17 апреля, понедельник
– Ада Кожина заявилась в твой бар? – переспросил Анзоров.
– Да, – подтвердил Феликс. – Без предупреждения.
– Откуда она знала, что встретит тебя?
– Если я не на службе, то на работе, – пошутил Вербин.
Жены у него не было, постоянных отношений тоже, поэтому вычислить перемещения майора полиции – когда он не на службе – особого труда не составляло.
– Ты наш деловой, – рассмеялся в ответ Анзоров.
– И предсказуемый, – добавил Шиповник.
– Какой есть, – развёл руками Вербин.
Своему прямому начальнику, подполковнику Шиповнику, Феликс позвонил сразу после встречи с Адой. Услышал в ответ: «Свистни Анзорову, и давай до завтра всё обмозгуем». Свистнул. Принялся обмозговывать в одиночестве, всё равно больше делать было нечего. Утром приехал на Петровку, на еженедельное совещание отдела, после которого они с Шиповником отправились в Следственный комитет к «важняку» Анзорову, с которым в последнее время им часто приходилось работать. Причём успешно работать, что способствовало и хорошим отношениям, и взаимному доверию. Анзоров знал и Аду Кожину, и подозрения – весомые подозрения! – что были у Феликса на её счёт. Сногсшибательно красивая блондинка была причастна к нескольким убийствам, минимум два из которых она совершила сама, однако разработанный план и его хладнокровное исполнение позволили умной красавице остаться в стороне: она прошла по делу в качестве свидетеля и её имя не полоскала пресса.
И вот Кожина вновь появилась на горизонте.
– Феликс, что ты об этом думаешь? – поинтересовался Анзоров, напористо выделив слово «ты».
– Всё очень странно.
– Обойдёмся без описания очевидных ощущений, – поморщился следователь. – У тебя было время поразмыслить.
– Мне показалось, что Кожина действительно хочет помочь этому мужчине, – нехотя признал Вербин. – Хотя она великолепная актриса… При всех прочих талантах.
– Я не верю, что Кожина встала на путь добра, – проворчал Шиповник.
– Ей для начала пару пожизненных нужно отсидеть, – заметил Анзоров.
– Которые мы не смогли ей предложить, – вздохнул подполковник. – К сожалению.
– Ещё я думаю, что Кожиной доставляет удовольствие предлагать свою помощь именно мне, – продолжил Вербин.
– Извращённое удовольствие? – уточнил следователь.
– В какой-то степени, – не стал спорить Феликс.
– Или у неё свой интерес в этом деле, – высказал своё предположение Шиповник.
– Какой?
– Узнаем, когда она нас подставит.
Некоторое время собеседники обдумывали заявление подполковника, но в итоге Вербин отрицательно покачал головой:
– Не уверен, Егор Петрович. Пока всё указывает на то, что Кожина действительно хочет помочь своему приятелю выпутаться из неприятной передряги.
– Не потому ли, что он и есть убийца? – предположил Анзоров. – И обратился за помощью к своей, так сказать, коллеге?
– Вряд ли Кожина кому-то рассказывала о своём участии в деле Кровососа, а догадаться об этом со стороны невозможно, – серьёзно ответил Вербин. – Если же её приятель и в самом деле убийца, мы об этом узнаем.
– А если Кожина не захочет, чтобы мы об этом узнали?
Результаты расследования дела Кровососа произвели на Анзорова неизгладимое впечатление. Он долго не соглашался с версией Феликса о причастности Ады к серии жестоких убийств, но когда Вербин убедительно доказал следователю, что в картине событий не хватает участника, однако улик против главного подозреваемого нет и не появится, – проникся к красавице сильными чувствами. Вслух, конечно, не высказывал – воспитание не позволяло, но по оговоркам становилось ясно, что Анзоров считает Кожину гениальной преступницей.
В целом, так оно и было.
– Мне остаётся лишь повторить, Амир: я считаю, что Кожина действительно желает помочь приятелю выпутаться и хочет, чтобы делом занялся я. Мотив второго желания пока неясен, возможно, это действительно нечто извращённое, но он не имеет значения, потому что в первом желании я не сомневаюсь.
– Ты готов с ней работать? – негромко спросил Анзоров.
– Она вышла из «Грязных небес» живой.
– Будем считать, что ты ничего не произносил, а мы ничего не слышали, – буркнул следователь. – На вопрос отвечай.
На важный вопрос, поскольку Анзоров и Шиповник знали, что Вербин считает Аду Кожину причастной к смерти любимой женщины. При этом улики отсутствовали, а если Кожина и была причастна, то лишь косвенно, поскольку смерти Криденс она не желала – это Феликс понимал. Тем не менее обвинял. Потому и возник вопрос.
Очень важный вопрос.
На который следовало дать такой ответ, чтобы у Анзорова и Шиповника не осталось сомнений.
– У нас убийство, – медленно ответил Вербин. – У Кожиной есть важная для расследования информация, с которой она пришла ко мне. А человек, которого она прикрывает, по всей видимости напуган и нуждается в защите. Лучшая для него защита – провести расследование и выяснить все обстоятельства преступления. Это слова Кожиной. Она не сказала, что хочет работать только со мной, она понимает, что не может ставить такие условия, что она вообще не может ставить никаких условий, и что я вправе передать информацию вам и попросить не привлекать меня к расследованию. Обстоятельства вам известны, и вы пойдёте мне навстречу. Но Кожина пришла ко мне. И выразила уверенность в том, что я докопаюсь до сути. Может, не соберу достаточного количества улик, но убийцу найду.
– И тем тебя подкупила?
– И тем заинтриговала, – уточнил Феликс. – Кожина считает, что московское убийство – первое звено длинной игры, и я хочу проверить, есть ли у неё основания для такого предположения.
– То есть ты хочешь это дело?
– Дело кажется интересным и серьёзным, а потому не важно, кто его принёс. Я вытащу из Кожиной всю необходимую информацию, а к дальнейшему расследованию она не будет иметь отношения.
– Будем надеяться, что не будет, – добавил следователь.
– Или, наоборот: будем надеяться, что будет, – высказался Шиповник. – И тогда у нас появятся основания обвинить её… ну, допустим, в препятствовании правосудию.
– Я бы на это не рассчитывал – она слишком умна. – Анзоров перевёл взгляд на Вербина. – Тогда решаем так. Встречайся с Кожиной и человеком, которого она прячет. Мы же с Егором Петровичем пока посмотрим, кто ведёт дело Алексея Чуваева, что у них с результатами, и прикинем, можно ли его безболезненно забрать. Дальше всё будет зависеть от того, что ты привезёшь из поездки. Если скажешь, что дело интересное – заберём, даже если придётся забирать болезненно, потому что я твоему чутью доверяю. Если решишь не связываться – оставим как есть. Договорились?
– Договорились, – кивнул Феликс.
Учитывая обстоятельства, это решение было наилучшим из возможных.
– Вероника, привет!
Девушка обернулась на возглас, заметила знакомого журналиста из «Интерфакса» и помахала в ответ.
– Привет!
– Иди к нам! Тут есть место!
Учитывая царящий вокруг дурдом, предложение оказалось своевременным.
– Спасибо! – Вероника улыбнулась и стала осторожно пробираться к друзьям через плотную, громко галдящую толпу коллег. То здороваясь, то извиняясь.
Сказать, что интерес к пресс-конференции оказался высоким – не сказать ничего. В сравнительно небольшой зал питерского отделения ТАСС набилось огромное количество журналистов и блогеров, и пишущих, и снимающих, жаждущих получить информацию о вспыхнувшем скандале из первых уст. О грандиозном скандале, который привлёк к персональной выставке Абедалониума внимание даже далёких от мира искусства людей.
«Кто убил Костю Кочергина?»
Как получилось, что знаменитый художник написал портрет пропавшего ребёнка? Когда он написал портрет? Имеет ли Абедалониум отношение к исчезновению Кости?
«Абедалониум – убийца?»
Этот заголовок ещё не появился в медиапространстве, его избегали даже самые «жёлтые» издания и блогеры, однако в воздухе он витал.
Убийца?
От всеобщего обожания до всеобщей ненависти шаг очень маленький, но город пока не был готов подвергнуть обструкции одного из своих героев. Город насторожился и ждал объяснений.
– Как вы знаете, одно из полотен Абедалониума, а именно «Мальчика нет», вызвало… гм… серьёзные вопросы. – Заместитель директора «Манежа» наверняка готовился к выступлению, однако волнение сказывалось: голос не дрожал, но иногда срывался. А заученные слова норовили выпрыгнуть из памяти. – В настоящий момент компетентные органы проводят соответствующую проверку… – Короткое движение головой вправо, на руководителя пресс-службы ГУВД. – Которая и даст ответы на интересующие нас вопросы.
Местоимение «нас» он использовал сознательно, чётко дав понять, что «Манеж» не располагает какой-либо информацией о происходящем и так же, как всё общество, ждёт ответов от полиции. Начальник пресс-службы ГУВД намёк понял и негромко сделал ожидаемое сообщение:
– В настоящий момент возобновлено следствие по делу об исчезновении Кости Кочергина. Результаты будут обнародованы. – Произнёс сухим, официальным тоном.
– Мы это знаем, – поднимаясь, проворчал журналист «Интерфакса» и громко спросил: – Вы уверены, что на картине действительно изображён Костя Кочергин?
– Предварительное заключение экспертов положительное, соответственно, мы проводим расследование, считая это предположение доказанным.
Возникла короткая пауза, воспользовавшись которой Вероника выкрикнула вопрос:
– Картина останется в экспозиции?!
– У нас нет причин её убирать.
– Выставка продолжит работу?!
– У нас нет причин её закрывать, – пожал плечами представитель «Манежа».
– Потому что сейчас выставка вызывает особенный интерес?!
– Потому что у нас нет причин её закрывать, – взяла слово третья участница пресс-конференции, арт-куратор выставки Лидия Дабре. – Мы все ошеломлены происходящим и пребываем в полной растерянности. Мы искренне хотим, чтобы исчезновение несчастного мальчика было раскрыто, преступник наказан, а родители Кости Кочергина узнали правду и обрели покой, которого их лишили восемь лет назад. Но будем откровенны: происходящее вокруг выставки не имеет отношения к её художественной ценности. Абедалониум – великий художник, который, возможно, хочет что-то нам сказать. Или уже сказал.
– И то, что он сказал, взбудоражило общество и привлекло дополнительное внимание к выставке, ведь так?
Ответить Лидия не успела – намёки на поднявшийся ажиотаж порядком утомили журналиста ТАСС, и он решил сменить тему:
– Кстати, что говорит о происходящем сам Абедалониум?
– Да! – поддержали его из зала.
– Вы с ним общались?
– Он дал комментарий?
Вопрос не мог не прозвучать, его ждали, и он вызвал понятное оживление в зале. До сих пор знаменитый художник не проронил ни слова, и журналисты надеялись на пресс-конференции услышать хоть какое-то заявление.
– Абедалониум знает, чей портрет написал?
– Абедалониум видел Костю перед исчезновением?
– Абедалониум причастен к его исчезновению?
– В настоящее время мы пытаемся получить комментарии художника, однако сделать это не так просто, как кажется, – дипломатично ответил заместитель директора «Манежа». – Как вы знаете, Абедалониум прилагает огромные усилия, чтобы оставаться инкогнито…
– Но ведь он написал портрет исчезнувшего мальчика.
– Вполне возможно, до того, как мальчик исчез.
– Полиция способна отыскать Абедалониума или нет?
– Мы работаем над этим, – коротко ответил представитель ГУВД.
– Вы его найдёте или нет?
– На всё требуется время.
– Но вы ищете?
– Вы уже выяснили его настоящее имя?
– Лидия, вы тоже ничего не знаете?
– Нет, – покачала головой Дабре. – К сожалению, мы не знаем ни настоящего имени Абедалониума, ни где он находится. Я предполагаю, что художник пребывает за границей.
– Но ведь Абедалониум совсем недавно давал интервью, – зачем-то сообщил какой-то блогер, знаменитый умением распаковывать подарки.
Глупое замечание осталось без комментариев, даже ехидных, поскольку всех интересовали ответы участников пресс-конференции, а не возможность позубоскалить над оплошностью коллеги.
– Как вы связывались с Абедалониумом до сих пор?
– Через немецкую юридическую компанию, – ответил представитель «Манежа».
– Им тоже неизвестно настоящее имя Абедалониума?
– Они уверяют, что нет.
– Как такое возможно?
– Современные технологии позволяют проводить обезличенные финансовые операции, подтверждая подлинность сделки различными способами.
– Абедалониум вообще существует?
– Приходите в «Манеж», – предложила Лидия.
Журналисты рассмеялись.
– Работа с иностранцами создаёт дополнительные трудности полиции?
– Безусловно, – подтвердил начальник пресс-службы ГУВД. – Проблемы есть и с потерей времени, и с разной оценкой тяжести возможного преступления. Однако мы надеемся, что ведущиеся в Европе дискуссии о легализации педофилии и других преступлений против детей не помешают немецким коллегам оказать нам всю возможную помощь, которая может понадобиться в ходе расследовании.
– Вы считаете, что в данном случае совершено преступление сексуального характера?
– Пока мы можем лишь строить предположения.
– Почему вы не пригласили на пресс-конференцию Даниэля Кранта? Всем известно, что он является официальным представителем Абедалониума в России и ведёт дела от его имени.
– В настоящий момент господин Крант находится за пределами Санкт-Петербурга.
– Даниэль пропал?
– Мы имеем представление о том, где находится господин Крант, и уверены, что он пребывает в добром здравии. Он уже сообщил, что не располагает какими-либо сведениями, способными пролить свет на происходящее или помочь с установлением личности Абедалониума. Ситуация с картиной «Мальчика нет» стала для господина Кранта таким же сюрпризом, как и для всех нас.
– Когда Крант уехал из города?
– В четверг.
– В день открытия выставки?
– Сразу после открытия, на котором он присутствовал.
– Вам не кажется это странным?
– У господина Кранта возникли неотложные дела личного характера.
– Присутствие Даниэля ничего бы не изменило, – вернул себе слово заместитель директора «Манежа». – Мы с Даниэлем хорошие друзья, и он много раз говорил, что абсолютно ничего не знает о подлинной личности Абедалониума. И разумеется, вряд ли он сможет оказать существенную помощь следствию. Тем не менее мы ждём от него вестей…
– Вы хорошо водите, – обронил Феликс.
Он знал, что застанет спутницу врасплох, и не ошибся: Ада помолчала, решая, как реагировать на замечание, а через полминуты негромко уточнила:
– Это комплимент?
– Констатация.
– Мне всё равно приятно.
– Мне извиниться?
Она улыбнулась:
– Не обязательно.
Но на Вербина не посмотрела.
Кожина и в самом деле хорошо водила: уверенно держалась в потоке, на опережение шла без грубости, но достаточно агрессивно, и при этом явно чувствовала машину. «Слышала» её.
– Учились водить на «механике[2]»?
– Отец говорил, что только так можно почувствовать машину.
Она словно прочитала его мысли.
– Мой постоянно это повторял.
– Старая школа.
– Именно.
Сейчас у Кожиной был красный Mercedes, слишком низкий, на вкус Вербина, и недостаточно высокий – на его рост, однако высказываться на эту тему Феликс не стал, поскольку сам согласился на предложение отправиться за город на одном автомобиле. Во-первых, потому что посёлок, в котором Ада спрятала Кранта, тщательно охранялся и «Зачем нам эта головная боль с пропуском, Феликс?». Во-вторых, и это было главным, чтобы попробовать поговорить о прошлом. Однако затея провалилась: Кожина охотно болтала о чём угодно, мягко отвергая любые попытки приблизиться к истории Кровососа. Улыбкой давала понять, что ожидала такого развития событий, поэтому не обижается, и легко переводила разговор на другие темы.
– Феликс, как вы отнесётесь к предложению говорить друг другу «ты»? Даниэль знает, что я всем своим добрым друзьям говорю «ты».
– Мы с вами просто знакомы, Ада Николаевна.
– Я догадывалась, что услышу в ответ нечто подобное.
– Предлагаю компромиссный вариант: вы мне говорите «ты», а я вам – «вы». Не сомневаюсь, вы со многими людьми общаетесь в таком ключе.
– Но с вами я бы так не хотела. – Она сбросила скорость – ворота посёлка были совсем рядом, и предложила: – Давайте по-прежнему на «вы», но, пожалуйста, называйте меня по имени.
– Это важно?
– Хотя бы при Даниэле. Я сказала ему, что приеду с человеком, которому полностью доверяю.
– Вы не доверяете людям, которые называют вас по имени и отчеству?
– Между людьми, которые по-настоящему доверяют друг другу, складываются тёплые отношения, которые отменяют обращение по отчеству. Даниэлю это правило известно.
– Вы предлагаете мне подыграть?
– Что вас смущает, Феликс? Вам ведь нужно, чтобы Даниэль полностью раскрылся во время разговора? Я объясняю, как проще всего этого добиться.
Она умела вести переговоры. Или управлять мужчинами. Или и то, и другое.
– Хорошо… Ада, – выдавил из себя Вербин.
– Спасибо, Феликс, – улыбнулась она в ответ. Не флиртуя. Не заигрывая. Улыбнулась, как старому доброму знакомому, которому абсолютно доверяет. – Кстати, в багажнике несколько пакетов для Даниэля. Вас ведь не затруднит донести их до дома?
– Конечно, нет.
– Очень хорошо.
Посёлок и впрямь хорошо охранялся: не расслабленными вахтовиками из дешёвого частного предприятия, а хорошо подготовленными сотрудниками. Кожину они знали, а вот документы Феликса рассматривали тщательно и действующие «корочки» старшего опера не произвели на них впечатления. Тем не менее пропустили. Дом оказался не очень большим, в два этажа, красивым, но при этом холодным – по ощущению, потому что не производил впечатления места, в котором живут. Как сказала Ада в ответ на замечание Вербина: «Потому что у него никогда не было настоящего хозяина». Дом это чувствовал и грустил. И потому был холодным.
В отличие от толстенького Даниэля, не считающего нужным скрывать искреннюю радость, вызванную визитом гостей.
– Ада, милая, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! – провозгласил он, расцеловавшись с красавицей.
– Представляю, дорогой.
– Я здесь совсем один, мне грустно и страшно.
– Ты под надёжной охраной.
– Это другое. Мне одиноко, особенно длинными тёмными вечерами… – Толстяк скроил умильную мину, намекая, к чему клонит. – А посторонних сюда не пускают.
– Постарайся познакомиться с кем-нибудь из здешних.
– Ты же запретила выходить из дома.
– Потому что хочу, чтобы ты остался жив. – И прежде, чем собеседник успел среагировать, Ада улыбнулась и указала на Вербина: – Даниэль, позволь представить тебе Феликса, лучшего московского сыщика.
– Даниэль Крант.
– Феликс Вербин.
Ладонь у толстяка оказалась узкой и влажной.
– Хотите что-нибудь выпить? Меня снабдили отличным запасом самого разного алкоголя, который здорово выручает… длинными тёмными вечерами.
– Может, позже.
– Как скажете.
Пакеты Ада велела оставить в холле – «Даниэль потом разберёт, ему всё равно делать нечего», и они расположились на диванах большой гостиной, панорамные окна которой выходили во внутренний двор, по-весеннему голый.
– Феликс, Ада рассказала, в чём дело?
– В общих чертах. Давайте начнём с того, почему вы испугались?
– Что? – Крант удивлённо уставился на Вербина. Он явно планировал выстроить разговор по другой схеме. – Что?
– Это простой вопрос, – мягко произнёс Феликс, раскрывая записную книжку. – Насколько я знаю, вы с господином Чуваевым приехали из Санкт-Петербурга в четверг поздно вечером. В пятницу поздно вечером вашего спутника убили. Почему вы решили, что находитесь в опасности? У вас с господином Чуваевым общие криминальные дела?
– Ну… – Крант явно смутился. – Почему криминальные?
– А за что ещё убивают?
Ада подняла брови, но промолчала.
– Убивают в порыве страсти.
– У вас с Чуваевым была общая любовница?
– Эх-м… – Крант окончательно сбился и растерянно посмотрел на Аду. Поддержки не получил, поскольку женщина явно наслаждалась происходящим, и коротко ответил: – Нет.
– Тогда почему вы испугались за свою жизнь? – очень мягко надавил Вербин. – Если я правильно понимаю, вы сбежали с места преступления, отключили телефон, обратились к случайному прохожему, позвонили Аде и попросили о помощи?
– Да, всё так.
– Почему вы так поступили?
– Я испугался.
– Почему вы испугались, Даниэль?
– В общем… Ну, в общем… – Крант стал быстро-быстро тереть ладони.
– Я обещала лучшего профессионала, Даниэль, и я сдержала слово, – очень спокойно ответила Кожина. – Волноваться не надо, Феликс не считает тебя убийцей, но ему нужна правда.
Говорить, что у него ещё не сложилось окончательного мнения насчёт виновности толстенького собеседника, Вербин не стал, сейчас это было неуместно. Но отвечать на вопросительный взгляд Кранта не стал ни словом, ни жестом, просто смотрел ему в глаза до тех пор, пока Даниэль не сдался. Времени понадобилось не слишком много.
– Не знаю почему, но Лёша очень хотел, чтобы я отправился на эту встречу, – рассказал Крант. – Я обещал, а потом… немного увлёкся, будучи в гостях… Ну, это не важно, где я был, но если понадобится, она подтвердит.
– Не сомневаюсь, – кивнул Вербин, сделав пометку в записной книжке.
– Вы мне не верите?
– Верю.
То ли короткий ответ прозвучал достаточно веско, то ли Крант сообразил, как следует вести себя с Феликсом, но он без напоминаний продолжил:
– Я задержался. Тем не менее должен был успеть вовремя, но московские пробки всё испортили. Лёша мне звонил. Не ругался, конечно, но чувствовалось, что он недоволен.
– Чуваев не показался вам испуганным?
– Испуганным? Нет, нет… – Крант поелозил на месте, видимо, вспоминая детали разговора. – Недовольным – да, но не испуганным. Потом я подъехал, увидел каршеринг, Лёша сказал, что будет на каршеринге, заплатил таксисту, таксист уехал, я пошёл искать Лёшу и… нашёл его. У дороги.
– Вы трогали тело?
– Нет. Нет, конечно. – Даниэль искренне удивился вопросу: – Зачем?
– Проверить, жив ли ваш друг, – объяснил Феликс.
– А он был жив?
– Нет.
– Вот и я так подумал, когда увидел голову Лёши. То есть что осталось от головы. – Крант глубоко вздохнул. – В смысле.
– Видели кого-нибудь?
– Нет. Думаю, если бы увидел, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
– Если бы вас хотели убить, вас бы убили, – произнёс Вербин, уставившись в записную книжку. – Убийца дождался бы вашего приезда и застрелил обоих.
– То есть? – растерялся Крант.
– Я просмотрел материалы расследования и не сомневаюсь, что для устранения вашего друга был нанят профессионал, а профессионалу заранее говорят, сколько будет целей, – спокойно объяснил Феликс. – Торопиться ему было некуда. Он бы дождался и убил вас обоих.
– А если бы я не приехал?
– В этом случае убийца застрелил бы Чуваева, когда тот направлялся к машине, чтобы уехать.
– А если бы я приехал вовремя?
– Думаю, вы получили бы удар по голове, очнулись и вызвали полицию.
– Зачем?
– Затем, чтобы тело нашли как можно скорее.
– Зачем?
– Вы мне скажите, – предложил Вербин. – Точнее, расскажите, для начала, чем занимался Чуваев? Что вас связывало?
И понял, что вопрос привёл Кранта в полнейшее замешательство: несколько секунд толстяк таращился на полицейского, потом сглотнул и поинтересовался:
– Ада вам не сказала?
– Даниэль, дорогой, я хотела сделать Феликсу сюрприз, – промурлыкала Кожина, с улыбкой глядя на полицейского.
– И мне тоже? – уточнил толстяк.
– Сюрприз есть сюрприз.
– Да уж, ты умеешь удивить. – Крант вновь обратился к Вербину: – Феликс, мой друг Лёша Чуваев – это Абедалониум, знаменитый на весь мир художник.
– Вы действительно не можете связаться ни с Абедалониумом, ни с Крантом?
Гордеев, вышедший во внутренний двор «Манежа» покурить, вздрогнул от неожиданно прозвучавшего за спиной голоса, обернулся, но увидев, кто задал вопрос, расслабился и покачал головой:
– Ты действительно такая умная или специально прикидываешься, чтобы меня позлить?
– Если нравится, думай, что я всё в жизни делаю для тебя: или чтобы тебя порадовать, или чтобы позлить, – рассмеялась в ответ Вероника. Подошла, взяла из рук Гордеева зажигалку, раскурила сигарету и встала рядом, касаясь полицейского плечом. – Ты ведёшь дело?
– Это закрытая информация. – Никита сделал девушке выразительные «глаза» в надежде, что разговор на этом закончится, но ошибся.
– Если закрытая, то почему я об этом знаю?
– Потому что ты проныра.
Однако смутить девушку у него не получилось.
– Во-от мы и подошли к самому интересному. Я проныра, но кое-чего даже я понять не могу. Ты ведь «важняк», Гордеев, почему тебя воткнули заниматься старым и таким шумным делом? Провинился?
– Ты сама ответила на свой вопрос – резонанс. – Никита понял, что отделаться от Вероники не получится, огляделся, убедился, что они не привлекли ничьего внимания, и понизил голос: – Из-за этого шума с выставкой и молчанием Абедалониума дело на особом контроле, а значит, расследование должен вести опытный опер и крутой следак. В общем, всё как мы любим. Опытного опера тебе кто-то слил, а следака я не назову – сама узнавай.
– Резонанс действительно большой?
– Не делай вид, будто не понимаешь. Тем более ты сама приложила руку к раскрутке всего этого… ажиотажа. – Никита бросил окурок в урну, подумал и достал ещё одну сигарету. – «Письма счастья» с фотографиями картины и пацана получили все серьёзные каналы и блогеры, но они побежали к нам – проверять информацию, а ты вытряхнула материал в Сеть.
– Кто-то должен был это сделать, – пожала плечами Вероника.
– И ещё ты побывала у родителей Кости и настроила их на скандал.
– Я просто у них побывала. И когда я приехала, у них в квартире уже сидел адвокат – они ведь тоже получили письмо.
– Я знаю, – нехотя протянул Никита.
Все понимали, что скандал был спланирован и хорошо подготовлен. Он бы вспыхнул в любом случае, но людям важно знать, кто зажёг первую спичку, чтобы было кого обвинять во всех грехах.
– Ваши обиделись? – угрюмо спросила Вероника.
– Наши разозлились, – уточнил Гордеев. – В первую очередь на то, что ты не стала проверять материал.
– А что здесь было проверять? – искренне удивилась девушка. – Кто-то нашёл странное совпадение и захотел, чтобы об этом узнали.
– И ты этому «кому-то» помогла.
– А ты считаешь, что не нужно было? Нужно было дать вам возможность провести расследование по-тихому? Или вообще спустить на тормозах?
– Вероника, даже у моего ангельского терпения есть предел, – жёстко бросил Никита. – Следи за языком.
– Извини, Гордеев, не хотела тебя обидеть, – опомнилась девушка. – Но…
– Мы бы всё равно впряглись, – перебил её Никита. – Даже без скандала. Мальчишка ведь и правда пропал.
Восемь лет назад.
Дело получило широкую огласку: в те годы люди успокоились, сочли, что девяностые миновали и дети не могут просто так пропадать. Среди бела дня. В родном районе. Не могут выйти из квартиры и пропасть… Костю Кочергина долго и активно искали: и волонтёры, и полиция. На несколько недель его фотография стала главным изображением в городе и области: рыжеволосый мальчишка смотрел со стен, листовок, экранов телевизоров и компьютеров. Но найти ребёнка не получилось. Костя пропал.
«Мальчика нет».
– Не будь шумихи, тебя бы не поставили на это дело, – негромко произнесла Вероника.
– Это комплимент? – поинтересовался Никита.
– В каком-то смысле.
– Спасибо.
– Обращайся.
Полицейский покачал головой, но комментировать ответ девушки не стал. Глубоко затянулся, посмотрел на сигарету, решил, что расставаться с ней пока рано, и продолжил:
– В общем, ребята из пресс-службы на тебя зла не держат, а вот руководство бычится. Так что ты в ближайшую неделю особо им глаза не мозоль.
– Я поняла. Спасибо.
– Обращайся.
Вероника скорчила полицейскому рожицу, но тут же вновь стала серьёзной:
– Я вот о чём подумала: Абедалониум ведь начинал в Питере, так? И продолжил работать здесь, даже став знаменитым. Я знаю, что у некоторых серьёзных дядек есть портреты его работы – только они могли их себе позволить. Вот и получается, что если Абедалониум не преступник, но знает преступника, то педофил может оказаться очень высокопоставленным человеком.
Никита внимательно посмотрел девушке в глаза:
– Если… – Это слово он выделил. – Абедалониум не преступник, то узнать о преступлении он мог не только в кругу своих высокопоставленных клиентов. Похитить Костю мог какой-нибудь шофёр с соответствующими наклонностями.
– Мог, – согласилась Вероника. – Но, если преступник шофёр, зачем Абедалониуму все эти сложности со скандалом? Он мог просто передать вам информацию, инкогнито, и всё.
– Он мог передать информацию и на высокопоставленного педофила, – пожал плечами Никита.
– Да, Гордеев, он мог. Но если педофил очень высокопоставленный, где гарантия, что вы сумеете – или захотите? – до него добраться? А теперь вам придётся. Или Абедалониум сам обнародует доказательства, которые у него есть.
– У него есть доказательства? – поднял брови полицейский.
– Неужели он их не прислал?
Отвечать на этот вопрос Никита не стал. Почесал кончик носа, раздумывая, не закурить ли ещё? Ответил себе, что три сигареты подряд – это чересчур, и произнёс:
– Или же циничный Абедалониум таким образом привлекает внимание к выставке.
– То есть доказательства он вам пока не прислал?
– Ответ на этот вопрос находится за пределами твоего допуска, – усмехнулся в ответ полицейский. – Веди себя прилично, в неприятности не лезь и не мешай расследованию.
– А помочь можно?
– Ты уже помогла. Теперь не высовывайся хотя бы неделю.
Полицейский начал поворачиваться, показывая, что разговор окончен, но Вероника придержала его за плечо.
– Гордеев, я серьёзно.
Никита понял, что девушка и в самом деле не шутит, вздохнул и вернулся в прежнюю позицию.
– О какой помощи ты говоришь?
– Ты уже решил, с чего начнёшь?
– Я разберусь.
– Я спрашиваю не для того, чтобы разузнать, а чтобы посоветовать.
– Ты – мне?
– Да.
Гордеев всё-таки потянулся за третьей сигаретой, но… нашёл в себе силы отказаться от идеи покурить ещё.
Вероника считалась взбалмошной и непредсказуемой девчонкой, но при этом – цепкой и внимательной журналисткой, умеющей докапываться до скрытых смыслов и замечать то, мимо чего проходили все остальные, в том числе – полицейские. Не будь она профессионалом, Гордеев никогда в жизни не стал бы выгораживать её перед коллегами, а приходилось, и не стал бы прислушиваться к её словам, как сейчас.
– Что ты хочешь посоветовать? – спросил он совсем другим тоном.
– Я внимательно перечитала все интервью, которые Абедалониум дал перед выставкой, особенно самое большое, которое вышло у нас. И знаешь, какую картину он особо упомянул, помимо «Демона скучающего»? «Мальчика нет». Его самое большое интервью занимает четыре страницы, а упомянуты всего две работы. Причём, если о «Демоне» Абедалониум не мог не сказать – это его самая известная картина, то вставку о «Мальчике» он явно сделал специально. Ему задали вопрос о частной коллекции, о новых полотнах, но Абедалониум говорит о них вскользь и тут же подробно рассказывает, как работал над «Мальчиком»: что лишился вдохновения, отправился путешествовать по области и был потрясён развалинами одной старой усадьбы. Улавливаешь?
– Интервью я ещё не читал.
– Я знаю, что не собирался.
– Теперь прочитаю, – пообещал Никита.
– Не мучай себя, – махнула рукой Вероника. – Главное я тебе рассказала.
– О какой усадьбе идёт речь?
– Куммолово.
– Никогда не слышал.
– Только не думай, что тебе удалось меня удивить.
– Где находится?
– Поищи в Сети.
– Ладно, поищу. – Никита помолчал. Затем перевёл взгляд на выходящих из здания журналистов и прищурился: – Хочешь сказать, Абедалониум затеял скандал, чтобы сдать нам высокопоставленного педофила?
– Ты полицейский, тебе виднее, – мгновенно отозвалась девушка. – А ещё – чтобы привлечь внимание к выставке. Ты не представляешь, что сегодня творится в «Манеже».
– Была там?
– Если бы не журналистский «вездеход» – до сих пор стояла бы в километре от входа.
– Ну, а так ты в шести километрах.
– В пяти с половиной.
– Боже, какая точность.
– Я ведь журналистка, а не опер. Точность – мой хлеб.
– Ты прикольная. Наверное, поэтому на тебя злятся, но всегда прощают.
– Наверное. – Вероника помолчала, а затем очень серьёзно спросила: – Гордеев, ты его достанешь?
– Эпштейна[3] же достали, – ответил Никита, которому очень хотелось, чтобы и у него получилось.
– Обещаешь?
– Будешь приставать – на Соловки сошлю.
– Я там уже была.
– Не путай туризм с эмиграцией.
– Итак, всё началось с того, что тринадцатого числа, в четверг, в «Манеже» открылась персональная выставка Абедалониума…
– У нас в «Манеже»? – уточнил Вербин.
– В Питере, – ответил Крант. – В Питере тоже есть «Манеж».
– Почему там?
– Ну, построили его там. На Исаакиевской площади.
– Я имел в виду, почему там выставку проводят?
– А почему нет?
Некоторое время мужчины с таким недоумением смотрели друг на друга, что Аде пришлось взяться рукой за подбородок, чтобы не засмеяться в голос.
– Абедалониум родился в Питере, – сообщил Даниэль.
– Ну, допустим, – протянул Феликс.
– Поверьте, я знаю, что говорю.
– Я не ставлю под сомнение ваши слова, извините. Просто какое-то недопонимание.
– Значимые культурные события не обязательно должны происходить в Москве.
– Я догадываюсь.
– Абедалониум любит Санкт-Петербург и был уверен, что город с радостью его примет. Так и получилось. Когда я сообщил, что знаменитый на весь мир художник хочет устроить свою первую персональную выставку именно у нас, все безумно обрадовались. И честно говоря, я давно не видел такого энтузиазма: и в правительстве, и в «Манеже», и даже, гм… в творческой среде… Даже в ней, да…
Уточнять, что в творческой среде энтузиазм был выражен, мягко говоря, слабее, не требовалось.
– Подготовка шла своим чередом. Мы разработали концепцию оформления залов, последовательность расположения картин, свет…
– Простите, что перебиваю: всё это время Чуваев находился в Санкт-Петербурге?
– Нет, Лёша приехал незадолго до открытия.
– Спасибо. – Феликс сделал очередную пометку в записной книжке. – Ещё раз извините и, пожалуйста, продолжайте.
– Конечно. – Даниэль выдержал короткую паузу, но вовсе не для того, чтобы вновь собраться с мыслями, а показывая Вербину, что обратил внимание на его невоспитанность, и бодро продолжил: – Подготовка шла идеально. Все работали как нужно и даже лучше, я тихо радовался происходящему, а примерно за неделю до открытия получил предложение о продаже картин.
– Всех?
– Все я продать не мог, – улыбнулся Крант. – Из шестидесяти полотен, которые выставлены сейчас в «Манеже», тридцать взяты из частных коллекций, двадцать пять – из музеев, и пять – из личного собрания Абедалониума: «Демон скучающий» и четыре абсолютно новые картины, которые до сих пор не выставлялись и не попадали в каталоги. Об этих четырёх полотнах и шла речь. Неизвестный предложил за них шестнадцать миллионов евро.
– По четыре миллиона за картину?
– Да.
Сумма произвела впечатление, однако Вербин решил уточнить:
– Это много?
– Абедалониум художник известный, знаменитый, его действительно высоко ценят, однако считается, что свою главную картину он уже написал – это «Демон скучающий». Картина сделала ему имя, но ни в одной другой работе Абедалониум не достиг такого же уровня. – Крант ехидно улыбнулся и, не удержавшись, добавил: – Если увидите картину, вы, наверное, поймёте, что я имею в виду.
– Увижу, – пообещал Вербин.
– Впечатлениями поделитесь?
– При случае.
– Договорились. – Даниэль пригладил волосы руками. – Так вот, полотна Абедалониума ценятся, но редко преодолевают порог в два с половиной миллиона. Но и ниже миллиона не опускаются.
– То есть предложение было выгодным?
– Невероятно выгодным и щедрым.
– Сопровождалось каким-то условием?
– Покупатель требовал не выставлять картины.
Феликс знал, что услышит именно такой ответ.
– Если я правильно понимаю, Абедалониум отказался от сделки?
– Лёша попросил ответить, что все коммерческие предложения будут рассматриваться только после выставки. Тогда покупатель попросил передать, что готов приобрести одну картину за десять миллионов. Он дословно сказал так: «Абедалониум знает, о какой работе идёт речь. Десять миллионов. Если уговорите – я удвою ваш процент за свой счёт». – Крант так бурно переживал тот момент, что не удержался и всплеснул руками: – Это было не просто выгодное – это было невероятно щедрое, абсолютно невозможное предложение. Но Лёша и его отверг. Повторил, что разговоры о продаже будут вестись только после выставки.
– Вы спрашивали о причинах такого ответа?
– Лёша настоятельно просил больше к этой теме не возвращаться.
– Он испытывал беспокойство? Волнение?
– Нет. – Крант прищурился. – Пожалуй, нет.
– Странно, – протянул Вербин.
– Почему?
– Вы сказали, что было сделано невероятно щедрое предложение. – Феликс намеренно сверился с пометкой в записной книжке, хотя в этом не было необходимости. – В таких случаях волнение дело обычное.
– А-а, в этом смысле… – Крант покрутил головой. – Насколько я могу судить, предложение понравилось, но Лёша сказал, что после открытия выставки условия станут намного лучше, и я решил ему поверить.
Судя по грустному тону, за двойной процент толстяк бился как лев, но потерпел поражение.
– Как Чуваев объяснил необходимость отъезда? Вы ведь покинули Питер в день открытия выставки?
– Вот тогда Лёша слегка волновался, – медленно ответил Даниэль. – Он сообщил, что через немецких юристов поступило запредельно щедрое предложение, в котором он по-настоящему заинтересован. Переговоры предполагалось провести в Москве, а я должен был выступить его представителем.
– Вас не смутило, что Чуваев резко изменил отношение к продаже картин? Всего за несколько дней?
– Во-первых, к этому моменту выставка уже открылась, картины были представлены публике, и я решил, что произошло именно то, на что Лёша рассчитывал, отказываясь от первого предложения. Во-вторых, Лёша сказал, что мой процент составит не менее двух миллионов евро. Так что нет, меня ничего не смутило.
– Понимаю. – Феликс позволил себе лёгкую улыбку. – А как Чуваев объяснил вечернюю встречу в промзоне? Вряд ли там могли состояться те самые переговоры.
– На те самые переговоры я бы ни за что не опоздал, – язвительно ответил Крант. – Лёша сказал, что должен познакомить меня с человеком, которому полностью доверяет и который будет вести переговоры вместе со мной.
– В качестве кого?
– В качестве моего советника.
– Выбор места встречи не показался вам странным?
– Лёша сказал, что его друг человек занятой и другой возможности пообщаться до переговоров у нас не будет.
– То есть не смутило?
– Лёша скрывал своё настоящее имя и не любил появляться на людях, – напомнил Даниэль. – Нам и в Питере доводилось встречаться в весьма странных местах. Поначалу меня это настораживало, потом привык.
– Я должен был догадаться, – кивнул Феликс, делая очередную пометку в записной книжке.
– Конечно.
С этой частью рассказа всё стало предельно ясно: колоссальные комиссионные вскружили Кранту голову, и он был готов не задумываясь ехать куда угодно, хоть в промзону, хоть в песчаный карьер. Но Чуваев, в отличие от Даниэля, знал, что «Мальчика нет» вызовет грандиозный скандал. Знал, кого скандал затронет – судя по предложенной за картину сумме, это влиятельный и высокопоставленный человек. Чуваев покинул Санкт-Петербург, но волнения не испытывал, не сомневался в собственной безопасности, а значит, его заманил в ловушку тот, кому Чуваев безусловно доверял.
Или слепо верил…
– Следующий вопрос очень важен. – Феликс жёстко посмотрел Даниэлю в глаза. – Вы кому-нибудь раскрывали тайну имени Абедалониума?
– Нет! – возмутился толстяк.
– Пожалуйста, подумайте, Даниэль. Может, это вышло случайно. Или случилась оговорка, которая могла указать на Чуваева? Я повторюсь: учитывая обстоятельства, это очень важный вопрос.
– И ответ на него я уже дал. – Даниэль поджал губы. Насупился. – Феликс, мне была интересна эта мистификация. И мне было очень приятно работать и общаться с Лёшей. Я высоко ценил наше сотрудничество и очень им дорожил. В том числе, как вы понимаете, из меркантильных соображений. Я понимаю, почему вы об этом спросили, и понимаю ваше недоверие, но даю слово: я вёл себя предельно осторожно.
– Вас расспрашивали о личности Абедалониума?
– И не один раз! Когда стало известно, что я веду его дела, я с трудом отбивался от вопросов, но в последние годы их не стало – все поняли, что я никому ничего не скажу.
– Каким он был? – неожиданно спросил Вербин.
– Лёша?
– Да.
– В смысле «каким»? – не понял Крант.
– Как человек.
– А… Знаете, спокойным и на удивление приятным. – Даниэль грустно улыбнулся. – Когда я готовился к знакомству, немного нервничал, думал, что такой художник будет более замороченным… Ну, знаете, как это бывает у творческих людей?
– Скорее, предполагаю. – Феликс мягко улыбнулся.
– Вот именно. А Лёша оказался очень вежливым и простым в общении человеком. Мне с ним было комфортно. Думаю, из-за такого склада характера он и выбрал жизнь инкогнито.
– Не жаждал славы?
– Не любил публичности.
– Чуваев рассказывал о семье? Друзьях? Близких родственниках или знакомых? Может, о покровителе?
– Нет. – Даниэль вновь пригладил руками волосы. – Лёша сразу предупредил, что доверился мне, но просит никогда не выходить за установленные рамки. Его личная жизнь была для меня табу.
– Когда вы с ним познакомились?
– Вскоре после того, как прогремела картина «Демон скучающий» и его имя оказалось на слуху. На меня вышли немецкие юристы, сказали, что Абедалониум нуждается в надёжном представителе в России, и организовали встречу.
– Встреча состоялась в Германии?
– Нет, здесь… В смысле – в Санкт-Петербурге.
– Вы бывали в его мастерской?
– Нет, мы всегда встречались где-то.
– Чуваев делился с вами творческими планами?
– Почему вы называете его Чуваевым? – вдруг спросил Крант. Почти возмущённо спросил.
– А почему вы называете его Лёшей? – поинтересовался в ответ Вербин.
Даниэль осёкся. Посмотрел на Аду – женщина весело улыбалась, дёрнул плечом и нехотя произнёс:
– Потому что для меня он – Лёша.
– А для меня – Чуваев, так написано в его документах, – объяснил Феликс. И вернулся к интересующей его теме: – Чуваев делился с вами творческими планами? Рассказывал, как работает над картинами?
– Редко, поскольку в основном мы обсуждали деловые вопросы. Кроме того, Лёша большую часть времени жил за границей.
– В Германии?
– Не уточнял. Но с таким уровнем доходов Лёша мог жить где угодно.
– А как Чуваев рассказывал о картинах?
Несколько мгновений Даниэль смотрел Вербину в глаза, пытаясь понять, что имеет в виду полицейский, затем ответил:
– Сдержанно.
– Улыбался при этом?
– М-м… – Крант потёр лоб. – В некоторых случаях…
– Глаза горели?
– Ну-у… – Пауза. – А почему вы спрашиваете?
– Мне любопытно. – Феликс повертел в пальцах авторучку. – Вы знаете, кто станет наследником Чуваева?
– Нет. Думаю, на этот вопрос могут ответить только его юристы.
– Немцы?
– Да.
– Адрес потом дадите? – Феликс сделал очередную пометку в записной книжке: – И название фирмы…
Затягивать встречу не имело смысла, и Вербин закончил её именно теми словами, какими собирался:
– Даниэль, я думаю, вашей жизни ничего не угрожает, но для общего спокойствия просил бы вас задержаться в этом доме на несколько дней. Если, конечно, это возможно.
На этих словах Феликс перевёл взгляд на Аду.
– Я могу устроить, – кивнула женщина. И посмотрела на Кранта.
– Я сообщил семье, что со мной всё в порядке, они не волнуются, срочных дел, которые были бы важнее жизни, у меня нет, поэтому я могу остаться.
– Вот и хорошо, – подытожил Феликс. – И прошу никому не говорить о том, что Абедалониум убит.
– Почему? – изумился Крант.
– Потому что нам нужно найти убийцу, – пояснил Вербин, закрывая записную книжку. – А убийца, как я понял, хочет огласки. Мы её не дадим, тем самым нарушим его планы и посмотрим, что он будет делать. Ведь в настоящий момент о смерти Абедалониума знаем только мы трое и он. Понимаете, что я имею в виду?
– Да. – Крант ответил, а затем несколько раз кивнул: – Да, понимаю… Наверное, это разумно.
– Разумно, – подтвердил Феликс. – В ближайшее время вас навестят сотрудники и снимут официальные показания. Надеюсь, они не разойдутся с тем, что вы мне рассказали?
– Нет. Конечно, нет.
– Очень хорошо.
На том и распрощались.
Затем Ада принялась рассказывать Даниэлю о содержимом пакетов, Вербин в это время курил у машины, а когда они выехали за ворота посёлка, заметил:
– Вы действительно ему помогли.
– Удивлены?
– Наверное, нет. – И понял, что ответил искренне: Ада Кожина была хладнокровной убийцей, но Феликс и впрямь не удивился тому, что она пришла на помощь перепуганному толстяку. Скорее, удивился тому, что не удивился.
– Спасибо. – Ответила она после паузы. – Теперь отправляетесь в Питер?
– Я пока не знаю.
– Вот как?
– Нужно убедить начальство в необходимости командировки.
– Уверена, с этим проблем не будет: стоит им услышать, чьё убийство вы расследуете – и командировка будет организована по высшему разряду.
– Не будем забегать вперёд.
– Как скажете. – Ада едва заметно улыбнулась. – Мне правильно кажется, что вы заинтересовались делом?
– Почему вы не сказали, что речь идёт об Абедалониуме?
– Хотела посмотреть на вашу реакцию.
– Вы могли посмотреть на неё в «Небесах».
– Лучше здесь. В рабочей, так сказать, обстановке.
Она с ним играла, но не зло, просто развлекалась, слегка поддевая то с одной, то с другой стороны. И наблюдая за реакцией. Он понимал, что она делает, но не понимал зачем.
– Почему вы пришли ко мне?
– Потому что вы – лучший, Феликс, и это расследование идеально вам подходит: оно сложное. – Ада помолчала, закончила длинный обгон, вернулась в средний ряд и только тогда продолжила: – У меня нет личного интереса, если вы об этом подумали. Даниэль мне не друг, он просто хороший, беззлобный человек с отличным художественным вкусом и чутьём на молодые таланты. В своё время он помог мне сформировать небольшую коллекцию живописи для дома, очень хорошо сбалансировав известных и дорогих художников с подающими надежды, и знаете, те картины, которые я купила по его совету, теперь стоят вчетверо. Я не хвалюсь удачной сделкой, а характеризую Даниэля. Он молодец. И я хочу, чтобы он оставался молодцом как можно дольше. Пусть живёт спокойно и радует окружающих. Я с самого начала знала, что Даниэль не имеет отношения к убийству, но слушая его рассказ, поняла, что дело запутанное, а значит, достойное вас. И это не комплимент, Феликс, это констатация. В моём обращении к вам нет скрытых помыслов. И уж тем более – попытки извиниться.
– За что? – вырвалось у Вербина. Машинально вырвалось, он сразу же об этом пожалел, но было поздно.
– Во время давнишней встречи в лесу мне показалось, что у вас есть не только профессиональные, но и личные претензии ко мне, – ответила Ада, не глядя на полицейского. – Я не считаю, что они у вас есть, Феликс. Вы можете обвинять меня в чём угодно, но только не в том, чего я не совершала и к чему непричастна. Вы хотите найти виноватого в том, что случилось с Криденс, но это не я. И вы знаете, что это не я, но боитесь себе в этом признаться.
– Почему?
– Потому что тогда вы найдёте виноватого в зеркале. А вам этого не хочется.
– Я знаю, что виноватый – в зеркале, – глухо произнёс Вербин. – Знаю.
Потому что это он не поехал с Криденс, остался на месте преступления и позволил ей умереть.
– Вам важно не быть в моих глазах виноватой?
– Да.
Ответ прозвучал очень коротко, но так искренне, что Феликс вздрогнул. Потянулся за сигаретами, вспомнил, что Кожина просила не курить в машине, вздохнул и спросил:
– Почему?
– Потому что всё остальное вы поняли правильно, Феликс. Вы – единственный, кто всё понял правильно. Во всём остальном вы разобрались, а в этом – нет, а я не хочу, чтобы между нами оставалась чернота досадного недопонимания.
Ада прекрасно понимала, что затрагивает очень болезненную тему, которая способна привести Вербина в бешенство, была готова к любому развитию событий и обрадовалась, увидев, что Феликс не сорвался, а задумался. Глубоко задумался. И молчал всё то время, пока они добирались до Москвы. И лишь перед тем, как покинуть красный Mercedes, Вербин угрюмо сказал:
– Даже если бы вы принесли извинения, Ада, я бы их не принял.
– Я знаю, Феликс, – улыбнулась она в ответ. – Я знаю.
И плавно надавила на акселератор.
