот однажды был Лизар у Катеньки.Ведомо, за какими-такими делами он к ней ходил. Грунька-то совсем подурнела от жизни такой. Ее свекровь работой так упахала, что красота с нее тут же сошла. А Катька по сравнению с ней еще какой красавицей была. Грунька решила с дитями в баньку пойти. Две дочки у них было. Пошла она в эту саму баньку, как вдруг сижу я, волосы чешу, из баньки пар идет, а тут Аглая крадется. “Прости мне, грехи мои!”, – бормочет что-то. – “Грех, что сотворю, на себя возьму. Да лишь бы сыну лучше было! Не пара они, не пара! И дети, невесть от кого прижиты!”… Я как услыхала, так сразу вынырнула. Аглая подперла баньку пнем – колодой. Ну, думаю, открою… Вон уже вечереет. Сейчас обдериха разойдется. Не любит она, кады вечером в баню ходят. Слышу – барабанят, выйти не могут. Я к двери, давай колоду откатывать да дверь открывать, а Аглая, как увидела, так бросилась ко мне. Полыни нарвала и давай меня полынью охаживать. Потом полынь везде понатыкала, чтобы я к бане подойти не могла. А я-то сама еле живая… В воду упала и сижу. А она жжется… Больно – спасу нет!
У меня дар речи пропал. Это ж надо быть такой тварью!